— О валюте никому ничего сообщать не надо. Об остальном поговорим немного позже. — И уже совсем сухо добавил: — Мне очень жаль, что все так получилось. Мы с тобой хорошо сотрудничали.
И эта последняя фраза прозвучала, как выстрел. Хавкин долго не мог положить трубку на телефонный аппарат из-за того, что у него затряслись руки. Его вдруг сразу прошиб пот. Вспотела голова, волосы стали мокрыми. Назойливая муха, противно жужжа, села на щеку и больно укусила. В другой раз он бы пришиб ее, а сейчас только вяло махнул рукой. Ему не хотелось жить. Ничего ужаснее, чем полное разорение, в его судьбе еще не было.
Через два дня Джабраилов вызвал его к себе. Хавкин шел в его кабинет, как на казнь. Более всего страшило то, что за все время после ограбления Джабраилов ни разу не заикнулся о десяти миллионах долларов, которые потерял. А ведь он привозил их в банк всего на два дня. Значит, уже принял решение, как возместить потерю. Хавкин догадывался о том, что это будет означать для него, но до последней минуты не хотел верить в худшее. Тем более, что Джабраилов был в хорошем настроении и встретил его улыбаясь.
— Кофе не хочешь? — спросил он, показывая на диван у журнального столика.
Хавкин отказался. Он сел на диван, откинулся, как это делал раньше, на спинку и тоже улыбнулся.
— А, может быть, выпьешь? — снова спросил Джабраилов, но на его лице уже не было улыбки. — Время у нас есть.
Хавкин не заметил, как он вызвал телохранителя. Высокий, широкоплечий кавказец с узким лицом и бычьей шеей появился в дверях и, вытянувшись, замер.
— Принеси две чашки кофе, Зураб, — попросил Джабраилов.
Телохранитель вышел и тут же вернулся с двумя чашками кофе в руках. Одну поставил на стол хозяину, другую — на журнальный столик гостю. И только тут Хавкин заметил, что в дальнем углу огромного, похожего на зал, кабинета за маленьким столиком сидит еще один человек. Это был горец с красивым лицом и аккуратным пробором на коротко стриженной голове. Перед ним на столике лежали какие-то железки. Он брал отдельно каждую из них, аккуратно протирал чистой тряпочкой и снова клал на стол. Рассмотреть, что это было, Хавкину не удалось. Джабраилов протянул ему целую пачку бумаг и сказал:
— Сиди и читай внимательно.
Бегло пробежав лишь несколько строк, Хавкин обмер. Он понял, что лишается всего, чем обладал еще минуту назад. В бумаге говорилось, что он, Хавкин, меняет принадлежащие ему акции банка «Доверие» на такие же акции компании, о которой никогда не слышал. Да ее наверняка и не существовало. Эту компанию кто-то из людей Джабраилова зарегистрировал всего лишь на один день. Завтра ее не будет, и завтра же Хавкин превратится из миллионера в нищего. Он поднял глаза на Джабраилова.
— Надо ручку? — спросил Джабраилов и полез во внутренний карман пиджака.
— Я не буду подписывать никаких бумаг, — неожиданным фальцетом сказал Хавкин. — Все риски предприятия его владельцы несут поровну.
— Ты ничего не несешь, — холодно заметил Джабраилов. — Риски несу я.
В это время в углу кабинета раздался металлический щелчок. Хавкин резко повернул голову и увидел в руках человека, протиравшего железки, пистолет. Оказалось, он собрал его из этих железок. И теперь, оттягивая затвор, проверял его работу. Хавкин понял, что если не подпишет бумаги, живым его отсюда не выпустят. Он достал из кармана ручку и расписался на каждом листе, где стояла его фамилия.
— Кто будет теперь председателем банка? — потерянным голосом спросил Хавкин.
— Будет тот, кого изберет правление, — бесстрастно, словно это не касалось его, ответил Джабраилов.
— А кто теперь в правлении?
— Я, он, — Джабраилов кивнул на человека в углу. — Разве этого мало?
Хавкин понимал, что его раздавили. От нервного потрясения у него неожиданно начало дергаться левое веко, но он все же взял в себя в руки и спросил, стараясь быть как можно спокойнее:
— Я могу идти?
— Можешь, — все тем же бесстрастным голосом ответил Джабраилов. И, когда Хавкин поднялся с дивана, кивнул человеку в углу: — Аслан, возьми у него ключи от машины.
— Не ожидал я от тебя этого, Мусса, — произнес Хавкин, доставая после некоторой заминки из кармана ключи. Он зло бросил их на стол и резко выпрямился.
Джабраилов не ответил. Вместо этого нажал на кнопку и, когда на пороге появился Зураб, сухо распорядился:
— Проводи его до калитки.
Подождал, когда за Хавкиным закроется дверь, и сказал, обращаясь к Аслану:
— Мне кажется, он ничего не понял. А всякий дурак способен на непредсказуемые поступки. У нас могут возникнуть с ним проблемы.
— Будем решать, — ответил Аслан и, ласково посмотрев на пистолет, положил его во внутренний карман пиджака.
— Но только без этого, — сказала Джабраилов, проследив за его движением. — И без ножей. Никаких кавказских следов. Мы должны быть цивилизованными людьми.
Хавкин не мог поверить, что его так легко и бессовестно обобрали. Да еще выпроводили из кабинета. Приказав телохранителю проводить до калитки, Джабраилов тем самым дал понять, что с этой минуты его дом закрыт для Хавкина навсегда. Очутившись на улице, он не видел ни солнца, ни ласково шелестящей над головой листвы, ни встречных прохожих. Даже щебет девчонок, стоявших на краю тротуара и беззаботно смеявшихся над чем-то, не вернул его в действительность. И только пройдя несколько кварталов, Хавкин начал соображать. В голове сидела одна мучительная мысль: «Неужели все действительно потеряно и сделать уже нельзя ничего? Неужели Джабраилов и в самом деле настолько непобедим?»
Первый раз за последние несколько лет Хавкину пришлось ехать домой на автобусе. Хорошо еще, что у него в кармане нашлись мелкие деньги. Став банкиром, он перестал носить их с собой. Наличные деньги для него давно уже заменила пластиковая карточка. В автобусе, как известно, через пластиковые карточки расчеты не производят. «Интересно, — думал Хавкин, — закроет Джабраилов мой личный счет в банке или нет? Наверное, закроет. От этого кавказца ничего хорошего ожидать нельзя. Уголовник он и есть уголовник. Зря я с ним связался. Хотя, надо признаться, что благодаря ему заработал не один десяток миллионов рублей. Теперь, конечно, он заберет их себе». И тут он вспомнил о своих счетах в других банках, о которых никогда не говорил Джабраилову.
Простая мысль о том, что кроме своего банка он имеет счета и в других, вернула ему способность к здравому размышлению. Смириться с тем, что сделал с ним Джабраилов, Хавкин был уже не в силах. Перебирая в памяти друзей, которые могли бы помочь вернуть состояние, он не мог остановиться ни на одном. Все они, конечно, были влиятельными, имели связи, но никто из них не станет связываться со сплоченной и безжалостной кавказской бандой. Победить ее трудно, а риск невероятно велик. Ведь сеть, раскинутую Джабраиловым по всей области, уже выдают за победу цивилизованного капитализма и всеобщее благо.
Совсем недавно местное телевидение показывало благотворительную акцию самой крупной в области политической партии. Ее руководители привезли подарки участникам войны, жившим в доме престарелых. После раздачи кульков со сладостями устроили концерт. Первым номером на нем исполнили лезгинку. Глава партийной делегации, скинув пиджак и выкрикивая: «Асса! Асса!» — кинулся отплясывать ее впереди кавказцев. Вспомнив об этом, Хавкин брезгливо передернулся. Настолько омерзительной показалась ему сейчас эта сцена. Особенно то, как беззубо улыбались морщинистыми ртами и хлопали в такт лезгинки старики. Сам того не замечая, свою нелюбовь к одному Джабраилову Хавкин автоматически перенес на весь Кавказ.
Но не зря говорят, что даже из самых безнадежных ситуаций всегда найдется выход. Уже дома он вспомнил своего давнего знакомого Семена Милявского, вместе с которым еще в конце правления коммунистического режима они торговали джинсами. В начале девяностых, когда Хавкин открыл свой первый пункт обмена валюты, Семен, бывший по образованию юристом, организовал адвокатскую контору, которая должна была юридически защищать нарождавшихся бизнесменов. И многих, ныне известных людей, спасла от тюрьмы. Оказывал кое-какие услуги Семен и Хавкину. И он щедро вознаграждал его за это.
Сейчас Семен Милявский занимался узаконением самовольных построек и приобретенной с нарушением законодательства собственности. И Хавкин подумал, что если он и не поможет вернуть банк, наверняка даст дельный совет. Хавкин тут же позвонил Милявскому. Того не оказалось на месте. Секретарша сказала, что он в командировке и вернется только через два дня. Все это время Хавкин не находил себе места. Он почти не спал, потерял аппетит, силы поддерживал только с помощью крепкого кофе.
На третий день утром он был у Милявского. О чем они говорили почти три часа, никто не знает. Но Хавкин вышел от него в хорошем настроении, даже что-то мурлыкал себе под нос по дороге к автобусной остановке. С нетерпением ожидая автобуса, он встал на самом краю тротуара. Мимо с бешеной скоростью неслись машины. Одна из них летела в полуметре от бордюра. Когда она пролетала мимо остановки, Хавкин вдруг покачнулся и упал. Его голова попала под переднее колесо. Кругом были люди, и никто не успел понять, как это произошло. Патологоанатом морга сказал, что Хавкин в этот миг мог просто потерять сознание. Причиной могли стать также жара, высокая активность солнца, нервное перенапряжение. О том, что его толкнули в спину, патологоанатом не знал. Свидетелей тоже не было, потому что в многолюдье автобусной остановки никто этого не заметил. В мире бизнеса, как и в джунглях, шла постоянная, жестокая борьба за существование. Кто-то кого-то подминал под себя, кто-то съедал и поднимался на костях съеденного. И никто ничему не удивлялся, понимая, что в таком мире по-другому просто не может быть.
Джабраилову о смерти Хавкина доложил Лобков. Тот сделал вид, что не поверил в это. Нервно дернулся, хлопнул себя руками по ляжкам и удивленно произнес:
— Да ты что? Не может быть! Я же его видел совсем недавно. Как же это произошло?