— Две т‑т‑ысячи десятый? — переспросил он.
— Да, — подтвердил Витя.
— Я… я бы н‑н‑и‑икогда бы не о‑отдал этот м‑м‑агнитофон.
Витя уставился на друга. Тишина в подвале стояла такая, что было слышно, как натужно гудит нить накаливания маленькой желтой лампочки.
Витя не ожидал подобной реакции. Что угодно: восторг, смех, неверие, полное отрицание, но…
— Значит, ты… ты мне веришь?
— К‑конечно. Я п‑почему‑то всегда знал, что‑то та‑а‑акое с‑существует. Во‑от.
— И ты не спросишь, как там, в две тысячи десятом? Может быть, голос рассказал подробности. Ведь это может быть обычным розыгрышем. Честно говоря, я вначале подумал, что это ты меня хочешь разыграть.
— Я? — удивился Шершень.
— Ну да… ты все время мне казался… необычным. Я даже думал раньше, что ты — пришелец из будущего. Немного странный, и так много знаешь всего… И это… — Витя обвел взглядом подвальную конуру, больше похожую на комиссионный радиомагазин.
Шершень улыбнулся, но улыбка быстро сползла с его лица.
— Ха! — сказал он. — М‑м‑ы же на у‑урок опоздаем!
Витю пронзила странная догадка, но в следующее мгновение он о ней забыл, потому что ужас опоздания на первый урок физики, где властвовала Эльвира Григорьевна, жесткая и волевая женщина, повелительница электрических разрядов и закона Ома, владычица правила буравчика и хранительница сил притяжения.
— Блин, у меня физика! — вскрикнул Витя. — Бежим!
Они выскочили из подвала, Шершень закрыл замок и они, разгоняя голубей и кошек, понеслись по чистым пустынным улицам Москвы.
— П‑после у‑уроков ж‑жду тебя за ч‑черным ходом, — запыхавшись, выкрикнул Шершень, принял правее и отстал. Даже если кто‑то и видел их случайно вместе в окошко, то вполне мог подумать, что Витя решил таким образом лишний раз подшутить над неповоротливым и глуповатым старшеклассником.
Когда Витя ворвался в класс, Эльвира Григорьевна что‑то писала на доске.
Он остановился в дверях и проследил за рукой, держащей здоровенный кусок мела. Учительница игнорировала обычный брусковый школьный мел и откуда‑то постоянно приносила свой, который на самом деле писал лучше, жирнее и без проплешин.
«Единицы пути и времени», — прочитал Витя на доске. Он опоздал на целых шесть минут (что само по себе для урока Эльвиры Григорьевны приравнивалось по тяжести к одному из самых страшных проступков), и под взглядами десятков одноклассников, уставившихся на него, почувствовал себя, мягко говоря, очень неуютно.
— Та‑ак, Крылов, — сказала Эльвира Григорьевна, приподнимая очки с толстенными линзами, в которые были впаяны еще более толстые кругляши, отчего ее глаза выглядели точно как у огромной рыбины. — Кажется, ты решил мне одну очень сложную задачу…
Класс насторожился, а с задней парты послышался смешок. Конечно же, это был Шкет. — А именно, задачу, кого мне вызвать к доске.
Витя обреченно переступил с ноги на ногу. Класс притих. Несмотря на некоторые разногласия, даже периодические стычки, они были, в общем‑то, довольно дружным коллективом и смеяться над одноклассником, попавшим в затруднительное положение, могли позволить себе разве что бесчувственные отморозки задних парт, вечно ходившие под гильотиной второго, а некоторые — и третьего года.
Витя перевел взгляд на парту, где сидела Лена, увидел ее сосредоточенно‑напряженное лицо и руки, замершие над раскрытой тетрадкой. Ее соседка — Таисия, девочка неплохая, но больно уж говорливая и непоседливая, тоже притихла. Сказать без разрешения лишнее слово у Эльвиры было смерти подобно.
Шкет, единожды хмыхнув, больше не подавал признаков жизни.
— Поставь свой портфель и выходи к доске, Крылов. Надеюсь, ты опоздал, потому что учил домашнее задание, иначе… — она припечатала жирную точку в теме урока и, положив головку мела размером с кулак взрослого мужчины на выступающую кайму у доски, направилась к своему столу.
— Итак, Крылов… время. Единицы времени, промежуток времени… Мы ждем…
Витя опустил портфель возле парты и вышел к доске.
— Время… — он снова взглянул на Лену и, кажется, увидел, что руки ее слегка дрожат. Она явно волновалась за него. — Это физическая величина, которая для краткости в нашем учебнике называется промежутком времени, хотя так говорить некорректно…
Эльвира Григорьева удивленно вскинула брови и, прервав заполнение журнала уставилась на Витю.
— Та‑ак… продолжай, Крылов…
Класс перестал дышать.
Витя никогда особо не отличавшийся по физике, сказал нечто такое, отчего даже непробиваемая Эльвира была слегка шокирована.
— … это свойство материальных процессов иметь определенную продолжительность и следовать друг за другом. Считается, что время неотделимо от материи и ее движения. Таким образом, время само по себе существовать не может. Но есть и другие точки зрения…
Витя говорил, говорил, говорил и речь текла его словно сама собой — он не видел ни класса, ни стен, только строчки текста и стрелки часов — те самые, которые в лунном свете замерли на стене его комнаты.
Эльвира Григорьевна опустила очки, потом снова водрузила их на нос, будто не могла поверить, Крылов перед ней или какой‑то вундеркинд.
— Ничего не понимаю, — пробормотала она.
— … поэтому на сегодня остаются несколько неразрешимых проблем физики, связанных со временем. А именно, почему время вообще течет, почему оно всегда течет в одном направлении… и существуют ли наподобие мельчайшим частицам вещества — квантам, такие же мельчайшие частицы времени — кванты времени.
Витя замолчал. Потом опомнился, подошел к доске, взял кусок мела и вывел на всю доску букву «t», которая получилась кривоватая, но эффекта от этого не убавилось, а даже наоборот.
— Да… вот так обозначается единица времени. У меня все.
Грудь его поднималась и опускалась от волнения. Он понимал — получилось! Не зря просидел всю неделю над учебником, не зря ходил в библиотеку и даже бегал к соседу Анатолию Николаевичу — преподавателю МГУ просить полистать физическую энциклопедию. Он хотел выучить урок так, чтобы ни у кого и мысли не осталось, что он может.
Если бы сейчас раздались аплодисменты, он бы, наверное, даже расплакался.
Сквозь влажную пелену боковым зрением он видел Эльвиру Григорьеву, застывшую у стола с раскрытым журналом, но основное его внимание было приковано к девочке на третьей парте в центральном ряду. Лена сидела прямо, смотрела на него и улыбалась. Ее большие голубые глаза лучились счастьем и каким‑то внутренним теплом, которое имеет свойство проникать сквозь время, расстояния и любые преграды.
Витя запомнил это мгновение навсегда.
— Ни фига себе, Крылов… — сдавленно произнес Шкет на задней парте. — Да ты ум, оказывается…
После его слов класс будто бы получил команду «Вольно!» и зашевелился — все так или иначе обсуждали, восторгались, удивлялись только что увиденному.
«А всего‑то нужно было, — подумал Витя, — сесть и хорошенько подготовиться. Не рассчитывать на подсказки и озарение свыше, не ждать посланий из будущего…»
— Не ожидала, Крылов… — наконец вымолвила Эльвира. — Сказать откровенно… я потрясена. Тут… — рука ее замерла над полем для оценки, — … тут и пятерки мало будет.
Витя смотрел, как ее рука выводит аккуратную цифру «5», и спустя мгновение, рядом ставит большой знак плюс.
— Неси дневник, — сказала Эльвира, покачивая головой. Она до сих пор не могла отойти от шока.
Когда Витя принес дневник, она повторила оценку напротив урока физики, а затем, подняв глаза к классу, объявила:
— Сейчас вы думаете, что физика — совершенно ненужный предмет. Я вас прекрасно понимаю. Те явления, которые мы с вами разбираем на уроках кажутся обыденными, простыми и понятными, а потому — не требующими внимания и изучения. Но… как правильно заметил Крылов в заключении своего доклада, даже такие вещи могут нести в себе загадки и тайны, которые предстоит изучать в будущем именно вам. Время — с одной стороны, самое обычное свойство материи. Оно окружает нас всегда и повсюду, тикает на наших часах, бежит то быстро, если вы встречаетесь с друзьями, то медленно, если сидите на уроке физике в ожидании вызова к доске… — тут послышался смешок Шкета… — Да‑да, Илья, так и есть… и все же, даже о таком простом явлении мы, по сути, не знаем почти ничего. За этот великолепный доклад я ставлю Крылову пятерку в четверти и за полугодие. — В полной тишине Эльвира поставила оценку в конец дневника и потом внесла ее в журнал. — Я ставлю эту оценку не для того, чтобы вы завидовали, а чтобы поняли: время это единственный по‑настоящему ценный ресурс, которым вы обладаете. И то, как вы им воспользуетесь в настоящем, будет полностью зависеть ваше будущее. Держи дневник, Крылов. Молодец.
Витя взял дневник и сел за вторую парту в правом ряду.
Уроки в этот день пролетели мгновенно. На переменке подошла Лена и сказала, немного смущаясь:
— Витя… ты так интересно сегодня рассказывал, мне даже показалось… будто… — у него мурашки побежали по спине. Ее ресницы затрепетали, и она улыбнулась, — что это был не урок, а какая‑то сказка…
— Спасибо, — улыбнулся в ответ Витя.
— Крылов! — раздалось позади, — да ты прямо гений!
Он обернулся, но в толпе так и не смог понять, кто это крикнул.
— Ты не проводишь меня после уроков до дома? — спросила она, краснея.
Витя растерялся.
Он смотрел на Лену и не мог поверить своим ушам.
Рядом, сжимая кулаки, прошел Червяков и по его лицу было видно, что он потерпел сокрушительное поражение.
«Неужели, все что было нужно, это просто подчинить себе время…» — подумал Витя и ответил:
— Конечно! Встретимся на ступеньках!
Оставшиеся уроки он украдкой бросал взгляды на нее и не мог дождаться конца. Внутри все пело и ликовало. Он даже забыл про магнитофон, будто это случилось не с ним не сегодня, забыл про каморку Шершня, да и про самого Шершня тоже забыл.
И поэтому, когда после раздевалки он вышел на школьное крыльцо и начал озираться в поисках Лены, не сразу услышал сдавленный шум, доносящийся из‑за угла.