3) выписаться тогда, когда скажет врач
Забыла про главное. Я ещё в разговоре с врачом заплакала, потому что подумала, что задела его. А он сказал: «Ваша живая эмоциональность говорит о том, что вас ещё слишком рано выписывать».
9 июня
Интересный факт: из всех людей, которых я опросила, не работает никто. Потому что нет сил, да и общее состояние не позволяет.
10 июня
Э., или девочка с шизой
Я писала о ней немного выше. Она нечётко говорит из-за того, как быстро скапливается у неё во рту слюна. Когда она широко улыбается, становятся видны маленькие пузырики. Ее часто переспрашивают. С ней мало кто общается – возможно, людям сложно все время угадывать, что она сейчас сказала или что имела в виду – ее эмоции гиперболизированы.
Она говорит моей соседке: «Вот ты умная, с тобой интересно разговаривать, а я что, я только смеяться умею».
У неё громкий заразительный смех, которым она сразу меня покорила, и милый ободок в волосах – есть в этом что-то по-детски трогательное. Она ходит шаркая ногами, подтягивая одну ногу к другой и заваливаясь вперёд, (как будто) хромая.
Э. всегда придёт туда, где вдруг появился разговор. Ей хочется близости, простого человеческого контакта. Когда она общается с кем-то, может подойти очень близко или даже коснуться. У неё нет друзей, да и вообще никого нет, кроме мамы.
И ее голосов в голове. Маленькие чёртики шепчут ей уже спустя день, как она возвращается из больницы. Подговаривают убить маму, покалечить близких.
Она говорит:
– На балконе я как-то встретила смерть с косой.
Если голоса возвращаются, когда ты приходишь домой, может быть, вам стоит переехать?
– Да нет, мы уже приглашали свещенника, он все окропил.
Да, она верующая. Относится к своей болезни как результату грешной жизни. Сама виновата. Убила бы себя, да маму жалко.
Она регулярно ложится в стационар. Была Э. и в остром отделении (его ещё называют реанимацией), где ей связывали руки и ноги, оставляя лежать в палате с бесконечным количеством коек.
Э. часто спрашивает:
– Я тебе надоела уже, наверное, да?
– Я тебя не обидела?
– Ты не будешь против, если я посижу рядом?
Она хочет детей, но не может их иметь. И даже если бы могла, не стала бы рожать – чтобы ребёнок не мучился так, как страдает она сейчас. Последнее она произнесла с неожиданной твёрдостью в голосе.
Холодная война
Недавно в научно-исследовательском институте психиатрии федерального уровня отключили воду на 10 дней. Звучит парадоксально по-российски. Какой выход может предложить заведение такого рода? Неужели на всю больницу нет ни одного нагревателя? Неужели нельзя попросить медсестру поставить чайник? Оказалось, вариантов всего два – не мыться совсем или воевать каждый вечер с санитаркой.
Первый вариант я отмела сразу: я повёрнута на чистоте, мне лишь бы отдраить тело, да пожёстче. Остался второй.
Все девушки начали делиться мудростями. Вот Н., например, изобрела интервальный душ (ополоснулся – выключил воду – нанёс гель для душа – включил душ, вода в котором за это время чуть-чуть согрелась). Я предложила более ленивый способ – не выключать воду. И мне с этим прекрасно: в какой-то момент становится то ли ровно холодно, то ли так холодно, что даже тепло. Как только рубеж пройден, кажется, что мыться в ледяной воде – мой личный выбор.
Все мужчины начали вонять. Запах вьётся в общем холле, с каждым проходящим человеком закручиваясь во все более сложный, составной аромат разных потных тел.
Но, оказалось, проблема даже не в воде – она в медсестрах и санитарках, которые давятся гневом в ту же секунду, как ты просишь ключик от тайной комнаты.
– Вы серьезно хотите?
– Воды нет, какой душ?
– Вы где собираетесь мыться?
– Вы заболеете, а нам это потом разгребать.
– Да мне не жалко, я открою (спойлер: нет).
Поскольку персонал меняется каждый день, я подобрала один универсальный ответ на всё:
Я не буду стоять голой перед всем отделением и мыться в раковине.
Я держу удар уже неделю. Вчера я так отчаялась, что даже не проверила, открыта ли душевая – сразу пустилась в дебри жаркого спора по поводу закрытой душевой, а потом – на тему открытой.
Но сегодня, в мою последнюю ночь в тут, я поняла, что победила.
Как?
Одна из пациенток по просьбе санитарки принесла мне ключ лично в палату.
11 июня
Мужская зона
Единственное время, когда мы пересекаемся с мужчинами, – это когда мы выходим в общий холл в столовую или за таблетками. Но я до сих пор не понимаю, можно ли нам общаться. Не переброситься парой фраз в очереди, а именно поговорить. В правилах об этом не сказано, но у медсестёр точно есть мнение на этот счёт.
Не могу сказать, что пациенты жаждут общения с другой половиной. Я говорила об этом с несколькими девушками, и все сказали, что боятся мужчин.
Понимаю.
А про себя думаю: «Да, это ещё одна причина не доверять своему врачу».
.
Мужчин, конечно, снова меньше. Вот есть, например, мужчина по имени А. Он сюда попал после развода с женой. И судя по его активности в отношении женской половины, он пришёл, чтобы найти новую. А. рассыпается в комплиментах и много шутит. Его уже готовят к выписке.
.
Другой похож на Слендермена: высокий и худой, руки-палки. Голова бритая. Стоит за мной в очереди за таблетками. Другой спрашивает:
– А где ты взял кефир?
– Я? Я тут совсем недавно.
– Да нет, кефир ты где взял?
– Мгм.
– У тебя сейчас в руках была упаковка кефира, где ты его взял?
– Я сейчас лежу в пятой палате…
– Кефир. Кефир тебе дали в столовой?
– Я там пока что один…
– У тебя в кружке кефир, где его раздают?
– А, кефир. Да, в столовой.
.
Как-то вечером я выслеживала финального босса (санитарку), чтобы открыть душевую. Я шла по пустому коридору, как вдруг из темноты столовой меня окликнул голос:
– Девушка, девушка, идите сюда.
Я обернулась. Мужчина просто пришёл в столовую, куда нельзя ходить по одиночке, и уселся с телефоном. Ничего такого, да?
Нет.
Решительно иду дальше, стучусь, но ответа нет. Все зря – санитарка в другом месте. Иду обратно.
– Девушка, да вы не бойтесь, идите сюда.
Игнорирую.
.
Этот самый странный. Он просто пришёл в женское отделение и уселся на диван перед телевизором. Мне объяснил, что пришёл за сигаретами, которые выдают раз в несколько часов.
Мы разговорились. Он только-только прошёл курс терапии током. Я резко повернулась к нему:
И как?
Не помогло. Я расстроенно выдохнула. И так бывает.
Мы долго говорили о том, какой путь он проделал, чтобы приехать сюда. Как долго он лечился в своём городе. Как жил надеждой, что в Москве ему помогут. О том, что он не знает, на что надеяться теперь.
На следующий вечер он снова пришёл, чем вызвал неприкрытую агрессию со стороны всех девушек. Оказалось, он начал ходить по палатам и спрашивать сигареты, чем нарушил безопасное пространство, которое мы все создаём каждую минуту.
Но теперь он лежит на диване, не давая другим присесть.
Я подхожу к девочкам и моментально заряжаюсь от них недовольством. Сейчас по телевизору должен быть сериал про слепую ясновидящую, в он занял три самых удобных места. Такие ритуалы нарушать нельзя.
Мы говорим как ни в чем не бывало, но каждая иногда поворачивается, чтобы упрекнуть, задеть его чем-то. Он прикрыл глаза рукой, словно собирается вздремнуть.
Медсестра, которая за всем наблюдает, делает очень слабые попытки вывести его отсюда, а в какой-то момент уходит сама. Он резко встаёт и подходит к ящикам ее стола.
Мы оцепенели. Там лежат наши вещи, запрещёнка.
Мы ругаем его, но никто не решается подойти. Выходит медсестра, видит всю картину: «А ты думал, ты так легко их найдёшь?»
В какой-то момент я устала от негатива и ушла в свою комнату. Н. вернулась чуть позже. Я спросила, как там обстановка.
– Ну, он вломился в кабинет к заведующему, теперь вызвали охрану.
Сегодня я его уже не видела.
15 июня
Вы не просили, но я написала…
Самая странная побочка
В какой-то момент препаратов стало настолько много, что в организме произошли перемены на гормональном уровне – повысился пролактин. И что в итоге вышло? Месячные пропали на долгие и прекрасные 150 дней (и начались они, конечно, когда я надела белые джинсы). Уходя, они оставили презент, который я долгое время с ними не связывала, – молочные выделения из груди. Нет, вы прикиньте? Организм что, подумал, что я после родов восстанавливаюсь? Как, просто как?!
Я не знаю, я в ужасе или восторге от того, как странно все устроено. Иногда мне кажется, что я совсем не знаю свое тело.
Я, конечно, консультировалась с врачами, но найти специалиста, который может увидеть связь между психопрепаратами и физиологией оказалось сложно. Неочевидный плюс госпитализации заключается как раз в том, что здесь есть самые разные специалисты, которые всегда действуют с оглядкой на фармалечение.
Почти хорошо
Медсестры помнят меня. Дают таблетки быстрее, чем я называю свою фамилию. Некоторые спрашивают, как я себя чувствую в этот раз, общаюсь ли с девочками. Называют Лерой или Валерой, и от этого становится тепло, словно мы все живем в одном большом доме.
Одна из моих любимых медсестер (выглядит как постный пирожок, но на самом деле яблочный пирожок) как-то зашла проверить холодильник, и сидя на корточках, повернулась:
– Как вам тут, девочки?
Она задала вопрос нам обеим, но смотрела только на меня. Ее участие наполнило меня благодарностью, и я поняла, что не хочу ее расстраивать.
Все чудесно, спасибо.
На самом деле я устала.
Больше всего – от своего врача. Когда мне назначили препараты, я спросила у него, что я принимаю. Он отказался говорить мне, потому что «гуглить начнёте».