2 тип. Биполярка с частыми депрессивными эпизодами – мне поставили такой диагноз.
Симптомы:
• Подавленное настроение, такое как чувство грусти, пустоты, безнадежности или слезливости
• Ярко выраженная потеря интереса или чувство неудовольствия во всех (или почти во всех) действиях
• Значительная потеря веса при отсутствии диеты, прибавка в весе или уменьшение или увеличение аппетита
• Либо бессонница, либо слишком большое количество сна
• Либо беспокойство, либо замедление поведения
• Усталость или потеря энергии
• Чувства бесполезности или чрезмерной или ненадлежащей вины
• Снижение способности мыслить или концентрироваться, или нерешительность
• Размышление, планирование или попытка самоубийства
Кроме этого, есть и другие виды биполярки, более редкие – о них лучше узнать от специалиста. Я в этом плане плохой советчик.
Пост написан на основе сведений из больнички, от пациентов с биполярным расстройством и интернета (https://nrcerm.ru/patient-guide/diseases/bipolar-disorder/)
Вопрос: так биполярка или депрессия?
Если коротко: я не знаю. К сожалению, тут все зависит от моей объективности и способности доверять себе. Мой диагноз изменился после того, как разные специалисты задали мне вопрос: бывали ли у вас эпизоды повышенного настроения без веской на то причины?
Если я отвечаю «да», то у меня биполярка 2-го типа. Если «нет» – клиническая депрессия. По-другому это не проверить. К счастью, у психических таблеток обычно широкий спектр применения.
5 мая
Я вперилась взглядом в микрозелень, которую посадила неделю назад. Она быстро взошла и окрепла, но сегодня буквально за пару часов завяла, безвольно свесившись с края горшка. Я плохой садовод – все мои растения гибнут, и я вместе с ними.
Я помню только то, от чего становится больно. Весь день хожу кругами вокруг одного и того же воспоминания: за неделю до госпитализации встретилась с друзьями. Мы давно не виделись, поэтому все, что мы обсуждали, – это перемены в жизни. При прощании мы символично разошлись в четыре стороны: один уезжал в Питер, другой в Сибирь, третий отправлялся на новую работу, а я ложилась в больницу.
Жизнь – это череда упущенных возможностей. Мысли в моей голове складываются только с частицей «бы». Вот бы умереть так, чтобы не было стыдно.
Меня тошнит. Я отвлекаюсь от умирающих растений, чтобы прощупать это чувство – откуда оно, как возникло? Хаотично выхватываю пару мыслей и с сожалением отбрасываю – лучше не думать вообще.
Мне больше нравится другое состояние. Вспышки в голове напоминают обморок, когда сознание вдруг схлопывается и ты не успеваешь понять, что с тобой происходит. Когда они случаются каждые две минуты, я называю это «пьянящей реальностью».
Общение с людьми стало неуклюжим. Я думаю о том, что сказал бы на моем месте уверенный в себе человек, и выстреливаю звенящими своей пустотой фразами. Эта неловкая карусель возвращает меня к истокам, моим воспаленным мыслям. Я не помню, что было, я помню, как я чувствовала. Боль, стыд, страх.
24 мая
Свежатина: ложусь в больничку 26 числа
Часть 3. Снова в больницу
27 мая
Это все о людях
Я стою у первого окошка регистратуры – того самого, через которое меня каждый раз встречают. Нужно или согнуться в поклоне, или сесть на стул и вытянуться, чтобы вести разговор, глядя глаза в глаза. Соседнее окошко занято парой.
– Найди мне «собаку», – немолодая блондинка протягивает тонкой рукой телефон мужчине. Он сидит на месте пациента, у него красное лицо, самая стандартная стрижка и круглые глаза на выкате. В ответ он басовито хрипит на алкогольном:
– Дебилка, блядь, ниче найти не можешь, тупая, блядь…
– Тихо, а то я сейчас уйду, – она шипит в ответ, пытаясь сгладить конфликт. Я быстро отвожу взгляд в пол – стало неловко стоять рядом с ними.
Пока меня оформляют, они уходят.
.
Я сижу в кабинете суицидолога. На этот раз меня отправили не в отдельный кабинет, а в профильное отделение, которое находится в другом здании. Очень иронично, что оно располагается на последнем этаже.
Врач тянет гласные и плавно жестикулирует. Прерывается, чтобы попросить меня снять маску, вытянуть руки, показать ногти.
– Прыгать из окна не будете?
– Нет.
– А чё так?
Я смеюсь:
– Так форточка же высоко.
Мы долго говорим, я много плачу, и в конце он спрашивает, готова ли я к терапии током.
.
Я стою у кассы, чтобы оплатить анализы. Здесь снова парочка с алкоголиком. У кассира что-то случилось, не получается принять оплату по картам. Мы втроем покорно ждем. Проходит, может, минута, как мужчина начинает бормотать:
– Да что, блядь, у них там произошло, все через жопу…
– Программа полетела, сейчас починят, – невозмутимо парирует женщина.
– Блядь, ничё по-нормальному не бывает…
– Тихо.
Удивительный тип людей, которые могут ругаться матом через слово и при этом не выглядеть агрессивно.
.
Я вернулась к окошку регистратуры. Теперь рядом со мной молодая девушка с печальными глазами и наседающая сверху сухонькая пожилая мама:
– Ты должна сделать это ради детей, слышишь? Ради детей ты должна это сделать…
.
Я сижу перед последним кабинетом, после которого меня отведут в отделение. Мы с Б читаем «Дары смерти». Мужчина в трениках нас окликает:
– Вы так любите друг друга. Это невероятно. Один читает быстрее и так спокойно ждет, когда дочитает другой.
Уже через пару реплик они с Б обсуждают Баха и Шопена, а я не могу перестать думать: «Запомни тепло его рук, запомни, как от него пахнет сигаретами»…
30 мая
Палата номер 1
Я хотела сюда меньше всего. Я отлично помнила её: большая палата в клубах сигаретного дыма. Дверь в неё не закрывалась, потому что, как в клоповнике, пациенты сновали туда-сюда среди груды вещей, ходили курить в туалет напротив и обратно. Окна тоже не закрывались: в слабой попытке очистить воздух проветривали постоянно.
Но все в этот раз выглядело не так. Одну кровать отсюда вынесли, осталось четыре – места стало больше. Следуя примеру своей соседки, я заняла кровать у окна. Ещё две остались свободными. Запаха сигарет не было. Как я узнала позже, во всем женском отделении курит один человек.
Наша палата самая дальняя, поэтому никто не мельтешит перед стеклянными дверями. А ещё она единственная, где открываются окна, а не форточка. Мы распахиваем их и наслаждаемся ароматом каштана, растущего прямо напротив.
Когда в один сумеречный вечер нас звали на таблетки, медсестра остановилась в дверях и произнесла: «Как у вас тут хорошо».
Это правда.
31 мая
Н.
– Привет, меня зовут Лера.
– Меня – Н.
– Очень приятно.
– Взаимно.
Как я скучала по бесцветным приветствиям. Я сразу сказала своей соседке, что скоро у меня будет онлайн-собеседование. Она немного помолчала и сказала:
– Сломать ногу.
– Э, да, спасибо.
Все незнакомцы поначалу кажутся странными. Мне нравится наблюдать за людьми, но иногда я забываю, что разговор нужно поддерживать. Н. очень открыта: она готова говорить обо всем – о еде, спорте, загранице, алкоголе, – но только не о болезни. Я спросила, с чем она сюда попала, и в ответ она выстрелила колючками: «Зачем ты интересуешься?», «Почему тебе хочется узнать?»
Н. здесь с депрессией. Во второй раз, как и я. Только у нее депрессия какая-то отшлифованная, романтизированная: каждый день она занимается спортом на коврике, медитирует, правильно питается (то есть практически не ест в столовой). Если говорит, то вспоминает, как везла персиковое вино из Канады или как ходила в музей в Вене.
В чем-то мы, конечно, похожи. Кровати в нашей палате настолько продавлены, что, когда мы ложимся, оказываемся в ямке. Мы часто молча лежим и смотрим в потолок: она обнимает подушку, а я – игрушку пингвина.
Она говорит ровно, тихо. При общении мышцы ее лица странно сокращаются, словно она не решила, какую эмоцию вызывает в ней то, о чем она говорит. Лишь единожды я слышала, как она говорит о своем состоянии: «Если бы я была здорова, я бы тут не оказалась».
* «сломать ногу» – отсылка к английскому пожалению удачи break a leg
2 мая
Сны под таблетками очень реалистичные, и наконец-то это не кошмары. Сегодня ночью тусила на дне рождения Киркорова, куда он позвал меня и ещё 599 своих близких друзей, вспоминаю до сих пор
Когда я думала о том, какую суперспособность хотела бы себе, то всегда решала однозначно: пока я живу в мире людей, я хочу уметь их убеждать. Было бы гораздо проще, если бы все эти интересные, но закрытые люди вокруг меня вдруг понимали, что мне они готовы рассказать все. К сожалению, в этот раз контакт не получается наладить ни с кем.
В первый день мне устроила допрос одна девушка 39-и лет. Она услышала, как я стала знакомиться со всеми в столовой (бесцветные «Как вас зовут? Меня Лера. Очень приятно»), и во время тихого часа проскочила ко мне в палату. Она задавала четкие вопросы, не особо выбирая формулировки. Я видела, как важно ей было узнать это все, как жадно она готова поглотить любую информацию, чтобы понять больше про саму себя.
– Ты была здесь три месяца назад? Почему вернулась? Почему стало хуже? Рассталась с парнем? А где ты жила это время? Мм. А у тебя хватает сил готовить? А чем же вы питаетесь? Он тебя не упрекает этим?
Я пыталась перевести стрелки на нее, но это было бесполезно. Мы ходим с ней на психогруппу, и молодому психологу она задает такие же выстреливающие вопросы. Чуть оттягивает свою маску, прежде чем заговорить, смотрит исподлобья и не отстает, пока не получит ответ на вопрос («Давайте обсудим это сейчас, а не в следующий раз»).
Самая общительная тут, мне кажется, девочка с шизой. Я выследила ее как-то вечером, когда она смотрела телевизор, и подсела к ней. Я ничего о ней особо не узнала, кроме того, что она скучает по маме. И дело даже не в том, что нас постоянно отвлекали медсестры, просто она не очень точно говорит – такое строение челюсти, что при разговоре выделяется очень много слюны и кажется, что говорит она как младенчик.