О том, что случится дальше, киммериец и думать боялся. Гигантский кристалл, заключающий в себе силы, которые сохраняют мир таким, каков он есть, обратится в прах, в пыль, настолько мелкую, что частицы ее, разнесясь по свету, покроют собой всю землю. Они сожгут этот мир, мгновенно выплеснув на него запас Силы, рассчитанный на сотни или даже тысячи веков. И тогда гибель Атлантиды покажется просто невинной шалостью по сравнению с тем, что произойдет. Выживет ли мир, или все живое на нем исчезнет, будет уже неважно. В любом случае места на нем людям уже не останется. Уже то, что Алтарь упрятан глубоко под землей, говорит о его уязвимости. Не раз после первого посещения возвращался киммериец мысленно сюда, в храм Митры, и никогда не мог понять, зачем Светлому Богу прятать источник своего могущества здесь, в Нижнем Мире, где нашли себе пристанище Темные Божества. Он задавал себе этот вопрос десятки раз, но ответа не находил, а вот теперь нашел…
Теперь наконец Конан понял, чего опасался Податель Жизни. Слишком уж мощным был поток Силы, чтобы держать его на поверхности. Земная твердь должна была смягчить его, рассеять. Ведь это как огонь: у костра можно согреться, но можно и сгореть, если подойти слишком близко.
Киммериец еще раз посмотрел на Алтарь, развернулся и пошел прочь. Только теперь он до конца понял справедливость слов Деркэто: «Нет в мире Зла, как нет и Добра, которые оставались бы тем, что они есть, при любых поворотах фантазии Рока. Только он, Высший Судья, способен верно оценить весь вред или всю пользу, что несет с собой Поступок. И даже средоточие самой чистой из сил, от существования которой зависит судьба мира, несет в себе возможность уничтожения всего, ради чего эта сила существует».
В глубокой задумчивости переступил он высокую стрельчатую арку входа, и лишь когда взгляд киммерийца встретился со взглядом Деркэто, на душе у него полегчало. Богиня настороженно вглядывалась в его лицо, словно спрашивая: ну как там? Конан усмехнулся:
— Одно тебе скажу: его необходимо остановить с той стороны гор. Здесь его сдерживать уже негде. Некоторое время они шли молча.
— Я ведь уже видел Алтарь,— вновь заговорил Конан.— Но память, стертая годами, не позволяла мне понять то, что я осознал сейчас.
— Ты узнал нечто важное? — встревожено спросила она.
— Да ничего я не узнал.— Конан нахмурился, и могучие плечи его поникли, как у смертельно усталого человека.— Просто я почувствовал ту силу, ту мощь, что заключена в Алтаре, и понял простую истину.
— Что же это?
— Чем мощнее сила, тем проще свалить ее, если отыщешь уязвимое место.
— И ты узнал…
— Да,— кивнул он,— для этого не нужно быть магом. Один умелый удар, и все будет кончено.
Незаметно, думая каждый о своем, они дошли до увитой виноградом беседки. Два чувства боролись в киммерийце. С одной стороны, он понимал, что должен уничтожить Посланца, прежде чем тот доберется до Алтаря. И в то же самое время он чувствовал, как в душе нарастает волна глухой ярости. Ему хотелось крикнуть: «Боги! Какое же право вы имеете судить нас, если сами устроили такое!» Он пытался доказать себе, что не волен судить о поступках, причины которых ему неведомы. У него даже мелькнула мысль: а не старческие ли это бредни?! Хоть тело его снова молодо, но отпущенный человеку срок он давно прожил! Но ничто не помогало. — О чем задумался?
Голос Деркэто вывел его из оцепенения. Конан вздрогнул, огляделся, увидел собранную ею горку фруктов и потянулся за персиком. Он хотел сказать что-то, но не успел. Листья обвивавшей беседку лозы затрепетали, хотя ветра не было, воздух слева от киммерийца сгустился, и перед ними возник Митра.
— Ты, как всегда, неотразима, прекраснейшая!
Податель Жизни произнес это так спокойно, будто просто поздоровался, слегка склонился перед Деркэто, которая привычным кивком ответила на его слова, и повернулся к Конану:
— Приветствую и тебя, мой друг! — Он опустился на скамью.— Я терпеливо ждал, когда ты вернешься из храма. Теперь ты знаешь, как разрушить Алтарь и что за этим последует…
— Да,— ответил Конан,— мы только что говорили о том же. Мир погибнет, вероятно, и боги тоже…
— Нет, боги выстоят,— возразил Митра,— но судьба их окажется горькой: века скитаний в поисках нового мира.
— Да,— согласился киммериец,— не позавидуешь… Уж лучше смерть…
Он говорил спокойно, не обращаясь ни к кому, но увидел, как блеснули глаза Деркэто, а лицо Подателя Жизни окаменело.
— Я не знаю, чем помочь тебе,— сказал Митра сухо,— да и очень сомневаюсь, что это вообще возможно.— Он помолчал.— И тем не менее хочу, чтобы ты знал: если тебе удастся убить его, Конан, я сделаю для тебя все, что пожелаешь.
— Нет.— Киммериец медленно покачал головой.
— Но почему? — Митра не скрывал удивления.— Ты отказываешься от моей дружбы?
— Жизнь научила меня выбирать друзей среди равных, а дары принимать лишь от любящих,— ответил Конан, бросив быстрый взгляд на Деркэто.
— Значит, все-таки отказываешься? — Податель Жизни сжал зубы, и мрачная тень легла на его лицо.
— Ну почему же? — Конан невесело усмехнулся.— Я сделаю все, что смогу, но не ради награды, а просто потому, что я привык помогать друзьям, не думая о выгоде, не ожидая от них благодарности. А что касается дружбы… Она ведь не возникает просто оттого, что кто-то пообещал быть другом.
— Ну что ж, пусть будет по-твоему.
Митра склонил голову в скорбном поклоне и медленно растаял в воздухе, словно всего мгновение назад его и не было в беседке.
— Не суди его строго,— прошептала Деркэто. — Он много веков бился за Добро, и не его вина, что не все он видел в истинном свете. Ведь только Рок способен до конца верно оценить поступки, не ошибиться, а главное, ничего не упустить, бросая дела и мысли людей на чаши весов.
Конан скептически хмыкнул, а Деркэто в ответ улыбнулась:
— Быть может, в этом тоже кроется глубокий, скрытый Роком от людей смысл: желание и сила идти против воли всемогущей судьбы, не подчиняться ее велениям, чтобы наперекор всему одержать победу?
— Ты у меня спрашиваешь?
— А у кого же еще? Люди ведь свободней богов, как это ни странно.
— Да кто я такой, чтобы судить богов? — удивился Конан.— До сих пор я ни с кем из них не встречался, зато знаком был со многими из тех, кто служит Светлому Богу, и обсуждать его поступки всегда было запрещено. Считалось, что все его деяния приносят благо, а иначе просто быть не может! Но мне на это было наплевать! Я возносил хвалу Крому, да и то не слишком часто, и считал, что понимаю, кто такие Митра и Сет… А теперь я просто не знаю, что и думать. Мир словно опрокинулся! Митра всегда защищал людей — в это я верил даже тогда, когда ощутил не только его щедрость, но и беспощадную силу. Эта вера не поколебалась даже тогда, когда во имя торжества высшей справедливости я едва не лишился жены! Я просто подумал, что и у доброго человека может оказаться уродливое лицо и он станет невольно пугать детишек. А теперь я вижу, что все не так! И даже то главное, что просто не может иметь изъянов, несет в себе угрозу всему, во имя чего и существует!
— Что ж, и так бывает,— задумчиво согласилась Деркэто.— Порой жертвовать приходится слишком многим, и чем выше цель, тем горше подстерегающие на пути к ней утраты.
В тот день сон долго не шел к помолодевшему варвару. В голове у него царил полный сумбур. Он все пытался понять, что с ним происходит, но ничего из этого не получалось. Как легко все было раньше, когда перед ним стояли простые задачи: раздобыть немного золота, чтобы весело кутнуть с друзьями, а после развлечься с приглянувшейся девчонкой… Когда же порой приходили думы о бессмысленности такого существования, он гнал их прочь, успокаивая себя тем, что еще молод, все у него впереди, и еще настанет пора думать о многом и о многих.
Первые по-настоящему большие заботы появились, когда Конан занял трон Аквилонии, но и тогда он не почувствовал растерянности. Быть может, потому, что сумел остаться самим собой и хотя враги его стали сильнее, уверенность в себе помогала побеждать. И уж во всяком случай никогда не сомневался, где добро, а где зло. Теперь же ему показали, что все не так просто и один и тот же поступок тебя могут назвать и подонком, и героем…
Второй полет к Пурпурному Замку проходил в точности, как первый, и, как и в прошлый раз, Конана охватил восторг. Когда накануне он попал в сад Митры, наряду с радостью он испытал и горечь… Он ощутил жгучую боль от сознания того, что окружающая его красота может безвозвратно исчезнуть, и в то же время появилась уверенность, что не должна судьба Светлого Мира решаться здесь, в Царстве Тьмы.
Киммерийцу вдруг показалось, что он стал жертвой какого-то чудовищного обмана. Что он вообще делает здесь?! Ему надо как можно скорее вернуться туда, наверх! Именно там решится все, если только и это не сказки, и Посланец Высоких Богов действительно явится. Однако едва он подошел к храму, как все сомнения исчезли… Правда, не до конца. Какой-то червячок продолжал вгрызаться в душу.
Теперь наконец он понял, что это было. Все время он невольно сравнивал увиденное накануне со Священной Рощей Митры, и она сильнее влияла на него, потому что питала память о былом. И только сейчас он сообразил, что красота бывает разной, но от этого не перестает быть красотой.
Он понял, что это вовсе не два мира, один из которых противостоит другому. Это один мир! И если он не сумеет защитить Нижний, показавшийся поначалу таким мрачным и чужим, то падет и Верхний, который дорог ему.
— Здорово, правда? — не выдержала Деркэто.
— Да,— Конан кивнул.— Не пойму только, от чего люди наверху ничего не знают о нем?
— Так ли? — Богиня насмешливо посмотрела на своего спутника.— Постарайся вспомнить. Алая Цитадель… Ты ведь бывал там. Разве она тебе ничего не напоминает? Я уж не говорю о названии.
Конан задумался. А ведь и верно. Правда, видел он только развалины крепости, но по сохранившимся обломкам можно бы