Витя покачал головой.
— Не до того было. Там… там такое было, если бы вы только видел, как они его…
— Представляю. Года два назад одного нашего почтальона сильно избили, он разносил инвалидам… отбили почки и легкие, теперь человек — сам инвалид. Ублюдков так и не нашли, хотя по приметам такие же вот как эти твои, — полные отморозки. Ладно, идем.
Они вошли в большой светлый холл. Люди в белых халатах сновали по длинному коридору, заглядывали в зал, что-то спрашивали у вахтера, некоторые отдавали бумаги в регистратуру и снова уходили. Тут же стояли многочисленные посетители с сумками, наполненными фруктами, котлетами, яблоками и домашней пищей.
Николай Степанович подошел к окошку регистратуры, дождался своей очереди и спросил:
— Здравствуйте. Сегодня вам мальчика привезли, десятый класс… Драка… мы хотели бы его проведать.
Витя встал рядом и кивнул.
— Шершень… Ой! — Витя вдруг с ужасом подумал, что не знает фамилии друга, но потом вспомнил лицо трудовика и выпалил: — Прокофьев. Владислав Прокофьев.
Женщина в окошке подумала секунду и покачала головой.
— Да, поступил такой. Но к нему нельзя.
— Никак? — в отчаянии спросил Витя.
— Мальчика привезли без сознания, — она взглянула на часы. — Уже должно была завершиться операция. — Она посмотрела на Витю и на мужчину. — А вы кто ему будете?
— Школьный друг. А это… — Витя поднял голову и посмотрел на Николая Степановича, — это наш почтальон.
— Понятно, — ответила женщина. — Если вы не родственники, вас никто не пустит. Таковы правила посещения. Только что приходили ребята, тоже спрашивали. Поймите, мы не можем пускать каждого в больницу, иначе начнется столпотворение… — Она закончила на повышенных тонах, но Витя уже не слышал ее голоса.
Остолбенев, он пару мгновений хватал ртом воздух, будто у него начинался приступ астмы.
— Товарищи, не толпитесь перед окошком, отойдите в сторонку, вы мешаете другим посетителям! — женщина раздраженно встряхнула головой.
Витя повернулся, но никакой очереди не обнаружил. Маленький старичок с авоськой дефицитных мандаринов рассматривал нарисованный от руки плакат, посвященный профилактике гриппа. На рисунке малыш, почему-то с красной кожей обливал себя из тазика голубой водой и при этом широко улыбался, хотя правильнее было бы сказать — скалился. Во рту у него росло три зуба: два снизу и один сверху. По углам плаката художник поместил с десяток черных клубочков на тонких ножках-ниточках. Размахивая такими же тонкими ручками, вращая широко распахнутыми испуганными глазами, эти довольно милые клубочки, символизирующие вирус гриппа, шарахались от воды в разные стороны и судя по всему, были очень недовольны процедурой.
Витя встряхнул головой, пытаясь справиться с подступающей паникой. Он схватил Николая Степановича за рукав и потянул в сторону. Тот и сам, казалось, был шокирован услышанным.
— Это они! Они! — зашептал Витя. — Как они смогли приехать так быстро⁈
Николай Степанович, казалось, не слышал его, о чем-то сосредоточено размышляя.
— Ну же! Николай Степаныч! — с отчаянием вскрикнул Витя и старичок с мандаринами невольно обернулся.
— Идем! Я, скорее всего, потеряю работу, но, как говорится, зато совесть будет чиста, — сказал почтальон, на ходу расстегивая свою большую дерматиновую сумку. Он быстро зашагал в сторону вахтера.
Женщина в будке за стеклом читала журнал «Огонек». «Доллар, слова и дела» — гласило название статьи, которое успел прочитать Витя.
— У меня срочная телеграмма для главврача, — Николай Степанович распахнул сумку, достал оттуда белый бумажный прямоугольник и махнул им перед стеклом. — Из горкома.
Вахтерша при слове «горком» чуть привстала и почтительно отодвинулась.
— Конечно, конечно, — она явно узнала Николая Степановича, — проходите. Вы же знаете, где кабинет Дмитрия Федоровича — второй этаж и нале…
— Да, конечно знаю, спасибо. Идем, — строго сказал он Вите.
— А…
— Это со мной, — повернулся он к вахтерше.
— Да, пожалуйста, — согласилась она.
Они быстро прошли мимо женщины и устремились налево в темный коридор.
Огромная больница эхом разносила звуки их шагов. На голых стенах изредка попадались плакаты, посвященные, преимущественно, здоровому образу жизни, а также роли в этом процессе партии и правительства СССР.
Витя едва поспевал за мужчиной. Ему казалось, что вахтерша вот-вот догадается об их истинных намерениях и, в лучшем случае, бросится в погоню — в худшем же, — вызовет милицию и тогда будет грандиозный скандал, школьный педсовет с обличением, неминуемая детская комната милиции и выговор маме. Ему стало плохо только от одной мысли об этом.
— Вы знаете, куда нам идти? — спросил, запыхавшись Витя. Они петляли по бесконечным коридорам, и он совсем потерялся в этом гигантском здании.
Николай Степанович кивнул.
— Я был здесь два раза по работе, и знаю, что сейчас мы в административном крыле. Он отделен от хирургии и реанимации переходом на третьем этаже. Туда мы сейчас и направляемся.
И действительно, Витя не видел здесь больных, озабоченных медсестер, снующих врачей — иногда лишь из кабинетов выходили взрослые в обычной одежде и, глянув на них, шли по своим делам.
— Здесь! — Николай Степанович показал на лестницу.
Они быстро поднялись на третий этаж и повернули направо. Перед ними простирался длинный светлый коридор, похожий на те, что часто показывают в фантастических фильмах. Его центральная часть оказалась застеклена и из нее открывался вид на обе стороны больничного здания.
— Смотрите! — шепотом сказал Витя, указывая на большие окна стерильных помещений с огромными голубоватыми лампами.
— Операционная, — Николай Степанович всмотрелся в застывших над хирургическим столом мужчин и женщина в белых халатах, колпаках и марлевые повязках. — Может быть, твой друг сейчас там.
Витя не смог себя заставить снова повернуть голову в том направлении. Это было слишком жутко.
— Вы не видите? — дрожа спросил он. — Это не он там?
— Лица не видно за шторкой. Не вижу… Идем быстрее!
— А что мы будем делать, когда найдем его? — вдруг спросил Витя и понял, что о самом главном он не подумал.
— Молодые люди… извините, а вы куда направляетесь? — вдруг раздался мужской голос позади. — Туда посторонним вход воспрещен.
Витя медленно повернулся и увидел мужчину в белом хирургическом облачении, похожем на ангельское одеяние. Он появился словно бы ниоткуда и теперь стоял в двух шагах позади.
— Срочная телеграмма начальнику хирургического отделения, — сказал дрогнувшим голосом Николай Степанович. Вид врача в полном облачении выбил его из колеи. Он полез в сумку, и Витя успел заметить, как сильно дрожат руки почтальона.
— Э-э… — сказал мужчина бархатным тембром и слегка улыбнулся. — Вообще-то — я начальник хирургического отделения. Андрианов Сергей Александрович.
— Вам… и есть телеграмма… — Николай Степанович продолжал рыться в безразмерной сумке, а Витя спинным мозгом чувствовал приближающийся провал — ужасающий и неизбежный.
От стыда и страха он не знал куда смотреть. Взгляд его поневоле возвращался к окнам, где над столом, освещенным яркими лампами, склонились люди в белых халатах.
— Скажите, — вдруг выпалил он, — сегодня вам мальчика привозили? Десятиклассника после драки.
Доктор посмотрел на Витю удивленным взглядом.
— Прокопьев что ли? Из пятой палаты?
— Да, Шершень! Ой… Влад Прокопьев…
— Полтора часа назад закончена операция. Состояние средней тяжести, но он здоровяк. Если не считать перелома ключицы, остальное, в принципе, в норме… лицо конечно, пришлось зашить, но ничего, зарастет. Шрамы украшают мужчину… — Он вдруг спохватился, глаза его чуть расширились. — А вы, собственно…
Николай Степанович наконец выудил из сумки белый прямоугольник с надписью «Правительственная телеграмма» и всучил его нахмурившемуся доктору.
— Срочно подтвердите участие съезде телефонограммой горком Соловьеву, — прочитал врач.
— Что это? Это мне?
— Вам, — подтвердил почтальон. — Сказали доставить срочно в руки.
— Черти что… работать не дают! — Доктор развернулся и не сказав больше ни слова, быстрым шагом отправился назад по коридору.
Они дождались, пока он скроется из виду и чуть ли не бегом ринулись вперед. Нельзя было терять ни минуты.
Миновав развилку коридоров, они притормозили. С левой стороны в освещенном лампами дневного света помещении располагались три лифта — два обычных и один грузовой с большими дверями и круглыми окошками, похожими на иллюминаторы на подводных лодках.
Еще левее, за дверью с мутным стеклом, над которой висел красный короб с надписью «Пожарный выход» находилась лестница.
Внизу послышался топот ног, за ним раздался отдаленный женский голос:
— Куда вы, молодой человек⁈ Стойте! Туда нельзя!
— Бежим, бежим! — вскрикнул Витя. — Они уже здесь!
Николай Степанович остановился, посмотрел на мальчика и покачал головой.
— Иди, спасай Шершня. Я попробую их задержать хоть немного. Поспеши, сам понимаешь, надолго меня не хватит. — Он нажал кнопку грузового лифта, открыл двери пожарного выхода и шагнул вниз.
Витя метнулся было за ним, но дверь на мощной пружине захлопнулась перед носом, голоса внизу стали слышны еще отчетливее. Грузовой лифт поднялся на этаж, огромный зев с треском распахнулся и застыл в ожидании пассажиров.
— Пятая, пятая, — шепча под нос номер палаты, Витя ринулся по коридору, на ходу налетел на кадку с фикусом и опрокинул ее на пол. Фикус упал как поверженный солдат — с глухим шелестящим звуком. Горшок лопнул на две части, обнажив коричневатый плотно спрессованный ком земли, повторяющий форму кадки. Ком был пронизан белесыми корешками, тонкими, как слепые черви. Вите показалось, что, оказавшись на свободе, вся эта масса стала шевелиться и двигаться, пытаясь дотронуться до его ноги.
Он отпрянул и побежал вперёд, прижимая к себе портфель и постоянно оглядываясь.