Виктор всегда оказывался по разные стороны со Шкетом и Леней — хотя этих двоих никак нельзя было назвать одного поля ягодой: один — типичный хулиган с довольно низким рвением к учебе, едва балансирующий на грани вылета из школы, второй же — почти гений, лучший ученик, едкий и циничный, смотрящий на всех окружающих свысока. Он даже учителей ни во что не ставил, считая их неудачниками, застрявшими в самом низу социальной лестницы.
«Жизнь — хороший учитель и великий уравнитель», — подумал Виктор, прежде чем опуститься на табуретку перед репродукций.
— Ну… — протянул он, всматриваясь в обветренное лицо Шкета и пытаясь угадать, к чему тот клонит. Судя по всему, ничего хорошего ожидать не приходилось.
Что может быть? — думал он. Она беременна? Пьет, курит? Наркоманка? — что же в этом страшного? Ничего особенного, по нынешним меркам — все они уже давно взрослые люди и пора расстаться со многими детскими иллюзиями.
— Эх, Лена, Лена… ты ведь тоже ее любил… — сказал вдруг Виктор, глядя Шкету в глаза.
Тот было открыл рот, чтобы сообщить известие, но так и застыл, подобно засохшей рыбе на ниточке — рот буквой «О», вытаращенные, удивленные глаза…
Поймал с поличным, — подумал Виктор. Хотя какая это новость? Ни для кого не было особым секретом и только они сами, школьники, почему‑то верили, что никто ничего не знает об их отношениях и любовных переживаниях.
— … д‑да, — сказал Шкет, — да, — он снова выпил и рюмка клацнула о сломанные передние зубы. — Но куда мне до тебя. Она говорила только о тебе. И никакие колодцы, никакие угрозы не действовали. Ни на тебя, ни…
Виктор вскинул голову.
— Вы и ее прессовали?
Шкет виновато пожал плечами.
— Я сходил с ума. Ты должен меня понять. Я делал…
— Ничего я тебе не должен, — отрезал Виктор. — Но я тебя понимаю.
Он действительно понимал бывшего одноклассника. Находясь рядом с Леной, невозможно было ее не любить. Невозможно было не желать быть рядом с нею, мечтать оказаться за одной партой, помочь донести портфель, угостить «Корзиночкой»…
— Мы немного припугнули ее, но это…
Виктор сжал кулаки. Он был совершенно трезв, но в этот момент ему вдруг захотелось врезать Шкету — как тогда, возле колодца, прямой правой прямо в глаз. Выместить всю злость, боль и обиду — даже не по отношению к себе, а из‑за нее. Она‑то тут причем?
Виктор сделал глубокий вдох, потом еще один. Кулаки его разжались. Суровый Илья Муромец, кажется, даже подмигнул с картины, мол, кулаки — хорошо, но выдержка и мудрость — куда более действенное средство.
Напрягшийся Шкет, судя по лицу, ожидал не только словесного выпада, но и более суровых мер — все же Виктор после отсидки приобрел чуть более серьезный авторитет, нежели тот, что дает школьный аттестат с хорошими оценками. Авторитет, признаваемый как раз в той среде, в которой вращался Шкет и, с какого‑то времени — Леня Архангельский. Хотя, как он тут вообще оказался, рядом со школьным хулиганьем — еще предстояло выяснить.
— В общем… — после того, как состоялся суд над тобой, я хотел подойти к ней и извиниться за все… Знаешь, просто я видел, как она переживала за тебя и… когда тебе впаяли…
— Говори уже быстрее, — нетерпеливо произнес Леня и отвернулся к окну.
— Она… пропала сразу после суда. Как сквозь землю провалилась.
— А та… девчонка, что я видел? Вернее, женщина…
— Не знаю, про кого ты говоришь. Но ведь Ленка никогда не была толстая. Есть одна тут на районе, смутно похожа на нее, но это не она. Кажется, она с Борей постоянно ошивается. Боря этот металл со всей округи тащит и сдает его. Похожа, но это не она.
Виктор покачал головой.
Несмотря на неприятное известие, ему стало как‑то легче, свободнее. Он даже почувствовал странную благодарность к этим двум алкоголикам.
— Я слышал от одной из ее подруг, что она вроде ушла в монастырь. Навсегда. Хотя нельзя сказать, что у нее были близкие подруги. Скорее — завистницы, которые наверняка обрадовались, что у нее все так вышло с Витей. А потом она вообще пропала с района.
— Получается, все эти годы… вы ее больше не видели?
Виктор вспомнил, будто это была вчера, как она пришла на суд и сидела в самом заднем ряду — тихая и неприметная, а когда судья зачитал приговор, он увидел, как маленькая слезинка скатилась по ее щеке.
Она хотела подойти к нему, но не успела — его быстро вывели из клетки в другое помещение. Виктор успел бросить лишь прощальный взгляд и прошептать: «Я тебя люблю». Больше они не виделись.
— Никто ее не видел. Ходили слухи, что она покончила самоубийством, но у меня есть знакомый в органах, я попросил пробить по базе. Она жива, — сказал Леня.
— В Одноклассниках на ее странице иногда показывает, что человек был совсем недавно, но сама страница пустая. Там ничего нет, — добавил Шкет. — Я пытался ей написать, спросить, где она, но мои сообщения даже никто не просматривал. Странно… попробуй, возможно, она тебе ответит, — Шкет посмотрел на Виктора.
— Если кому и ответит, то только ему, — поддержал друга Леня.
Виктор пожал плечами.
— Не слишком я доверяю этим вашим одноклассникам, или как там это называется…
— Давай покажу. Есть у тебя телефон? — Шкет протянул руку и Виктор, чуть помедлив, дал ему свой аппарат.
— Так, смотри, чтобы потом не говорил, что я тут наделал делов. Ой, — вдруг сказал Шкет, — да у тебя даже Одноклассники не установлены. Ладно, это быстро.
Он установил приложение, создал учетную запись, сфотографировал Виктора на фоне картины с богатырями и создал аватар. Потом заполнил профиль, нашел школу, год выпуска и класс.
— Готово! — объявил он. — Смотри, вот весь наш класс… точнее, все кто зарегистрировался. Сам решай, кому писать, а кому нет. Я добавил нас с Леней тебе в друзья. А вот Ленкин профиль. — Он повернул телефон экраном к Виктору и тот увидел пустую страницу без фотографии и какого‑либо описания.
Под пустой рамкой, где должно было быть ее фото, было написано:
«Лена Евстигнеева».
И все.
— Откуда ты знаешь, что это ее страница? — недоверчиво спросил Виктор. — Любой может сделать такую.
— Элементарно. Я выпросил у подруги номер ее телефона, но она не отвечала. Тогда я поискал по контактам в Одноклассниках и мне выдало эту страницу, — ответил Шкет.
— Мда‑а… протянул Виктор.
Шкет протянул ему телефон.
— Пиши. На страничке есть запись, что она была три дня назад в сети.
— Может, это какая‑то ошибка?
— Вряд ли.
Виктор взял телефон и вдруг ощутил страх. Что он может написать? Я вернулся, давай встретимся, поговорим? Может быть, это давно не ее страничка, точнее, страничка ее, но номер принадлежит другому человеку, который живет в другом конце страны и знать не знает ни про какую Лену…
Руки его мелко дрожали.
Шкет и Леня напряжено смотрели на школьного товарища.
Едва попадая в буквы, Виктор начал набирать:
«Лена, привет, это я, Виктор… если ты не против, давай встретимся, посидим где‑нибудь… не сочти за назойливость, но мне очень хочется тебя увидеть. Извини, если это сообщение не к месту и не вовремя. Тогда просто сотри его».
Его палец задержался на кнопке отправки. На кухне стояла тишина. Серый голубь взгромоздился на подоконник и принялся выхаживать взад‑вперед, стуча клювом по стальному карнизу.
За стеной пришел в движение лифт, лязгнули раздвижные двери, заработал натужно двигатель.
Он нажал кнопку «отправить».
Сердце забилось и он, чтобы не смотреть, пишет ли кто‑нибудь ему в ответ, спрятал телефон в карман.
— Будем ждать ответа, — сказал Виктор хриплым голосом.
— Будем ждать ответа, — эхом повторил Шкет.
— Скажи, Вит… — задумчиво произнес Леня Архангельский. Глаза его блестели и было непонятно от чего — то ли от выпивки, то ли от возбуждения и нахлынувших воспоминаний. — Ты ведь от нас что‑то скрывал все эти годы? В школе, потом на суде и даже сейчас… ты все время от нас что‑то скрывал. Я прав?
Виктор почувствовал, как холодные когти прошлись вдоль его позвоночника. Он медленно повернулся к Лене. Прозорливый, умный, хитрый, — он должен был догадаться рано или поздно. Если кто и мог что‑то заподозрить — то только он и больше никто.
Виктор кивнул и положил руки на стол.
— Да, — сказал он. — Я знал, что ты догадаешься.
Глава 12
2010 год
Он рассказал историю, услышанную от Грома. От начала, когда Шкет со товарищи позорно скрылись в кустах бузины и до момента встречи с почтальоном Николаем Степановичем, поймавшего его в нескольких сантиметрах от бетонного бордюра.
Табуретка и патефон в глубине гаража с застывшей пластинкой Моцарта произвели на друзей жутковатое впечатление.
— И ты все время молчал? — потрясенный историей, спросил Шкет. — Почему же он нам об этом никогда не рассказывал?
— Меня всегда интересовал этот аппарат, — сказал Леня. — Как‑то я подошел слишком близко и поставил иглу на пластинку, но как включить его — не знал. И я спросил Грома — «Дядя Гром, как его врубить?».
Кажется, он сваривал какую‑то делать в этот момент. На лице его был шлем с черным защитным светофильтром и, скорее всего, поэтому он не заметил моих манипуляций, хотя никогда не запрещал трогать и даже брать любые вещи и инструменты в гараже.
Помню, как одним движением он смахнул этот шлем, бросил сварочный аппарат на бетонный пол и пламя из этой штуковины с шипением стало облизывать землю, оставляя на ней черный жутковатый нагар. Я тогда подумал, что мы сейчас загоримся.
Впрочем, даже не пожара я испугался… — Леня изменился в лице. — Гром словно с ума сошел, ни разу не видел его таким!
Он отшвырнул меня от патефона так, что я отлетел к самым воротам и ударился головой о стальную переборку, потом он медленно снял иглу с пластинки и накинул на аппарат какую‑то замасленную тряпку.
Ни разу с того времени у меня не было желания спросить — что это было и что за история с патефоном.