ни мыслей, ни чувств, яркими праздничными красками расцвечивавших ауру.
Тихая ледяная ярость ударила Виктории в горло, судорогой скрутила пальцы: она поняла, кому принадлежала изящная глиняная чашечка с надписью: «Зрячий». Если бы в поле её зрения сейчас оказался Сашка, этого рыжего гадёныша наверняка поразила бы пущенная неопытной рукой молния: такой изощрённой жестокости в шутках Виктория от него не ожидала и потому была вдвойне разъярена.
Девушка не заметила, как за её спиной Леди и Сенсей обменялись долгими, многозначительными взглядами. Не заметила, как по губам старого китайского мастера скользнула загадочная одобрительная улыбка.
Когда странная пара подошла к Избранной, та была слишком занята праведным гневом, чтобы успеть испугаться. Виктория, сама себе удивляясь, послушно подставила лицо под исследующие пальцы слепого мальчика, давая тому возможность если не увидеть, то хотя бы почувствовать её черты. И когда чуткие ладони коснулись её щёк, одновременно с ним вздрогнула, пронзённая острым ударом знания. Она видела, как он видел: холодная игла шприца входит в её вену, расползаясь волной горячей, гнилостной нирваны. Она чувствовала, как он чувствовал, холод операционного стола под лопатками и презрение в направленном на неё взгляде Олега. Она знала, как он знал: он не слеп. Потому что перед ней, рухнув на колени от силы своего видения, стоял самый зоркий из всех находившихся в этой комнате. И глаза тут были совершенно ни при чём.
«Зрячий» было нацарапано чёрным фломастером на безумно дорогой, вручную вылепленной чашке. «Пророк», — ошалело шепнули губы Избранной. Нет, Сашка вовсе не отличался склонностью к жестоким шуткам. Ему просто не нравились напыщенные ритуальные слова.
Ли-младший потрясённо отполз на пару метров и лишь затем поднялся на ноги. И отошёл в противоположный конец комнаты, не зацепившись ни за одну из многочисленных разбросанных по полу подушек. Никто не задал ни одного вопроса.
Никто вообще не сказал об этом происшествии ни слова. Если бы Виктория или Ли захотели поделиться, они бы сами всё выложили.
Ну а Избранная, кое-как собравшая разбегающиеся мысли (благо разбегаться было, в общем-то, нечему), оказалась один на один с последним своим... хм, «соучеником».
Первое, что бросилось в глаза, — прошитая пулевыми отверстиями куртка. И выглядывающий из-под неё бронежилет. Куда бы этот молодой парень ни таскал ясновидящего мальчишку, они там не на пляже загорали.
Высокий, худой, жилистый. Тёмные волосы, горбатый нос, что-то грузинское в чертах лица. И глаза... Нет, что бы ни думал Олег, Виктория не зря прожила столько лет на улице. Научилась читать в зеркалах души. И глядя в эти тёмные, холодные, как смерть, глаза, вдруг вспомнила, что на одной из кружек было написано: «Киллер». Этот резкий, похожий на удар ножа человек мог всадить ей пулю в спину и не испытать по этому поводу ни малейшего беспокойства. Избранная этого не понимала. А вот бездомная наркоманка Вика яснее ясного читала это в обращённом на неё взгляде. И уважала, как, наверно, не уважала больше никого и ничто в своей жизни.
Юрий едва заметно прикрыл веки. Они друг друга поняли. С этой ночи он будет вдвойне внимательно следить за своей спиной — и за спиной Олега.
— Я рад, что вам лучше, Виктория. — Опытное ухо могло услышать в этой речи едва заметный намёк на акцент. Будто очень-очень давно, ещё будучи несмышлёным малышом, Юра слышал иную речь, но вырос уже среди звуков русского языка. — Мы не ожидали, что вы проснётесь сегодня. Олег хотел быть здесь, когда это произойдёт.
Помянешь дьявола... Виктория резко выпрямилась, вновь поворачиваясь к двери. Она не понимала, откуда пришло знание, но не сомневалась, что в следующую секунду занавес отлетит в сторону и в комнату стремительной походкой ворвётся Олег.
И что тогда начнётся, не смог бы предсказать даже Ли-младший.
Первым на приближение учителя среагировал, как ни странно, Михей. Парень вдруг сорвался с места, в два прыжка пересёк всю залу и скрылся в той стороне, где находился кабинет с оборудованием. У Виктории перед глазами коротко мигнули вспышки видений, изрезанные шрамами руки судорожно сдёрнули с мониторов бумажки со скандальными надписями, подхватили так и оставшуюся стоять на дисководе «гениальную» кружку. Судя по кривящимся в ухмылке губам ввалившегося в помещение Олега, тот эти картинки тоже уловил.
А потом Виктория забыла обо всех видениях и всех мальчишках на свете: глаза её были только для Посланника.
Демон!
Он действительно выглядел очень молодо. И это казалось особенно заметным на фоне монументального Толяна. Стремительный подросток, на несколько сантиметров ниже Юрия, тёмные волосы волнами падают на глаза. Виктория попыталась было определить его расу... И не смогла. И не потому, что не слишком разбиралась, чем один народ отличается от другого. Здесь было всё: и анонимная смуглость кожи, и лепка лица, как у индейца дакота, и римский патрицианский нос, и даже по-африкански полные губы. Разрез карих глаз нёс едва уловимую восточную узость, напоминавшую о лицах обоих Ли и в то же время не напоминавшую ни о чём. Этот человек принадлежал всем народам Земли и не принадлежал ни одному.
А вот что совершенно точно не принадлежало ни Земле, ни человечеству, так это его движения. Стремительная плавность в сочетании с какой-то чуждой гибкостью. Будто у него работали мускулы, которых нет и не может быть в человеческом теле. Когда на его пути вырос диван с высокой спинкой, Олег, вместо того чтобы обойти препятствие, просто перекатился через него, не замедляя движения, но и не ускоряя, будто шёл по совершенно ровной поверхности.
«Он думает и двигается в трёх измерениях. Как будто вырос в невесомости. Или в воде», — пришла мысль.
Только когда Посланник замер перед её пуфиком, глядя сверху вниз на вызывающе выпрямившуюся девчонку, Виктория заметила, что её противник ранен. Одежда была разорвана, плечо стягивала пропитавшаяся кровью повязка, но ни малейшего намёка на скованность, приходящую с болью, не было в его движениях. То ли рана уже затянулась, то ли Олег просто отключил болевые рецепторы. Первое вероятней. Посланник не настолько глуп, чтобы без уважительной причины игнорировать предупреждения собственного тела. Интересно, чем же они таким занимались с Юрием и Ли-младшим, что заявились такие потрёпанные? И никто ведь не спросит!
Губы Олега дрогнули при взгляде на её наряд и на неё саму. Не то чтобы одобрительно. Скорее гримаса презрительного неудовольствия, опускавшаяся на эту смуглую физиономию всякий раз, стоило ему заметить Викторию, на мгновение исчезла, чтобы тут же появиться вновь.
— Виктория, — великолепно поставленный голос, тщательно лишённый любого следа эмоций. — Я рад, что вы наконец присоединились к нам.
У Виктории тут же сложилось стойкое впечатление, что по уму ей бы следовало присоединиться к ним сразу, как закончилась та кошмарная тренировка, а не валяться в постели лапками кверху аж целых трое суток. Краем глаза она заметила, как от этого тона передёрнуло Толяна, как удивлённо приподняла брови Ирина.
«...Как-то странно среагировала на капельницу...»
...Мелькнул обрывок обеспокоенной мысли успевшего присоединиться к остальным Сашки. А потом — удивление, когда он осознал, что эта отправленная на очень тонкой волне телепатема была перехвачена. Олег скривил губы в знакомой усмешке и ответил вслух:
— Ничего странного. У Виктории есть крайне... неприятный опыт с иглами и... лекарствами. Не так ли?
Этот тон! Даже не насмешливый, нет. Издевающийся. Презрительный. Унижающий. Опускающий лицом в помои и удерживающий, удерживающий тебя в этой вонючей жиже, пока не потемнеет в глазах, пока грязь и отбросы не начнут забиваться в горло, в ноздри, в саму твою суть...
Вопль звенел в ушах, и он был её собственным. Мебель в комнате была перевёрнута, все мониторы разбиты, электроника дымилась и воняла палёным. Барс выл и выгибал спину, рыжая шерсть его вздыбилась, в этот момент он куда больше напоминал небольшого тигра, нежели одомашненный вариант представителя семейства кошачьих. Остальные ученики оказались сбиты с ног, даже вмазаны в стенки, один Олег стоял напротив, лишь слегка пошатываясь. Только кровь из вновь открывшейся раны хлестала на пол, заливая белоснежный ковёр. Эта кровь на ковре, этот кровавый металлический запах и вернули ей сознание. Сознание, но не способность себя контролировать.
Энергия для нового удара вздымалась в её теле адским гейзером. Этого удара хватит. Хватит, чтобы превратить его резкое и красивое лицо в кровавую кашу, чтобы стереть усмешку из тёмных глаз, чтобы погасить презрение в изгибе породистых бровей.
Она видела всё так чётко, как никогда до этого. Каждую линию, каждую тень. Золотистый отсвет ауры над смуглостью его кожи, игру стройных мышц под тканью — железных, противоестественно сильных мышц, куда там Анатолию! Угрожающие выпуклости оружия, умело спрятанного под одеждой. Каждую ресничку, отбрасывающую свою собственную тень.
Она видела...
...Чуть дрогнувшие в торжествующей, нет, в самодовольной гримасе губы.
«Он безупречно контролирует свою мимику. Но его всегда выдаёт рот. Эти губы ведут себя, как им хочется, и плевать они хотели на его желания», — отстранённо отметила какая-то часть её сознания.
Внизу что-то блеснуло, и глаза автоматически скользнули проследить источник света. Руки... Её руки, тонкие, истощённые, уродливые кисти. Плоть под кожей сияла холодным голубоватым светом, кости казались прозрачным расплавленным серебром. Всё её тело сияло, переливалось, дрожало от распирающей плоть сапфирной силы. Оказывается, жемчужно-голубой туман, заливший всё вокруг, — это не навеянная бешенством иллюзия, как показалось вначале. Это свет разлившейся по комнате... реальности? Будто она перенесла их всех в другое измерение.
Бешеный, готовый яриться и убивать свет...
Один удар — на этот раз будет достаточно. Не может не быть достаточно.