Очнулся я уже в караульном помещении. Солдаты угостили меня бренди, и спустя недолгое время я уже мог рассказать о том, что со мной произошло. Словно из ниоткуда, что в обычае у парижских стражей порядка, появился полицейский комиссар. Он внимательно выслушал меня, затем посовещался с командиром караула. Наконец они пришли к согласию и спросили меня, готов ли я отправиться вместе с ними.
«Куда?» – удивился я, приподнимаясь на постели.
«Обратно к мусорным кучам. Мы должны арестовать злоумышленников».
«Я постараюсь», – сказал я.
Комиссар изучающе взглянул на меня и неожиданно заявил:
«Может быть, юный англичанин предпочел бы подождать до утра?»
Эти слова задели меня за живое, и я вскочил на ноги, чего он, вероятно, и добивался.
Комиссар оказался добрым малым, и к тому же весьма проницательным человеком. Он дружески похлопал меня по плечу.
«Brave garç on! Прошу прощения, но я сразу понял, что именно этого вы и хотите. Солдаты уже готовы. Вперед!»
Мы вышли по длинному сводчатому коридору в ночную темноту. Некоторые из солдат, выстроившихся во дворе, держали в руках мощные фонари. Спустившись по склону и пройдя под невысокой аркой, мы оказались на той самой углубленной в землю дороге, которую я уже видел во время своего бегства. Солдатам было приказано двигаться ускоренным маршем, и они упругой походкой, едва ли не бегом, тронулись в путь. Я ощутил новый прилив сил – сказалось различие между охотником и дичью. После недолгого перехода мы достигли понтонного моста через протоку, расположенного, вероятно, чуть выше по течению, чем то место, где я выбрался на берег. Кто-то, вне всякого сомнения, попытался повредить мост, перерезав все канаты и порвав одну из цепей.
«Мы успели вовремя, – сказал офицер полицейскому комиссару. – Еще несколько минут, и мост был бы разрушен. Вперед, быстро!»
И мы двинулись дальше. Вскоре показался еще один мост через извилистую протоку, и как только мы взошли на него, послышались глухие удары по металлу. Злоумышленники снова пытались разрушить переправу. По приказу офицера несколько солдат вскинули ружья.
«Огонь!»
Прогремел залп. Затем послышался сдавленный крик, и темные силуэты скрылись из вида. Однако они успели исполнить свой злой умысел, и течение уже начало плавно разворачивать дальний конец понтона. Задержка оказалась серьезной. Нам потребовался почти час, чтобы заменить канаты и восстановить переправу.
Затем мы продолжили охоту, быстро приближаясь к мусорным кучам.
Немного погодя мы вышли на знакомое место. Недавно здесь бушевал пожар. Кое-где дымящиеся угли еще отбрасывали алые сполохи, но на большей части пепелища зола уже успела остыть. Я опознал и тот участок, где стояла хижина, и холм, по которому взбирался во время бегства, и даже различил позади мерцающих углей крысиные глаза, словно фосфоресцирующие в темноте. Комиссар посовещался с офицером и отдал команду:
«Стой!»
Солдаты получили приказ рассредоточиться и наблюдать за окрестностями, а мы принялись осматривать пепелище. Комиссар первым начал поднимать с земли обугленные доски и прочий хлам. Солдаты складывали все это в одну кучу. Внезапно комиссар отпрянул назад, затем наклонился к земле, снова выпрямился и подозвал меня:
«Взгляните!»
Это было отвратительное зрелище. На земле лежал скелет, женский, судя по очертаниям, причем женщины преклонных лет, если судить по волокнам костной ткани. Между ребер торчал длинный, словно спица, кинжал, сделанный из зазубренного мясницкого ножа, острие его вонзилось прямо в позвоночник.
«Заметьте, – обратился комиссар ко мне и офицеру, доставая из кармана блокнот, – этой женщине суждено было принять смерть от своего же кинжала. Здесь полно крыс, посмотрите, как сверкают их глаза за грудой костей. И еще обратите внимание… – я невольно вздрогнул, когда он коснулся рукой скелета, – им не потребовалось на это много времени, кости еще не успели остыть!»
Больше нигде не обнаружилось никаких признаков присутствия человека; солдаты снова построились в колонну, и мы двинулись дальше. Вскоре перед нами возник приспособленный под жилище старый гардероб. Мы подошли ближе. На пяти из шести полок спали старики – спали так крепко, что даже свет фонарей не разбудил их. Они были изможденными, худыми как смерть, с бронзовыми морщинистыми лицами и седыми усами.
Офицер громко и резко выкрикнул команду, и через мгновение все они уже стояли перед нами по стойке смирно.
«Что вы здесь делаете?»
«Спим».
«А где другие шифонье?» – спросил комиссар.
«Ушли работать».
«А вы?»
«Мы остались сторожить».
«Peste! – мрачно усмехнулся офицер, окинул взглядом лица стариков, одно за другим, и добавил с холодной, намеренной жестокостью: – Уснуть на посту! Так было принято у Старой гвардии? Стоит ли удивляться тому, что случилось при Ватерлоо!»
Даже в тусклом свете фонарей было заметно, как смертельно побледнели лица стариков, и я едва сдержал дрожь, посмотрев в их глаза, пока солдаты смеялись над грубой шуткой своего командира.
В этот момент я почувствовал себя в какой-то мере отомщенным.
На мгновение мне показалось, что они набросятся на обидчика, но преклонный возраст приучил их сдерживать эмоции, и они остались стоять, не проронив ни звука.
«Вас пятеро, – заметил комиссар. – А где шестой?»
В ответ донесся мрачный смешок: «Здесь!»
Один из стариков показал на днище гардероба.
«Он умер прошлой ночью. Но от него уже мало что осталось. Крысиные похороны длятся недолго!»
Комиссар наклонился и заглянул внутрь. Затем обернулся к офицеру и хладнокровно произнес:
«Можно с чистой совестью возвращаться. Не осталось никаких доказательств того, что этот старик был ранен кем-то из наших солдат. Возможно, дружки сами добили его, чтобы замести следы. Посмотрите! – Он снова наклонился и коснулся скелета рукой. – Крысы управились быстро, и их было много. Кости еще теплые!»
Я вздрогнул, как и многие стоявшие рядом со мной.
«Становись!» – скомандовал офицер. И мы походным строем, с раскачивающимися при ходьбе фонарями в голове колонны и заключенными в наручники ветеранами в центре, размеренным шагом прошли мимо мусорных куч и направились обратно в форт Бисетр.
Год испытания давно миновал, и Элис стала моей супругой. Но, оглядываясь на эти мучительные двенадцать месяцев ожидания, я с уверенностью могу сказать, что один из самых ярких моментов, всплывающих в моей памяти, связан с посещением Мусорного города.
Элинор Тисайд
Элинор Тисайд (? – 1917) – малоизвестная британская писательница конца XIX века, личность в некотором смысле загадочная. Год ее рождения не установлен, вероятно, что имя ее является псевдонимом. Известно лишь, что она принадлежала к младшему поколению того круга творческой интеллигенции, который сформировался вокруг знаменитого Уильяма Морриса. Моррис был очень разносторонней личностью: писатель, художник, общественный деятель – причем во всех своих ипостасях он ухитрялся совмещать научно-позитивистский взгляд в будущее и любовь к «светлому Средневековью» как не столько реальному историческому периоду, сколько системе, как сказали бы сейчас, фэнтезийных образов. Молодые люди, центром притяжения для которых стала знаменитая усадьба Морриса «Красный дом» (воплощенная идея о соединении высокого искусства с повседневностью современной жизни), как правило, придерживались сходных взглядов.
Перу Тисайд принадлежит ряд новелл, действие которых происходит во Франции XVII века, а также коротких повестей из жизни несколько поколений аристократической семьи Кингстонов-Клиффордов в вымышленной стране, весьма напоминающей Англию, где действуют некие таинственные силы. Рассказы «Долгий день в холмах» и «Гарри и море» принадлежат именно к последнему циклу, представляя собой, по всей видимости, разные (отстоящие друг от друга лет на двести) эпизоды более крупного произведения, которое, однако, не было написано. (Видения Генри Кингстона, описанные в начале рассказа, намекают на то, что у этого аристократа в ранней юности были нелады с законом, и болезнь, осложнившуюся слепотой, вероятно, следует считать наказанием свыше за эти грехи.) Автор с большим мастерством использует сюжетную канву кельтских мифов (связанные с путешествием в мир фейри мотивы «башни на холме» и «зачарованных островов на западе») в антураже «альтернативной» Викторианской Англии и некоторых более ранних эпох.
Ирландская арфа
Госпожа Шарлотта-Маргарита, моя неизменная покровительница в течение многих лет, носила титул принцессы благодаря замужеству, но она и сама происходила из очень знатного рода, который ныне, увы, волею судьбы пресёкся: Анри, родной брат госпожи, единственный, любимый, опрометчиво примкнул к мятежу против великого кардинала и поплатился за это головой. Умер он бездетным; его жена, сраженная горем, удалилась в монастырь и вскоре тоже скончалась. Его огромные владения были конфискованы[35].
Отчаяние моей госпожи было безгранично, гордость была глубоко уязвлена тем, что король, близкий родственник ее мужа, не снизошел к ее мольбам и отказался помиловать Анри. Когда ничего уже нельзя было исправить, слабый монарх сообразил, что не стоило настраивать на враждебный лад могущественную семью, и, чтобы задобрить принцессу, вернул ей часть конфискованного – не самую ценную, но самую памятную и любимую: загородное поместье в десяти лье от Парижа.
Это поместье, где покойный брат госпожи провел лучшие, счастливейшие годы своей жизни, где все было устроено по его вкусу, и стало главной резиденцией принцессы. Именно здесь и случилась та странная история, которую я хочу поведать вам.
Стояла осень – пятая или шестая после несчастья, набросившего тень на всю дальнейшую жизнь госпожи. Когда осень наступает на землю нашу всерьез, даже молодым становится невозможно проявлять жизнерадостность. М