— Забрал, — словно услышав его, сказал голос. — Это было непросто. Мне пришлось спуститься туда. На самое дно. Хорошо, что я… то есть… хорошо, что когда‑то я научился лазать по канату на одних руках…
С замиранием сердца Витя слушал эти слова и не мог поверить в услышанное. Где‑то в глубине души, он, конечно же, уже задавал себе этот вопрос, но так и не нашел на него ответ, потому что было страшно.
В колонках опять послышался треск — насколько сильный, что Витя отпрянул и едва не опрокинул магнитофон на пол. Он остановил воспроизведение, отыскал регулятор громкости и сделал тише.
Затем на цыпочках прокрался к двери и прислонил ухо к холодной поверхности. Ни звука. Мама, скорее всего, видит девятый сон.
Он вернулся к столу и еще минут пятнадцать сидел на стуле, вслушиваясь в тишину.
Наконец, когда мама пару раз перевернулась на кровати и пружины под ее весом синхронно скрипнули, он облегченно выдохнул.
Больше нельзя необдуманно рисковать. Каждый шаг, каждое действие, каждый вздох должны быть тщательно продуманы.
Прежде чем снова накрыться одеялом, Витя посмотрел на часы. Они показывали ровно два часа ночи.
Он нажал кнопку воспроизведения и далекий голос, прорывающийся сквозь бездну, продолжил.
— Я должен тебе все рассказать, хотя, думаю, ты уже о многом и сам догадался. Не знаю, как так получилось, понятия не имею. Возможно, это аномалия магнитофона. Может быть, наш дом стоит в таком месте, которые бы назвали червоточиной. Ты скорее всего и не слышал о таких вещах, хотя у Стругацких есть похожее.
— В общем… — мужчина закашлялся, будто не мог заставить себя произнести следующее слово. — Ты вряд ли мне поверишь, но сейчас две тысячи десятый год. Нас разделяет двадцать шесть лет. Это невероятно. Это невозможно. И я прекрасно представляю, что ты сейчас чувствуешь.
Витя приник ухом к теплой и шершавой ткани колонки, боясь пропустить хоть слово.
Одна единственная мысль — «этого не может быть!» — вертелась у него в голове, но рядом с ней, выше и мощнее, отчетливее, звучала и другая: «Но ты же сам все слышишь! Ты думал об этом, но боялся себе признаться! И вот тебе доказательства!»
«Это не доказательства!» — отвечал он сам себе. — «Это полная ерунда! Кто‑то решил подшутить надо мной. Может быть даже… Шершень!»
«Ну‑у нет! Владик на такое никогда бы не пошел. Он бы честно мне все сказал, как есть», — парировал он внутреннего критика.
— Думаю, ты не сразу мне поверишь. Но… — магнитофон опять зашумел, и Витя сделал еще тише. — В общем, я это — ты, только… я в будущем, я тот же самый Витя, но в две тысячи десятом году. Вот. — Мужчина выдохнул с облегчением. — Хочешь доказательства… я знаю, они тебе понадобятся. На внутренней стороне крышки нашего письменного стола я вырезал ножом имя одной девочки. Сказать тебе ее имя?
У Вити затряслись руки. Никто. Никто не мог знать, что летом, когда тоска и желание увидеть Лену стали настолько сильными, что он буквально не знал, как с этим быть, он взял перочинный нож и выскоблил на обратной стороне крышки стола ее имя. И стало немного легче. Теперь, когда он тосковал, стоило протянуть руку и нащупать эти четыре буквы, как магическим образом она словно оказывалась рядом.
— Думаю… теперь ты мне веришь. Про это никто не знал. И не узнает. Это наша с тобой тайна.
— Наша тайна, — тихо повторил Витя.
Он отказывался верить в услышанное, но как не верить, когда все доказательства на руках. Он сейчас многое бы отдал, чтобы нажать кнопку, взять микрофон и спросить: «Ну как там, в две тысячи десятом?»
Иногда, засиживаясь у подъезда на лавочке с кем‑нибудь из ребят со двора или даже с Шершнем, они мечтали — что будет в невероятно далеком двухтысячном, какие их ждут перемены, прилетят ли, наконец, инопланетяне и все такое… Иной раз эти посиделки затягивались до первых звезд и время летело незаметно, а они, воодушевленные воображаемыми горизонтами и возможностями, словно бы и не замечали сгустившихся сумерек и выкатившейся желтой луны, застывшей точно над сеткой баскетбольного кольца. Это было так удивительно и прекрасно…
У Вити сжалось сердце. Неужели со всем этим придется… попрощаться.
И словно в подтверждение его слов, голос сказал:
— Ты должен уговорить маму оставить магнитофон. Я не знаю, как ты это сделаешь… но дело не только в том, что нам нужно о многом поговорить… Хотя и это тоже. Наверняка, ты захочешь узнать… что у нас происходит. Но… — тут мужчина снова задумался и треск из колонок опять стал слишком громким. — Дело в том… — спустя полминуты продолжил он, — что… мы, ты и я… мы можем помочь многим людям. Понимаешь? С некоторыми людьми, которых ты знаешь, произойдут неприятные вещи. Ужасные вещи…
— Лена⁈ — подскочил Витя и произнес ее имя вслух. Он испугался, что мама может проснуться и зажал себе рот ладонью
— Я не могу сейчас тебе сказать, когда и с кем, потому что не все так просто. И для этого ты должен любой ценой сохранить магнитофон. Понимаешь?
Витя почему‑то сразу подумал про Лену и единственный вопрос, который бы он сейчас задал собеседнику, то есть, себе в будущем, касался бы Лены.
С Леной все будет хорошо? Вот что бы он спросил. Он конечно, хотел бы спросить, будут ли они вместе в далеком невероятном две тысячи десятом, но такой вопрос он точно не задаст.
— В субботу состоится чемпионат по легкой атлетике на стадионе Динамо. Я дам тебе несколько результатов, записывай.
Витя схватил ручку и подвернувшуюся тетрадку и быстро записал результаты соревнований.
— В воскресенье класс поедет на Зарницу и там тебе представится шанс… в общем, ты будешь держать ее за руку.
Витя затаил дыхание.
— Она будет не против. Только хочу сказать тебе — наглый второгодник Червяков всячески постарается отбить ее и тебе даже будет казаться, что она оказывает ему больше внимания. На самом деле тебе нужно быть немного смелее. Она побаивается этого Червякова и поэтому ведет себя с ним немного… заискивающе что ли. Опереди его. Когда он будет рядом, кажется, это произойдет возле избушки, где вы остановитесь на небольшой перекус, возьми ее за руку и скажи, что Зенит победит в Чемпионате СССР по футболу. Дальше увидишь, что будет.
— Зенит победит в чемпионате, — прошептал Витя, чувствуя, как мурашки табуном бегут по спине. Кажется, он слышал от милиционеров совсем другое мнение. Значит, эти взрослые и, наверняка, очень умные дядьки из уголовного розыска — ошибаются? Но причем тут Лена? Какое она имеет отношение к Зениту и как ему поможет эта фраза?
— И вот еще что…
Дальнейшее Витя слушал с полным ощущением нереальности происходящего. Будто бы луна, озаряющая комнату фантастическим светом, соединила настоящее, прошлое и будущее, и он, Витя стал невольным свидетелем и участником этого невероятного действа.
— Если ты все хорошо услышал и запомнил, нажми на кнопку остановки воспроизведения, подключи микрофон, и запиши мне три коротких щелчка. Я знаю, ты недавно научился щелкать пальцами и очень этим гордишься. А теперь отбой. — Мужчина помолчал и в конце мягко добавил: — Знай… я хочу тебе это сказать… у нас все будет хорошо.
Витя остановил запись.
Утром он едва поднялся — голова была тяжелой, ватной, и ночь, залитая волшебным лунным светом, казалась сном — прекрасным, но совершенно нереальным.
Он опустил ноги на пол, нащупал тапочки и покачал головой. Обрывки этого сна еще витали перед глазами. Восхитительный и бесконечно далекий две тысячи десятый, где он уже взрослый, где…
Витя вдруг встрепенулся, взгляд его метнулся к столу, на котором лежали две тонкие тетрадки и пара учебников — лежали в точно таком же порядке, как он оставил их вчера. Или…
Он подошел к столу, дрожащими руками взял тетрадь и перевернул на последнюю страницу.
Корявым прыгающим почерком там было написано:
«Прыжки в высоту, 1 место Седов А. М. мужчины, Коллонтаева И. А. женщины. Метание ядра, 1 место Ивашкевич Д. К. мужчины, Чижова А. А. женщины»
Он уставился в эту запись и вся ночь до мельчайших подробностей предстала перед глазами. Нет, это точно был бы сон, ведь…
Рука потянулась под стол и пальцы нащупали четыре шершавых буквы, вырезанных томительным августовским вечером — ЛЕНА. Мама не знает, никто не знает, иначе бы ему влетело за порчу имущества.
«И вот что еще…» — вспомнил он слова, от которых засосало под ложечкой.
Неожиданно дверь открылась и в комнату вошла мама. На ней уже был отутюженный синий костюм и белая блузка, которые он любила больше всего.
Застав Витю с тетрадкой, она покачала головой.
— Ты еще не собрался?
— Нужно кое‑что повторить… Через любые две точки проходит прямая, и притом только одна, — произнес он выученную еще три дня назад аксиому.
— О господи, терпеть не могла в школе геометрию, — сказала мама. — Кстати… магнитофон почему не сложил? Мы же говорили вчера… Я бы прямо сейчас его забрала, а на обед занесла в комиссионку.
Витя почувствовал, что земля уходит из‑под ног.
— Давай, собирай, коробка в шкафу. Не забудь инструкцию положить и все эти кабели, которые там шли в компле…
— Ма‑ам…
— Я знаю, что ты уже передумал, но… — Голос мамы стал серьезным и строгим. Витя понял, что никакие жалобы, просьбы и причины оставить магнитофон не помогут. Она уже твердо все решила. — … просто собери его, иначе я сделаю это сама. Договорились? И лицо попроще!
Витя опустил плечи, медленно вытащил коробку из шкафа. В голове роились десятки мыслей и ни одна из них не вела к решению проблемы.
Уронить магнитофон на пол? Но тогда есть риск, что он больше никогда не заработает… Отказаться? Сама соберет, отношения испортятся, налаживать их всегда труднее…
Настроение его становилось все хуже.
Происходило самое страшное из всего, что могло вообще произойти.
— Ну что, готов? — Мама увидела собранную коробку и улыбнулась. — Ну вот, молодец! Видишь, не все так плохо. Кстати… — сказала она, — я тебе не говорила, но по великому блату я записала тебя к одному специалисту. Это психолог. Он поможет разобраться в себе и стать более… — она задумалась на секунду. — Более открытым, оптимистичным, веселым. Я знаю, тебе сейчас нелегко… Как и мне тоже…