– Не черная, не?
– Вроде не черная… в такой темноте не разберешь.
– Поздно уже… – Ленка шмыгнула носом, повернулась и побрела в сторону дома. – Мать нам точно теперь даст звону…
– Заладила со своим звоном. Может, обойдется…
– Не обойдется. Не обойдется, – заныла Ленка, как будто нарываясь. – Не обойдется…
Комарова шагала, крепко сжав губы. Изредка под ноги попадались небольшие камешки: она отбрасывала их, и камешки с тихим стуком откатывались к обочине. Несмотря на поздний час, было душно, и этот тихий стук и изредка – шуршание в траве были единственными звуками, раздававшимися в душной темноте. Даже поездов не было слышно, хотя они ходили и ночью – в основном товарняки, но проезжали и пустые электрички в обе стороны: в темноте можно было увидеть иногда силуэт одинокого пассажира в желтом прямоугольнике окна. Комаровой тоже хотелось бы так ехать – неизвестно куда, в пустой электричке, где для нее одной горит свет и для нее одной проходит по коридору между скамейками контролер в синей форме. Она прислушалась. Нет, на станции тихо. Вот ведь эта Ленка, сама шляется бог знает где допоздна, ищи-свищи ее по всему поселку, а потом – мать звону даст. Комарова не хуже ее знала, что даст, и ей достанется всяко больше, чем Ленке, потому что Комарова старшая. Она с силой пнула подвернувшийся камешек: он запрыгал по дороге и укатился в канаву.
– Ты чё, Кать?
– Ничего. Ты бы меньше по всему поселку болталась.
– Ну чё ты опять заладила… и совсем я не по всему поселку болтаюсь.
– Болтаешься, как беспризорная. – Комарова сплюнула. – Как будто дел у тебя нет.
– Отец Сергий сказал, чтобы мы не плевались.
– А ты не увиливай! – разозлилась Комарова.
– Ну, Ка-ать…
– Теперь вот – ну, Ка-ать… болтаешься… – она хотела сказать что-нибудь обидное, но ничего обидного в голову не приходило, и Комарова помолчала немного и добавила: – Через окно полезем.
– Прям с этим вот всем? – удивилась Ленка. – Да как?
– Уж как-нибудь.
– Да ладно, Кать… может, не надо, а?.. Ну Ка-ать… Ну пожа-алуйста…
Ленка боялась лазить через окно, потому что была слабее старшей сестры и ниже почти на голову, и когда прошлым летом они в первый раз решили лезть через окно, чтобы не попасться на глаза матери или бате, Ленка упала и разбила нос. Потом они пошли к колодцу, потихоньку, чтобы не звенеть цепью, подняли ведро воды и долго стояли, ежась от холода, и плескали ледяной водой Ленке на лицо, и Комарова осторожно ощупывала занемевшими пальцами ее нос; нос распух, и было непонятно, сломан он или нет, и только наутро выяснилось, что все-таки не сломан.
– Нет уж, надо, – твердо сказала Комарова и прибавила: – Ты не бойся, на этот раз не попадемся.
Ленка в ответ только цыкнула зубом: Комарова посмотрела на ее мелькавшие в темноте бледные ноги, на которых в свете фонарей становились видны свежие ссадины с запекшейся кровью. Что ей, правда, дома не сидится? Прошлым летом Ленка выпросила у дачницы Светки, приезжавшей каждый год к своей тетке и жившей через четыре дома от Комаровых, велосипед: за хорошие отметки в году родители купили Светке «Аиста» со светло-голубой рамой и ярко-оранжевыми катафотами на спицах. Как Ленке удалось уговорить Светку дать ей покататься, Комарова так и не поняла, но только Ленка, проехавшись по центральной дороге, свернула к реке и решила скатиться на велосипеде по уходящей вниз узкой тропинке, по которой обычно спускались к мосткам полоскать белье. Велосипед, разогнавшись на склоне, вылетел на длинные дощатые мостки, проехал по ним несколько метров и ухнул в воду вместе с Ленкой, отделавшейся испугом и разбитой о край мостков коленкой. Велосипед потом доставали поселковые мужики, но он как-то так неудачно застрял задним колесом под камнем, что мужики, дергая, переломали в колесе все спицы, и Светкина тетка бегала к комаровской матери и орала, чтобы Комаровы отдали за испорченный велосипед деньги, и что если не отдадут, то она заявит на них в милицию, но мать денег не отдала и пригрозила выцарапать Светкиной тетке глаза, если та снова явится со своим дурацким велосипедом. Ленке тогда от матери даже и не влетело: к ее разбитой ноге мать примотала бинтом капустный лист, чтобы не загноилось, и заставила несколько дней сидеть дома, а Ленка, когда нога только-только зажила, снова побежала искать на свою жопу приключений. Полезет теперь в окно как миленькая. Комарова снова сплюнула в темноту – больше не потому, что хотелось, а чтобы посильнее разозлиться на младшую сестру.
Днем она нашла Ленку в компании четверых ребят возле универмага рядом со станцией. Троих Комарова знала: это были Светка, Светкин парень Павлик, из поселковых, и Светкина подруга Лариска, которую Светка изредка ласково и красиво называла Ларой – длинная, нескладная, глупая и вся конопатая. Комаровы эту Лариску не любили и не задирали только потому, что она тоже была из местных, и ее злая крикливая мать могла, если что, поймать и отодрать за уши. Четвертый был незнакомый белобрысый мальчик чуть старше Комаровой – или он только казался старше из-за того, что был тощий и длинный, и одет был, несмотря на жару, в джинсы и рубашку с длинным рукавом. Все пятеро занимались рассматриванием вкладышей от жвачек и Комарову заметили не сразу.
– Ты чего тут забыла? – Комарова подошла к Ленке почти вплотную и дернула ее за рукав. – Опять от матери по жопе захотела? Утром тебе мало было?
– Да ладно, Кать… ты чё… – Ленка против обыкновения смутилась. – Нам Костик жувачек на всех взял.
Комарова хмуро поглядела на высокого мальчика.
– А тебя кто просил?
Костик растерянно развел руками.
– Да я так… а что тут такого-то?
– А ничего тут такого-то! Тоже мне, миллионер нашелся!
– Да ладно, Комарица, что ты сегодня такая злая? – встряла Светка. – У тебя что, месячные, что ли?
– Я те сейчас в нос дам, будут тебе месячные! – Комарова, краснея от обиды, показала кулак.
– Да ладно, ну не злись ты, я же так, пошутила, – сразу же пошла на попятный Светка. – Хочешь тоже жвачку?
Она протянула Комаровой пригоршню фантиков и вкладышей, среди которых лежали два кубика «Лав из» и синий прямоугольник «Турбо» с клетчатым гоночным флажком.
– На вот.
Комарова отпихнула Светкину руку и повернулась к Ленке:
– Быстро им всё отдала.
– Ну Ка-ать, – заканючила было по привычке Ленка, но, встретившись с сестрой взглядом, быстро замолчала и протянула свои несколько фантиков растерявшейся Светке. Та забрала их и сунула в карман сарафана.
– Всё у тебя?
– Всё. – Ленка шмыгнула носом. – Жувачку тоже выплюнуть?
– Чего уж… жуй уже.
Светка и Павлик молчали, опустив глаза. Светка ковыряла носком босоножки землю, и Павлик, глядя на нее, неловко шаркнул подошвой, подняв облачко пыли. Комарова сердито подумала, что даже в этом дурак Павлик обезьянничает со своей городской девчонки, которой не жалко своих новеньких босоножек, а вот Комаровых мать ругала, если они пинали камешки или лезли в канавы и приходили с промокшими ногами. Она глянула исподлобья на Костика: тот глаз не опускал и землю не ковырял, только стоял молча и смотрел на Комарову то ли испуганно, то ли удивленно, и уши у него были красные, как будто он натер их вареной свеклой.
– Ладно уж, чего, не обижайся… – буркнула Комарова. – Не надо нам жувачек ваших, мы сами можем себе купить, не бедные.
– Понятно, что можете, – с готовностью ответил Костик. – Я же так только.
– Ну и хорошо, что так. Давайте, пора нам, у нас дел полно. – Комарова оглядела еще раз всю компанию, повернулась и быстро зашагала прочь. Ленка, махнув на прощание рукой, побежала за ней.
– А завтра придете? – крикнула им вслед Лариска. – Мы на плотину собираемся! За станцию!
Комарова на это только передернула плечами, а когда Ленка попыталась что-то прокричать в ответ, дернула ее за рукав и потащила за собой. Дома Ленка подмела крыльцо и двор, больше, правда, напылив, чем наведя чистоты, потом они отнесли Ирине Терентьевне пустой бидон под молоко, а на обратном пути Ленка заныла, что Комарова не дала ей даже чуть-чуть погулять и отобрала все вкладыши от жувачек, и они зашли в магазин к Олесе Иванне, взяли кулек семечек и дошли до самого поля. По-хорошему, Комарова сама была виновата – нечего было слушать мелкую, взяли бы семечек и пошли бы домой, пусть бы она их у себя в кровати под одеялом лузгала.
– Ну и как полезем? – Ленка стояла на цыпочках на влажной траве и изо всех сил вытягивала шею, пытаясь заглянуть в окно их комнаты.
– Вот так и полезем. Ведра давай тащи и не болтай лишнего.
Ленка тихо присвистнула, сложила на землю подарки отца Сергия и пропала в темноте. Лорд заворочался в своей конуре и зазвенел цепью. Комарова прижалась спиной к стене дома и прошептала: «Тихо, Лорд, свои, тихо». Сердце у нее колотилось так громко, что она испугалась, что его могут услышать в доме. Или Лорд вдруг забрешет. Зря она все-таки это придумала – через окно лезть. Ленка возникла перед ней с двумя жестяными ведрами – одним большим, пятнадцатилитровым, и другим поменьше, которыми они таскали воду из колодца.
– Ну чё?
– Чё-чё! Одно теперь на другое ставь.
– Да ты чё?..
Было тихо, только в каком-то из соседних домов бубнил из раскрытого окна телевизор. Комарова едва различала в темноте Ленкино лицо, но по голосу было слышно, что она боится. Над крыльцом у них горела желтым лампочка, но из-за того, что комната сестер выходила окнами на лес, отсюда ее света не было видно. Комарова не любила эту лампочку, вокруг которой ночью кружились и бились о горячее стекло маленькие насекомые, но сейчас ей хотелось, чтобы над их окном тоже была лампочка, пусть бы даже и с мельтешащими вокруг нее полупрозрачными комариками и ночными мотыльками. А что, если они правда упадут в этой темноте… может, и правда лучше, чтобы мать дала им звону, не впервой. Она сжала кулаки. Все из-за дуры Ленки. Полезет теперь. Полезет как миленькая.
– Кать, ты точно уверена? – сделала последнюю попытку Ленка. – Ведра-то…