Витя поднял глаза и увидел то самое серьезное выражение, так редко появляющееся на лице друга. По коже побежали мурашки. Ему вдруг показалось, что улыбчивый дурачок — всего лишь маска и таким образом Шершень обманывает весь мир, в том числе, своих недругов и обидчиков.
Так он спасает их, — подумал Витя, — от настоящего себя. И лучше бы им не видеть его настоящее лицо.
Всего лишь мгновение на него смотрели уставшие бездонные серые глаза и буквально сразу же Шершень вновь стал прежним — заулыбался и, глотая буквы и растягивая слоги, продолжил говорить на непонятном языке.
— Нам придется поехать в центр на метро с двумя пересадками. Мы выйдем на Арбатской… Знаешь, где это?
В четверг Витя проснулся раньше обычного. Мама уже хозяйничала на кухне, готовила завтрак, потом гладила его школьную форму и пионерский галстук.
Эти несколько дней Витя наблюдал за ней, пытаясь понять — поверила ли она в то, что услышала в понедельник или нет? Но мама вела себя как обычно, называла его теми же самыми словами, что и всегда, пожурила за тройку по геометрии… — в общем никак не проявляла свою озабоченность.
Впрочем, одна деталь… В среду вечером, после того, как он прибежал с футбола, то заметил, что микрофон стоит не совсем так, как он привык его ставить — ровно под сорок пять градусов к корпусу магнитофона.
Может быть, она просто вытирала пыль, — подумал он, пытаясь подавить нервное волнение перед завтрашним делом.
Он больше не пытался ничего диктовать далекому собеседнику, зная, что, если включить запись, из колонок раздастся первая часть «Пикника на обочине».
— Что будешь делать после школы? — мама поставила перед ним тарелку с двумя розовыми сосисками, политыми любимым краснодарским соусом. На краю тарелки лежала корочка ароматного черного хлеба. Витя взял ее, откусил и зажмурился.
— Вкуснятина! — сказал он. — После школы… вчера я встретил Владика… мы договорились сходить вместе в библиотеку. Он говорит, что появился Кир Булычев, представляешь!
Мама покачала головой и улыбнулась.
— Передавай ему привет!
Ей нравился Владик, хотя она прекрасно представляла, как трудно ему живется.
— Обязательно!
— Он все также носит своего шершня в коробочке?
— Ага! — Витя запихнул целую сосиску в рот и развел руками, показывая, какой величины достигает огромное насекомое.
— Ну уж!
— Точно тебе говорю!
— Ну ладно, только долго там не засиживайся!
— Если получится, я на дом возьму. Но ты же знаешь, самые интересные книжки в читальном зале. Они их берегут как зеницу ока!
— Да‑а… представляю! — Маша тоже была записана во взрослую библиотеку, но посещала ее редко. Зато некоторые знакомые с комбината оттуда, кажется не вылезали, живописуя подробности очередного прочитанного романа Пикуля или Голсуорси, достать которые в магазинах было практически невозможно.
— Мы должны успеть до семи вечера, потому что мама заканчивает в шесть и час ей на дорогу. Если я не приду, она будет волноваться, — Витя старался перекричать шум вагона метро, но выходило плохо. — Еще не хватало, чтобы она пошла в библиотеку! — почти выкрикнул он.
Вагон раскачивался, поезд забирал то влево, то вправо и Витя, глядя на Шершня, испытывал странное чувство — будто все это уже однажды происходило. Только на месте Шершня был он сам, а человек, который говорит про маму — Шершнем.
Он редко ездил на метро — было особо некуда и поэтому каждая поездка воспринималась как небольшое путешествие.
Из‑за того, что Шершень представлял собой довольно крупного парня, к тому же одет он был в осеннее пальто, со стороны их можно было принять за отца и сына. Витя прекрасно знал об этом и конечно же думал, что поедь он один, вполне какой‑нибудь милиционер на станции мог его остановить и начать расспрашивать, потому что посещать метро без взрослых до семи лет было нельзя. Но кто там будет разбираться, сколько ему лет? Ребенок есть ребенок, — если он без взрослого, милиция могла проявить бдительность, а это в планы никак не входило.
Они без происшествий добрались до «Арбатской».
Витю немного укачало, и выходя из вагона, он чувствовал, что слегка пошатывается. Шершень восторженно улыбающийся всем без разбора, взял его за руку, и они пошли на выход.
Витя никогда не был на этой станции и когда они поднялись наверх, с удивлением обнаружил перед собой красивейший двухэтажный дом, полукругом выступавший вперед. На его фронтоне красовалась вывеска «Ресторан 'Прага». Дверь ресторана то открывалась, то закрывалась и вообще вокруг ощущалась совершенно иная атмосфера нежели на окраине города, где он жил. Совершенно другой город, со старинными зданиями, неспешно прогуливающимися людьми, многие из которых говорили на иностранных языках.
Шершень потянул Витю левее. Они быстро перешли улицу по пешеходному переходу и двинулись по тротуару. Шершень тянул его все дальше, не давая разглядеть детали многочисленных витрин.
Внезапно Витя увидел огромную птичью клетку, выставленную в качестве рекламного экспоната, внутри которой сидел ослепительно красивый попугай.
«Зоомагазин» — прочитал он большие буквы над витриной и потянул было Шершня ко входу, но тот сжал его руку и замер.
Он что‑то неразборчиво произнес, и Витя посмотрел на номер дома.
Тридцать.
Шершень мотнул голову левее и выше.
— Да, — тихо сказал Витя, почувствовав нарастающее волнение. — Это был старый, довольно ветхий, с облупившейся краской, большой трехэтажный дом с мансардой или какой‑то пристройкой сверху. Полукруглые окна, лепные розетки и украшения делали дом похожим на музей.
«Вход в подъезд с обратной стороны. Между зоомагазином и домом будет узкий проход» — вспомнил он голос на записи.
— Так, — сказал Витя Шершню. — Ты помнишь, что я тебе говорил? Встанешь в конце этой дорожки и будешь на шухере. Понял? Если вдруг что‑то пойдет не так, в общем ты должен меня предупредить. Понял? Ты понял?
Шершень замотал головой, как непоседливый конь и откуда‑то из недр своего пальто извлек черную, перетянутую изолентой прямоугольную коробочку с проводом, торчащим из центра.
— Э‑э…то раа‑а‑ция. Бе‑ее‑ри! Го‑о‑во‑ри‑и‑ить сю‑ю‑да! — он показал на кнопку с надписью «Передача». — А‑а слу‑у‑у‑шать сю‑у‑да. — Вторая кнопка была с надписью «Прием».
Витя обомлел. Он слышал, что такие штуки существуют и их даже можно купить по блату в специальных магазинах, но цена достигала тысячу и больше рублей.
— Ты… откуда это у тебя? — Витя взглянул на товарища, который странно изогнулся, голова описала круг, глаза закатились. На мгновение могло показаться, что у парня приступ.
— Эй! — дернул его Витя за рукав.
— Вс‑еее но‑о‑о‑ма‑а‑на! — сказал Шершень.
— Точно?
— Д‑д‑аа!
— Ладно, тогда я пошел.
Шершень положил руку ему на плечо и кивнул. Вновь лицо его стало совершенно серьезным, смеющийся, дурашливый взгляд превратился в умный, холодный и решительный.
— Иди, — услышал Витя за спиной его голос. — Ни пу‑у‑ха.
Пройдя по асфальтированной дорожке между домами, Витя свернул во двор. Не считая двух автомашин марки «Волга», здесь было пусто — как и положено в рабочий день. Памятуя слова на записи, Витя внимательно посмотрел выше, — балконы и окна также были пусты — никто не курил сигарету, не поливал цветы, не рассматривал, лениво потягиваясь, прохожих и гуляк.
«Постарайся, чтобы тебя никто не заметил. Особенно обращай внимание на первые этажи и пожилых людей, которые любят сидеть за занавесками».
Дом выглядел совершенно спокойно.
«Тебе нужен левый, ближний к проходу подъезд».
Стараясь унять дрожь в ногах, Витя дошел до двери, потянул за резную ручку, преодолевая сопротивление довольно мощной пружины и скользнул внутрь.
Здесь стояла гробовая тишина.
Витя достал рацию, которая, впиваясь острой гранью в ребро, сильно мешала под пальто и, нажав кнопку «Передача», произнес:
— Я внутри.
Секунду спустя рация шикнула и произнесла довольно отчетливо:
— Понял.
Витя посмотрел на рацию и покачал головой. Он понятия не имел о талантах Шершня в области радиолюбительства.
На стене, левее от широкой, словно тротуар на проспекте, лестницы, ведущей на первый этаж, висело несколько опрятных ящиков для почты. Дверь в подвал находилась прямо перед ним.
Не теряя времени, он, затаив дыхание, подошел и дернул за ручку. Дверь чуть дернулась, но не поддалась.
Витя попытался еще раз. Ничего не вышло.
«План Б», — вспомнил он.
«Начинается самое сложное. От твоего умения понравиться людям теперь все».
Нехотя Витя поднялся по широкой лестнице, взглянул на ящики. Всего в подъезде было девять квартир — по числу ящиков и номеров на них.
Может быть, Николай Степанович и сюда почту носит. Чем‑то же он занимается, когда его нет, — подумал Витя, пытаясь унять предательскую дрожь.
Ноги не шли. Живот скрутило от страха, и он теперь почти жалел, что не рассказал обо всем маме. На практике дело оказалось гораздо сложнее и опаснее, чем когда она слышал его описание из колонок. Тогда ему показалось, что это будет похоже на веселое приключение, возможно слегка авантюрное, но нисколечко ни страшное.
Рука тряслась, пока он доставал вязаную шапку из кармана, нахлобучивал ее на голову, тянул руку к звонку, возле которого красовалась цифра «3».
Резкий звук заставил его вздрогнуть.
Красивая, богатая дверь, инкрустированная вставками из темного лакированного дерева, производила серьезное впечатление.
Витя вдавил кнопку еще раз и подержал палец несколько секунд.
Ему казалось, весь дом уставился на него с вопросом: «Мы знаем, мальчик, зачем ты сюда явился».
Однако, никто не открывал.
Он потоптался рядом с плетеным ковриком и переместился к другой двери, обитой черной кожей с блестящими позолоченными заклепками.
Витя прижал рацию к груди, она придавала ему чувство уверенности.