— Это… как понимать?
Сивак, и без того довольно щуплый, сжался в точку.
— Когда мы его сажали, он был нормальный… целый…
— Целый? — язвительно переспросил участковый. — У него с собой было что?
Полицейский спохватился, похлопал себя по карманам, будто бы искомое могло быть там.
— Да, сейчас… — он опомнился, метнулся мимо майора и через минуту поставил к его ногам сумку. — Вот. Сидел в колодце там. Глубина метров пятнадцать. Не меньше.
— Ясно. А теперь проваливай.
— Что?
— Я сказал — проваливай, — процедил майор.
Сивак, не веря свалившемуся счастью, попятился боком и через минуту исчез. Хлопнула входная дверь и наступила тишина.
Виктор слышал, как в кабинете майора, словно большая назойливая муха, жужжит вентилятор. Он не поднимал взгляда и видел перед собой только две пыльные туфли и серые, порядком измятые штаны.
Судя по всему, в опорняке больше никого не было. Виктор почувствовал странное напряжение. Майор, дождавшись, пока за дверью стихнет шум двигателя, переминулся с ноги на ногу и сказал:
— Нам ведь есть, о чем поговорить, не так ли, Крылов… Витя Крылов…
Виктор вздрогнул и посмотрел в лицо майора. Перед ним стоял тот самый Илья Шаров, бегун номер один. Можно было сказать, что он почти не изменился и тот парень из раздевалки преодолел все эти годы в целости и сохранности, причем почти не спился, как предрекали гадалки… Впрочем, устойчивое коньячное амбре майора все же говорило, что предсказание имеет место быть.
Но… все‑таки это был другой Шаров.
Циничный, жестокий, страшный. Страшный не в том смысле, что он был похож на какого‑нибудь Джека‑Потрошителя, отнюдь нет. В колонии Виктор встречался с людьми и похуже.
Шаров был страшен тем, что в его глазах читалась сладость и предвкушение долгожданной мести. Мести за все, что с ним произошло в течение жизни, за все проигрыши, поражения, неудачи, разводы и проколы — за издевательства начальства и низкую зарплату, хамство, жестокость, подлость. За отсутствие настоящих друзей и… любви.
— Черт… — тихо сказал Виктор.
— Я ждал тебя, — произнес Шаров. — Все эти годы ждал тебя, Крылов. После того дня, когда в раздевалке стадиона «Динамо» появился ты, я сотни, тысячи, миллионы раз прокручивал в голове каждую минуту роковой субботы. Откровенно говоря, я не сразу понял, что вообще случилось. Не сумел сопоставить факты. Я не слушал тебя тогда, да и как я, чемпион, которому пророчили мировые рекорды, слушать какого‑то пацана в панамке.
— Но… — попытался вставить Виктор, однако майор процедил, сжав зубы:
— Лучше молчи, иначе живым отсюда не выйдешь. Я порежу тебя на мелкие кусочки прямо тут. Мне терять нечего.
Виктор откинулся на холодную стену и уставился на доску с черно‑белыми фотороботами разыскиваемых преступников. На первом фото, представляющем собой какую‑то кляксу, в которой с трудом просматривались черты лица, был изображен… Он напряг зрение. В мерцающей полутьме буквы расплывались, однако он смог прочитать первую строку: «… по кличке Моцарт, подозреваемый в совершении преступлений по ч.2 ст.105 УК РФ…».
Шаров проследил за его взглядом и покачал головой.
— Я гоняюсь за ним с тех пор, как пришел сюда. Но… все это полная ерунда, по сравнению с тем, во что ты превратил мою жизнь. И… честно говоря, я не раз был на грани, думал, что схожу с ума. Два раза я срывался и меня едва не увольняли. Спасло лишь то, что я был на хорошем счету и менять меня было некем.
Майор весь взмок, по его высокому лбу стекали крупные капли пота.
Виктор подобрался и смотрел на свою сумку, лежащую у ног.
Слушая этот сбивчивый, очень странный рассказ, он вдруг осознал, что некоторые ранее скрытые, изъятые из памяти пятна прошлого вдруг начали если не открываться полностью, то хотя бы проявляться незримыми контурами. И от этого чувства ему стало страшно и любопытно одновременно.
Странные обстоятельства, странное место, не менее странный разговор перед доской с фотографиями маньяков и убийц.
— Ты, скорее всего не поверишь, но я нашел тебя случайно через три или четыре года. На день ВДВ Комсомолка вспоминала бойцов, отдавших жизнь, исполняя интернациональный долг. Я покупал «Советский спорт» в киоске, хотя он мне уже был не нужен. И увидел фото мужчины в форме и с автоматом, а рядом лицо парнишки. И мне это лицо показалось знакомым. В подписи к фотографии была фамилия. Дальше все было делом техники. Хотя тоже не так просто. Чтобы иметь возможность следить за тобой, я устроился в милицию, и, в конце концов мне даже удалось перевестись в район, где ты живешь.
Он обвел глазами длинный коридор опорного пункта. Дверь в его дальнем конце была открыта и оттуда по‑прежнему доносилось мерное жужжание вентилятора.
— Я наблюдал за тобой по мере сил, и ты удивлял все больше. Твоя загадка не давала мне покоя. Когда же я решился что‑то предпринять, ты внезапно исчез. Потом тебя осудили и на какое‑то время все прекратилось, затихло. Я имею ввиду все те странности, связанные с тобой. И в конце концов, я решил, что мне все померещилось. Я разуверился во всем, что происходило. Да и сейчас уже не верю.
Майор посмотрел себе под ноги, кивнул, поднял сумку и замер.
— Даже когда ты пришел, чтобы встать на учет, мне уже было насрать на тебя. Кто ты вообще такой? Бог? — он рассмеялся и что есть силы ударил кулакам по стене. С потолка посыпалась побелка, а доска фотороботов покосилась.
Но… — Шаров сделал паузу, — раз уж ты снова здесь… раз уж мы с тобой тут одни… Нужно расставить все точки над «и». Как ты считаешь?
Виктор едва заметно кивнул.
— Что внутри? — спросил Шаров, вытянув вперед руку с покачивающейся на ней сумкой. — Советую говорить правду.
Виктор прикрыл глаза и устало ответил.
— Инструмент. Топор. Фонарик.
— Что еще?
Шаров подошел к Виктору, схватил его за волосы и ткнул лицом в сумку.
— Что еще⁈ Какого черта ты лазил в этот колодец?
«Если я не отвечу, он меня убьет», — подумал Виктор. «Убьет прямо здесь. Потом припишут сопротивление и дело с концом».
Виктор подался вперед, перехватил кисть Шарова и заломил указательный палец. Раздался хруст и участковый, выдрав клок из головы Виктора, отшатнулся к стене.
— Ах ты… скотина! — рявкнул майор, охнув от боли.
— Там драгоценности, — тихо сказал Виктор, зажмурившись. — Еще раз дотронешься до меня, убью. Понял?
Шаров побелел от гнева и сделал шаг назад. Кисть правой руки, автоматически опустилась на кобуру, но секунду спустя он передумал и, скрестив руки на груди, замер у стенда.
— Драгоценности, говоришь? Что‑то такое я и предполагал. Много?
Виктор опустил голову.
— Много.
Шаров поднял сумку, встряхнул ее и жестом указал на косой прямоугольник света, падающий из его кабинета.
— Ну пойдем, Крылов. Кажется, не зря так долго я прождал.
Глава 22
Виктор поднялся с лавки и, прихрамывая, пошел за майором. Возле двери тот обернулся, и Виктор уловил на его лице подобие улыбки. Было очевидно — Шаров повеселел.
Полицейский сразу направился к своему столу, поставил сумку посреди разбросанных папок, задумался, обернулся и, увидев Виктора в дверях, указал на стул.
— Садись, присаживайся. В ногах правды нет.
Виктор подтянул штанину, охнул от того, что присохшая ткань отошла от раны и опустился на стул.
Шаров покачал головой.
— Э… не. Ты мне нужен живой.
Он обернулся, открыл стальной шкаф за спиной и достал оттуда пластиковый короб, на котором был нарисован красный крест и рядом написано «Аптечка». Покопавшись в ящике, он выудил бинт и черный пластиковый баллончик.
— Сам справишься?
Виктор кивнул.
— Слева от кабинета туалет.
Виктор взял протянутый бинт с бутыльком, поднялся и, пошатываясь, вышел.
Он думал, что Шаров последует за ним, но тот остался на месте и Виктор вскоре понял, почему. В узком и длинном туалете единственное окошечко, в которое бы и ребенок не пролез, было забрано толстой металлической решеткой. А дальше по коридору — тупик.
Он подошел к ржавому умывальнику, открыл воду, опустил штаны и как мог промыл рану, оказавшуюся довольно глубокой. Скептически глянул на пластиковый бутылек, потом открутил крышку, понюхал. Судя по всему, это была перекись. Он смочил бинт, проложил к порезу и вздрогнул от боли. Перекись зашипела и стала стекать по ноге.
Виктор быстро замотал рану, надел джинсы и вернулся в кабинет.
— Ну как, жить будешь? — поинтересовался Шаров, вертя в руках грязную коробку. На столе перед ним Виктор также увидел топор, фонарик, пакет доширака и полотенце.
— До свадьбы заживет.
— Вот и славно.
Внезапно зазвонил телефон, громко и настойчиво.
Виктор вздрогнул от неожиданности.
Шаров поднял трубку, одновременно рассматривая коробку со всех сторон. Кабинет наполнился отчетливым неприятным запахом нечистот, но участковый словно не замечал его.
— Шаров, — сказал он и посмотрел на Виктора. — Да, у меня. — Он послушал собеседника и ответил: — Ты, Мальков, передай Верницкому и в отдел, что, если еще раз мне привезут задержанного в таком состоянии, пусть пеняют на себя. Напишу рапорт. Пока не знаю, может останется на ночь. Да. — Он положил трубку и посмотрел на Виктора. — Охренели! Я еще отчитываться буду как поступлю.
— Что здесь? — снова спросил он и потряс коробку возле уха. — Ох и воняет же! Как на вокзальном… — он не смог подобрать слово и уставился на Виктора.
— Драгоценности. Какие именно, я не знаю.
— Как ее открыть?
Виктор покачал головой. Тогда Шаров отодвинул ящик стола, выудил оттуда щупленькую на вид отвертку с обмотанной скотчем рукояткой и, положив коробку на стол, принялся ковырять ее со всех сторон.
Через десять минут он запыхался, но результата не добился. Коробочка, несмотря на внешне довольно хлипкий вид стояла намертво.
— Давай, твоя очередь, — он протянул отвертку и коробку Виктору, а сам тем временем, повернулся, выудил из шкафа початую бутылку коньяка, плеснул в керамическую кружку, наполнив ее почти до половины и махом выпил. — Задержанным не положено, — сказал он коротко.