– А знаете, – сказал Хембри, – погасите-ка прожекторы.
Скуилл не мог командовать техническим персоналом, и это его бесило. Он отвернулся и что-то шепнул Барлью. По движению его губ я понял, что одно из произнесенных им слов было ниггер.
– Скажи медикам и патрульным, – крикнул Хембри своему помощнику в фургончике судебной экспертизы, – чтобы погасили огни на машинах. А потом выруби эти прожекторы.
Фары автомобилей погасли, горели только переносные прожекторы. Когда выключили и их, понадобилось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. Я увидел то, что и ожидал: тонкий луч света от фонаря пробивался через ветки между двух больших кустов и освещал лежавшее на земле тело.
– Его не прятали, – сказал Хембри, оценивая угол обзора. – Любой, кто шел по тропинке, мог на этом повороте взглянуть направо и увидеть труп. Сложно не заметить белую футболку.
– Умозрительный бред, – сказал Скуилл.
Эксперт, который ползал под кустами, наконец подал голос:
– Здесь свежая кровь. Подайте мне набор для вещественных доказательств и фотокамеру.
– Завалили в темноте и вытащили на свет, – сказал Хембри и подмигнул мне. Полицейские согласно закивали. Когда на месте преступления вновь зажглись прожектора, Скуилла и Барлью здесь уже не было.
Я продемонстрировал свой коронный трюк из области американского футбола, финт в зоне защиты: энергично приземлил невидимый мяч в зачетной зоне и триумфально вскинул руку, чтобы хлопнуть о поднятую пятерню Гарри, как мы делали это обычно. На он только сжал кулаки в карманах, буркнул: «Давай пошли!» – и повернулся ко мне спиной.
Мы познакомились с Гарри Наутилусом пять лет назад в центральном помещении для арестованных штата Алабама – мы оба находились там как посетители, а не как обитатели этого учреждения. Я приехал из Таскалусы, чтобы взять у нескольких заключенных интервью для дипломной работы на звание магистра психологии. Гарри прибыл из Мобила, чтобы выкачать информацию из арестованного, которому, к сожалению, за пару часов до этого перерезали сонную артерию. День для Гарри складывался крайне неудачно. Когда он проходил мимо меня в узком коридоре, мы столкнулись, и от этого расплескался его кофе. Он внимательно изучил то, как я одет, – синие джинсы, зеркальные темные очки в красной оправе, выцветшая бейсболка, стрижка собственного исполнения, – и спросил у охранника, кто выпустил эту здоровенную тупую деревенщину из камеры. Я только что вышел после двух часов общения с хвастливым гомосексуалистом и тут же направил всю свою сублимированную агрессию в нос Гарри. Хохочущие охранники растащили нас, прежде чем он успел меня задушить.
После этого мы оба чувствовали себя очень неловко, смотрели в пол, бормотали извинения, сбивались, объясняя, что именно привело нас в тюрьму в этот день и спровоцировало всплеск темперамента, как у подавленных питбулей. Идиотизм ситуации в конце концов привел к тому, что мы начали хохотать, а день закончили в баре мотеля, где жил Гарри. После нескольких хороших глотков Гарри пустился в полицейские рассказы, удивив и заинтриговав меня. Я ответил историями из своих последних интервью с известными психопатами и социопатами Юга.
По поводу моих интервью Гарри пренебрежительно махнул рукой.
– За всем этим скрывается мания величия и желание поболтать. Репортеры, психиатры, ребята из колледжей вроде тебя… Всем им психи рассказывают именно то, что те хотят услышать. Это такая игра.
– А вы слышали о деле Альберта Мирелла, детектив? – спросил я, имея в виду психопата-педофила, с которым я провел отвратительных два часа.
– Его последняя жертва была из Мобила, ученик колледжа? Ты говорил с Миреллом и не добился ничего, кроме самодовольных ухмылок и всякого бреда, верно?
Я понизил голос и рассказал Гарри, о чем поведал мне Мирелл, капая слюной и заламывая под столом руки. Гарри наклонился вперед, наши лбы почти соприкасались.
– Такие вещи во всем мире знают человек десять, не больше, – прошептал он. – Что же это происходит, черт побери?
– Думаю, я его разговорил, – сказал я, искренне веря, что так оно и было.
Гарри долго пристально рассматривал меня.
– Давай не терять связи, – наконец произнес он.
В то время моя мама еще не умерла, а сам я был малоимущим студентом университета штата Алабама. Тем не менее раз в две недели я приезжал в Мобил либо Гарри наведывался ко мне в Таскалусу. Мы брали по курице и долго разговаривали о его разваливающемся браке или моем все утихающем интересе к студенческой жизни – после шести лет учебы и четырех перемен профилирующей дисциплины. Мы со всех сторон обговаривали аспекты занимавших его дел или обсуждали мои самые дикие интервью с преступниками. А иногда просто сидели молча и слушали блюз или джаз, и это было ничуть не хуже. Так продолжалось где-то месяца три. Однажды вечером Гарри высказался по поводу моей еды, обычно состоявшей из риса с бобами. А чтобы отправиться за пивом, мне пришлось перевернуть все подушки на диване в поисках мелочи.
– Ассистент преподавателя, похоже, не самое высокооплачиваемое занятие? – заметил он.
– В основном, оно вообще неоплачиваемое, – поправил его я. – Но зато это компенсируется нехваткой таких рабочих кадров.
– Возможно, когда-нибудь ты станешь знаменитым психиатром, Карсон Фрейд, и будешь управлять огромным старым «мерседесом».
– Вероятнее всего, то, чем я на самом деле смогу когда-нибудь управлять, будет труба на какой-нибудь нефтяной вышке, – ответил я. – Это ты к чему?
– Думаю, из тебя получится хороший коп, – сказал Гарри.
Через десять минут после того как мы покинули парк, я проследовал за Гарри в дальнюю кабинку в «Кейкс Лаундж», темного салуна для обитателей дна, затесавшегося между фабрик и складов на берегу бухты. Два-три человека довольно непрезентабельного вида в одиночестве выпивали у стойки бара, несколько компаний сидели в кабинках. Два подвыпивших субъекта играли в бильярд.
– Почему здесь, почему не «У Флэнегана»? – спросил я, морща нос. В «Кейкс» стоял такой запах, словно тут не проветривалось лет десять; «У Флэнегана» подавали недорогие напитки, приличное гумбо,[2] и там толкалось много копов.
– Там может быть Скуилл, а именно о Скуилле нам и нужно поговорить. Этот фокус с лепестками и освещением был тупейшей выходкой. Зачем тебе понадобилось затмевать его на глазах у всех?
– Никого я не затмевал, Гарри, я вел расследование. У нас имеется парень без головы, а Скуилл с ходу выплеснул все, что взбрело ему в его голову. Что я, собственно, должен был делать?
– Возможно, следовало обрисовать ситуацию и подбросить несколько версий, чтобы он поверил, что это его идея. Ты ведь вроде психологию изучал… Или я что-то путаю?
– Явление, когда голову Скуилла осеняют мысли, относится к области парапсихологии, Гарри, а это как раз то немногое, чем я никогда не занимался.
Гарри прищурил глаз.
– Скуилл съел собаку на интригах, Карсон. Если ты его достанешь, все, что от тебя останется, – это красная клякса на воде.
И тут я задал вопрос, который крутился у меня в голове уже около года.
– А как, собственно, такие проныры, как Скуилл, становятся начальниками Отдела расследований?
С таким же успехом я мог бы просто признаться в собственной тупости, и Гарри сокрушенно закрыл лицо руками.
– Карсон, я тебя просто обожаю, мой аполитичный соплеменник. Ты что, в самом деле не понимаешь?
– Слабая рука руководства?
– Ты, Карсон! Это ты поставил капитана Терренса Скуилла туда, где он находится сегодня.
Гарри встал и собрал бутылки со стола.
– Я возьму еще пару пива, приятель, и проведу урок истории. Похоже, он может тебе очень пригодиться.
Глава 3
Гарри начал свою лекцию еще на полпути от бара. В руке его позвякивали две бутылки.
– Много лет Скуилл был простым лейтенантом, который перекладывал бумажки в Отделе преступлений против собственности, бездельником с единственным талантом: связи с общественностью. Он выступал в школах, на собраниях местных общин, на открытиях торговых центров, на церковных мероприятиях… – Гарри поставил пиво на стол и сел. – Он шлифовал свои навыки, пока стал в участке человеком для общения с прессой, так сказать, по умолчанию. Большинство людей подобная ситуация не устраивает…
Я кивнул.
– Это отодвигает старших начальников с первого плана и, как правило, бесит их. – В колледже я не раз наблюдал, как из-за зависти карьера преподавателя рушится буквально накануне подписания с ним бессрочного контракта.
– Но только не для Скуилла. Этот ублюдок точно знал, когда делать ставку на начальство. Более того: когда на участке случался какой-нибудь конфуз и руководство пыталось уйти в тень, Скуилл старался стать центром внимания и вызывал огонь на себя.
– Скуилл? – удивился я. – Грудью под пули?
– Пресса любила его, зная, что он всегда будет кающимся, раздраженным и колоритным, – то, что он продолжает продавать и сегодня. «Капитан полиции Мобила говорит, что ошибочный арест очень обеспокоил весь участок; новости, вечерний выпуск…», «Высокопоставленный офицер полиции называет критику Американского союза защиты гражданских свобод «хныканьем испорченных младенцев»; наш обзор на четвертой странице…». И так далее, и тому подобное.
Гарри взял спички из пепельницы и принялся вертеть их в руках.
– Затем начал свои шалости Джоел Эдриан. Тесса Рамирес… Джимми Нэрли… После гибели Портеров ситуация стала взрывоопасной. Но следствие зашло в тупик. Ты не представляешь, как хреново все тогда было…
– А кто обнаружил Тессу, Гарри? Кто стоял в кишащем крысами канализационном коллекторе и смотрел на ее тело?
Он покачал головой.
– Я не это имел в виду, дружище. Мы сейчас говорим о политике. Звонки с требованием отставки. Люди, открыто оскорбляющие шефа полиции в продуктовом отделе супермаркета. Пресса трамбует нас, как хочет. Каждый старается ткнуть обличающим перстом в другого, и тут внезапно появляется этот ненормальный коп в форме – Малыш Карсон.