[8]. А если скажешь, что я после этого не стерпел и не соблюл чистоты, – так ведь все мы люди. А ты для чего взял стрелецкую жену? А если бы вы с попом не восстали на меня, ничего бы этого не случилось: все это случилось из-за вашего самовольства. А зачем вы захотели князя Владимира посадить на престол[9], а меня с детьми погубить? Разве я похитил престол или захватил его через войну и кровопролитие? По Божьему изволению с рождения был я предназначен к царству, и уже не вспомню, как меня отец благословил на государство, – на царском престоле и вырос. А князю Владимиру с какой стати следовало быть государем? Он – сын четвертого удельного князя[10]. Какие у него достоинства, какие наследственные права быть государем, кроме вашей измены и его глупости? В чем моя вина перед ним? Что ваши же дяди и господа уморили отца его в тюрьме, а его с матерью также в тюрьме держали? А я и его и его мать освободил[11] и держал их в чести и в благоденствии; а он уже был всего этого лишен. И я такие оскорбления стерпеть не смог – и стал за самого себя. И вы тогда начали против меня еще больше выступать и изменять, и я потому еще жестче начал выступать против вас. Я хотел вас подчинить своей воле – и как же вы из-за этого надругались над святыней Господней и осквернили ее! Рассердившись на человека, восстали на Бога. Сколько церквей, монастырей и святых мест вами поругано и осквернено! Сами за это Богу ответ дадите. Но опять-таки умолчу об этом, пишу здесь тебе о нынешних делах. Смотри, княже, на Божий суд: как Бог дает власть кому хочет. Вы ведь с попом Сильвестром и с Алексеем Адашевым хвастались, как дьявол в книге Иова: «Обошел землю и прошел вселенную, и вся земля под ногами моими» (и сказал ему Господь: «А знаешь ли ты раба моего Иова?»). Так и вы мнили, что вся Русская земля у вас под ногами, но по Божьей воле мудрость ваша оказалась тщетной. Вот ради этого я и поострил свое перо, чтобы тебе написать. Вы ведь говорили: «Нет людей на Руси, некому обороняться», – а нынче вас нет; кто же нынче завоевывает претвердые германские крепости? Это сила животворящего креста, победившая Амалика и Максентия, завоевывает крепости. Не дожидаются бранного боя германские города[12], но склоняют головы свои перед силой животворящего креста! А где случайно за грехи наши явления животворящего креста не было, там бой был[13]. Много всяких людей отпущено: спроси их, узнаешь.
Писал ты нам, вспоминая свои обиды, что мы тебя в дальноконные города как бы в наказание посылали, – так теперь мы, не пожалев своих седин, и дальше твоих дальноконных городов, слава Богу, прошли и ногами коней наших прошли по всем вашим дорогам – из Литвы и в Литву, и пешими ходили, и воду во всех тех местах пили, – теперь уж Литва не посмеет говорить, что не везде ноги наших коней были. И туда, где ты надеялся от всех своих трудов успокоиться, в Вольмер[14], на покой твой привел нас Бог: настигли тебя, и ты еще дальше поехал.
Итак, мы написали тебе лишь немногое из многого. Рассуди сам, как и что ты наделал, за что великое Божье провидение обратило на нас Свою милость, рассуди, что ты натворил. Взгляни внутрь себя и сам перед собой раскройся! Видит Бог, что написали это мы тебе не из гордости или надменности, но чтобы напомнить тебе о необходимости исправления, чтобы ты о спасении души своей подумал.
Писано в нашей отчине Ливонской земле, в городе Вольмере, в 7086 году [1577 г.], на 43-м году нашего правления, на 31-м году нашего Российского царства, 25-м – Казанского, 24-м – Астраханского.
[1] Польский военачальник Александр Полубенский был взят в плен во время похода Ивана IV в Ливонию в 1577 г. После бегства из России Курбский стал свойственником Полубенского, который помогал ему еще в 1564 г. переписываться с Россией; в 1569 г. Полубенский захватил обманом русскую крепость Изборск. В начале похода царь написал Полубенскому, тогда еще вице-регенту польского короля в Ливонии, весьма язвительное послание, но после пленения Иван IV резко переменил к нему отношение – по-видимому, это было связано с тайными сношениями, которые Полубенский завязал с царем незадолго до пленения.
[2] Речь идет о библейском царе, который восстановил идолопоклонство, занимался гаданием, ворожбой, вызывал мертвецов (Четвертая книга Царств, глава 21; Вторая книга Паралипоменон, глава 31).
[3] Евангельские притчи о том, что хозяин, имеющий сто овец, будет более всего беспокоиться об одной из них – пропавшей, и, найдя ее, возрадуется, и хозяйка, имеющая десять драхм и потерявшая одну из них, будет больше всего радоваться обретению этой потерянной драхмы (Евангелие от Луки, глава 15, стихи 7–9).
[4] Амалик, согласно Библии, – родоначальник амаликитян, нападавших на Израиль; Максенций – враг первого христианского императора Константина Великого, разбитый им в 312 г.; в житии Константина победа эта объяснялась появлением в воздухе креста с надписью: «Тем побеждай…».
[5] Далее приведены хвастливые слова дьявола из библейской Книги Иова (глава 1, стих 7).
[6] Этих слов не было в Первом послании Курбского; может быть, царь просто спутал текст Курбского («совесть прокаженная»), а возможно, что имел в виду слова литовского гетмана Яна Ходкевича по его адресу, содержавшиеся в перехваченном послании Ходкевича М. И. Воротынскому.
[7] У Д. Курлятева было две дочери, постриженные в монахини во время опалы их отца в 1562 г.; дочери Ивана IV (от Анастасии) умерли в раннем детстве.
[8] В посланиях Курбскому и официальном летописании сподвижники Курбского не обвинялись в смерти Анастасии Романовны (в вину Сильвестру ставилось только суровое с ней обращение), в «Истории о великом князе Московском» Курбский упоминал и это обвинение Ивана IV против «Избранной рады». Во всяком случае, казни бояр царь рассматривал и как возмездие за гибель Анастасии.
[9] Начиная с 60-х гг. Иван IV неоднократно обвинял своих противников в попытках посадить на престол Владимира Андреевича Старицкого, в 1563 г. Владимир подвергся опале, в 1566 г. у него был отнят его удел, в 1569 г. он был убит с женой и детьми.
[10] Отец Владимира, Андрей Старицкий, был четвертым сыном Ивана III.
[11] По смерти Елены Глинской жена Андрея Старицкого и его сын Владимир были в декабре 1540 г. (в правление Бельских) освобождены.
[12] Во время похода 1577 г. на Двину ряд городов (Режица, Двинск и др.) сдались добровольно.
[13] Наибольшее сопротивление Ивану IV оказал город Венден (Кесь, Цесис); гарнизон, не желая сдаваться, взорвал себя вместе с крепостью.
[14] Иван IV вспомнил этот город в связи с тем, что из него Курбский написал царю свое Первое послание.
Послание Яну Ходкевичу[3] (1577)
Такая грамота послана от государя из Владимирца [Вольмера] к пану Яну Еронимовичу с князем Александром Полубенским[1]
Божьей [следует перечисление атрибутов] милостью, мы, великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси [следует полный титул], шлем наше слово пану государя Стефана [следует титул] Яну Еронимовичу Ходкевичу, графу на Шклове и Мыши, пану Виленскому, старосте Жмудскому, маршалку земскому великого княжества Литовского, старосте Ковенскому и правителю Плотельскому и Тельшовскому[2].
Муж храбрый, высокомудрый и почтенный, достоин ты быть первым среди своего рода и начальствовать! Издавна ведь я слышал о доблести твоей, и дивился ей, и хвалил тебя, и стремился показать тебе мою любовь и милость во многих и различных случаях. Мне не пришлось сделать это, когда ты во время отсутствия короля писал к нам через Ливонскую землю[3], ныне же по благоволению Божьему пришло то время, о котором говорил апостол Павел: «Во время благоприятное послушал тебя, в день спасения помог тебе: вот ныне время благоприятное, ныне день спасения, и никакого нигде нет препятствия»; поэтому и пишу тебе.
Божьей милостью с крестоносной хоругвию ходили мы очищать и оберегать свою вотчину и ныне с помощью всемогущей Божьей десницы и силою животворящего креста вся вотчина, Ливонская земля, оказалась под нашей властью. А ты назывался администратором и гетманом Ливонской земли, а теперь ты этого лишился; так ты бы, муж благоразумный и храбрый, этому не удивлялся, ибо Бог дает власть тому, кому хочет. А это ведь было звание, достойное государя, и тебе то не подобало (ты из рода великих панов, и поэтому мы, чтобы доставить тебе удовольствие, называем тебя графом, хотя это также тебе не подобает). А убытка ты здесь никакого не понес, потому что было у тебя только название, и огорчаться тебе из-за этого не стоит, ибо название – вещь мимолетная, а не постоянная. Слышал я о твоем благоразумии и храбрости во время сражения под Улой и восхищался, как ты доблестно там действовал[4]; а вот в Ливонскую землю вступил ты напрасно. И поэтому обращаюсь к твоему благоразумию; ибо сказано: «Покажи премудрому его вину и мудрее станет, объясни праведному и сумеет постигнуть». Вот почему тебе, премудрому человеку, не должно из-за этого смущаться и, отказавшись от смущения, следует озаботиться об установлении мира между христианами. И указали бы вы государю вашему Стефану, королю польскому, чтобы он не воевал с нашей вотчиной, Ливонской землей, и ничем ее не задевал. Также и ты не проявлял бы досады. А нехороша пословица: «отними у того, у кого уже отнято», – из-за нее-то и происходит зло[5]. Будь и ты в добром здоровии, а вотчине нашей, Ливонской земле, никакого вреда не причиняй.
А больше вам не следует говорить те слова, которые вы говорили в Полоцке: что там не наша земля, где ноги нашего коня не стояли; ведь теперь в нашей вотчине, Ливонской земле, во многих областях нет такого места, где бы не только ноги нашего коня, но и наши ноги не были, нет и такой воды в водах и озерах, которой бы мы не пили, но все это по Божьей воле оказалось под ногами наших коней и под нашим господством