– Это ты зря. Себе же хуже делаешь.
– Тебе что? – хрипло и невпопад спросила Комарова. Металлический привкус во рту сделался сильнее, и хотелось сплюнуть.
– Думала, если здесь живешь, тебе ничего не будет?
Комарова молчала.
– Ну?
– Ничего я не думала.
– А вот зря. Надо было думать.
Он снова дернул ее за рукав, потом больно ущипнул за плечо.
– Помогите! – вдруг неожиданно для самой себя заорала Комарова на всю улицу. – Помогите, насилуют! Убивают!
Босой и его компания на мгновение растерялись – Комарова увидела, как из открытого рта Стаса выпала травинка тимофеевки. В одном из домов на противоположной стороне улицы распахнулось окно, высунулась незнакомая тетка с повязанной косынкой головой.
– Помогите, тетенька! – еще громче закричала Комарова. – Убивают!
– Вы чем тут занимаетесь?! – крикнула тетка. – Вы чьи?!
– Помогите, тетенька, помогите! – не унималась Комарова.
– Вы чем занимаетесь средь бела дня?! Делать им нечего, шляются!
В доме у тетки кто-то ругался: были слышны женский и мужской голоса, и она кричала на всю округу, видимо, чтобы перекричать их, и радуясь, что нашлось, на ком еще сорвать злость. Вдоль улицы пооткрывались еще окна.
– Да закрой ты рот, тварь! – Антон размахнулся и наотмашь съездил Комаровой по голове.
В ушах зазвенело, и сквозь этот звон снова послышался голос тетки в косынке:
– Я тебя знаю, ты Макаровых! Я на тебя в милицию заявлю! Ты что такое творишь?!
– Тоха, да оставь ты ее, себе дороже…
– Отвали!
– Да оставь… ну ее…
Улица качнулась и встала на место. Кто-то позади крикнул что-то сердитое и неразборчивое, тетка высунулась из окна чуть не до пояса, ответила надсадно:
– Макаровых, Макаровых он, и этого я знаю, они всегда вместе шляются!
– Тоха, пошли. – Стас подошел, нерешительно хлопнул Босого по плечу. – Нечего тут…
Босой посмотрел на Комарову в упор:
– Да идем уже, Тоха…
Босой дернул плечом, сунул руки глубоко в карманы штанов, отвернулся и зашагал прочь, низко опустив голову. Остальные потянулись за ним.
– Иди-иди! – крикнула тетка в окне. – И чтоб я тебя с твоей кодлой больше здесь не видела! Увижу – в милицию сдам!
– Я тебе все окна перебью, шалава старая! – бросил, не оборачиваясь, Босой.
– Что ты сказал?! – круглое лицо тетки пошло красными пятнами. – Я тебе покажу шалаву! Хайло-то свое поганое закрой! Нет, вы на него посмотрите!
Комарова наклонилась, расправила смятую юбку. Бабка померла и так и не рассказала, что с такими, как Босой и его лоботрясы, делала партия. Может быть, наказывала при всех? Она представила, как с Босого при большом стечении народа двое мужиков в буденовках снимают штаны и бьют по тощим ногам хворостиной, а он и пикнуть не смеет, потому что, когда была партия, был порядок. Так говорила бабка, заставляя Комарову помогать полоть грядки или сматывать в клубки шерсть для вязания – этого Комарова особенно не любила, потому что нужно было стоять неподвижно, держа перед собой руки с растопыренными пальцами, на которые бабка набрасывала здоровенный рыхлый моток шерсти и делала потом из этого мотка тугой кругленький клубок. Комарова переступала с ноги на ногу, шмыгала носом, вертелась, уставала держать в напряжении руки, и они опускались сами собой, так что шерсть едва не падала на пол, и тогда бабка шикала на нее и говорила, что, когда была партия, был порядок, а теперь никакого порядка нет, пять минут постоять спокойно не может, стой, не вертись, мотовило ты мое…
– Ну, что ты там? – окликнула ее тетка, все еще торчавшая в окне: не случится ли еще чего интересного. Ругавшиеся у нее в доме мужчина и женщина притихли. – Сильно они тебя?
– Да ничего так.
– Ты зайди хоть во двор, под колонкой обмойся, – пригласила тетка.
Комарова перешла улицу, толкнула калитку. За забором залаяла собака.
– Ты иди, иди, не бойся, Шарик добрый, не укусит.
– Я и не боюсь.
– Ну, смелая какая! А они тебя за что? – поинтересовалась тетка, пока Комарова возилась с колонкой: чтобы полилась вода, пришлось ухватиться за рычаг обеими руками и повиснуть на нем всем весом.
– Да так. – Комарова поморщилась: вода была ледяной и обжигала кожу.
Тетка понимающе вздохнула:
– В нашей молодости парни такими не были, это сейчас распустились…
Комарова сосредоточенно, до боли стиснув зубы, обмывала ободранные колени. До магазина еще идти и идти – Олеся Иванна будет ругаться.
Солнце прошло половину неба и повисло над железной дорогой. Когда Ленка была совсем мелкая, она спрашивала, куда девается солнце ночью, и Комарова сказала, что вечером солнце грузят в товарный вагон и оно всю ночь едет на поезде до того самого места за лесом, где его выгружают, и оно снова поднимается на небо. Следующим вечером Ленка побежала на станцию смотреть, как будут грузить солнце, Комарова догнала ее на полпути, надрала уши и вернула домой. Через несколько дней Ленка снова убежала и бегала так несколько раз, пока не попалась матери, которая отлупила ее и заперла на целый день.
Покупателей в магазине не было, и Олеся Иванна стояла, опершись локтями о прилавок, и, рассматривая свое лицо в маленькое косметическое зеркальце, подкрашивала губы. Увидев Комарову, она по обыкновению усмехнулась:
– Ну что, Катя, посмотрела на поезд?
– Здрасьте, Олеся Иванна. – Комарова смутилась, что опоздала, и опустила глаза. – Посмотрела.
– И как? – Олеся Иванна докрасила губы, погляделась еще раз в зеркальце, сложила его и сунула под прилавок.
– Товарняк как товарняк. – Комарова пожала плечами. – Длинный только очень.
– Да что ты говоришь… А что еще видела?
Комарова принялась перечислять, загибая пальцы, что ей показывал на станции Максим. Олеся Иванна сначала заскучала, потом перебила:
– А было-то что, Кать?
Комарова уставилась на Олесю Иванну. Та как будто равнодушно накручивала на палец темную прядь.
– Ну-у?
– А чего было-то, Олесь Иванна? – пробормотала Комарова.
– Рассказывать не хочешь? – Олеся Иванна усмехнулась. – Думаешь, я тебя матери выдам? Да не бойся, не выдам. Сама же отпустила-то…
– А чего было-то? – тупо повторила Комарова.
– Да уж чего-то да было, – передразнила Олеся Иванна. – Это ты мне расскажи, чего было, времени уже второй час. Что, и не поцеловались, что ли?
Комарова схватилась за щеки, потому что все лицо ее стало вдруг горячим, как будто его ошпарили кипятком.
– Ой, раскраснелась-то как! – засмеялась Олеся Иванна и добавила: – Ну так что, целовалась со своим Максимом или все утро на товарняк смотрели?
– Ну, Олеся Иванна…
– Товарняк-то длинный, смотреть его не пересмотреть… – протянула Олеся Иванна и подмигнула густо накрашенным глазом. – Первый вагон небось на первой платформе стоит, а хвост – аж на пятой, так, что ли, Катя?..
Скрипнула дверь, и Комарова быстро обежала прилавок и встала рядом с Олесей Иванной. В магазин вошла соседка Комаровых тетя Саша. Она вела за руку внука, которого городские дети сдавали ей на лето; внук был совсем мелкий, он покрутил стриженой головой, увидел на полке конфеты и показал на них пухлой ручонкой. Тетя Саша шлепнула его по руке и для верности – по попе.
– Митя, не показывай пальцем, сколько раз тебе повторять!
Увидев за прилавком Комарову, тетя Саша поморщилась. Комаровых она не любила: считала, что из-за них приличные люди не хотят снимать у нее летнюю веранду.
– Масла постного и яиц десяток, – сказала тетя Саша, подойдя ближе, потом подумала немного и добавила: – Давай два, если наши, оредежские…
– Наши, наши, – закивала Олеся. – Сегодня утром только привезли.
– Ну, давай тогда…
Митя снова потянулся к конфетам и что-то залопотал. Тетя Саша шикнула на него:
– Не крутись, кому сказала… Что за ребенок!
Олеся Иванна взяла из открытой коробки карамельку и протянула Мите. Он радостно ухватил конфету обеими ручонками и принялся неловко разворачивать.
– Ну, что надо сказать тете?
Митя запихнул карамельку в рот, вытаращился на Олесю Иванну восхищенными глазами и ничего не ответил.
– Вот, сдают каждое лето, – пожаловалась тетя Саша. – Мучаюсь с ним, они его в городе разбаловали.
– Ми-итька! – Олеся Иванна помахала Мите рукой, он заулыбался, потом вдруг застеснялся, покраснел и спрятался за тети-Сашину юбку. Олеся Иванна засмеялась. – Настоящий мужчина растет!
– Да уж, мужчина… – тетя Саша отобрала у Мити юбку, которую он комкал в пальцах. – Три года, а он кашу какой называет. Да не крутись ты!
Комарова прыснула, и тетя Саша бросила на нее раздраженный взгляд:
– Нарожают детей, потом сами не знают, куда их девать.
И откуда такие берутся? Ни рожи ни кожи, по морде как трактор проехал, и ничего, мужа в свое время нашла, а теперь сидит, от городских каждый месяц деньги получает и дачу сдает, внук ей, видишь ли, мешает… Олеся Иванна, чтобы не смотреть на тетю Сашу, подмигнула Мите, который только что вытащил изо рта обслюнявленную карамельку, вертел ее теперь в пальцах и внимательно рассматривал, как будто это было бог весть что интересное.
– Митька… Ми-итька… – ласково протянула Олеся Иванна и снова ему подмигнула. Митя отвлекся от карамельки, уставился на нее широко распахнутыми глазенками и, не умея подмигнуть в ответ, несколько раз выразительно моргнул. Олеся Иванна усмехнулась и подмигнула ему другим глазом. Митя снова заморгал.
– Ну, хватит уже! – одернула его тетя Саша. – Конфету свою ешь, что ты ее в руках-то мусолишь? Урони еще… горе мое луковое…
– Что-нибудь еще брать будете, Александра Ивановна? – Олеся по привычке оперлась на прилавок и подалась вперед, так что в вырезе кофты стала видна глубокая ложбинка между грудями.
– К чаю бы чего-нибудь, – сказала тетя Саша задумчиво. – У меня дачники все сожрали. Каждые полчаса чай пьют.
Ободранная кожа на руках и ногах саднила, и хотелось еще раз облиться ледяной водой. Комарова осторожно почесала локоть и поморщилась. Тетя Саша снова на нее зыркнула, как будто это Комарова была виновата, что ее дачники все сожрали.