– сказала я.
Мама приехала, и на следующий день мы втроем прогуливались по парку Хампстед−хит, где наша семья любила постоянно что-то обсуждать.
Цви выглядел очень напряженным и нервно сообщил маме о своем намерении жениться на мне. Мама дала согласие – но с одним условием. Она просила не увозить меня в Израиль. После всего, через что мы прошли, она не могла находиться так далеко от своего единственного ребенка и, что было вполне вероятно, не видеться со мной в течение долгих лет.
Цви, очевидно, крайне потрясла ее просьба. Я знала, что он очень гордился Израилем и испытывал огромную преданность ему, к тому же считал себя обязанным оказывать помощь в укреплении новой нации. Хотя ему нравилось учиться в Лондоне, как и мне, он никогда не рассматривал этот город в качестве варианта для постоянного места жительства. И конечно, его мать, как и моя, не хотела бы жить за тысячи миль от своего единственного ребенка. Женитьба влекла за собой гораздо большие жертвы, чем он предполагал. Я наблюдала, как он изменился в лице после маминой просьбы, но, сделав большой глоток, согласился.
– Интересно, сколько сейчас времени? – внезапно спросила мама. Мы слишком увлеклись разговором и забыли, что маме нужно успеть на поезд.
Ни у кого из нас не было часов, поэтому Цви побежал к толпе людей и спросил, который час. Я с ужасом наблюдала за ним.
– Посмотри только, как он бегает! – сказала я маме. – У него такое плоскостопие, что он похож на Чарли Чаплина.
Думаю, что мама ответила что-то утешительное, но все же мои чувства относительно замужества были крайне противоречивы, и я не была уверена в том, правильно ли я поступила, приняв предложение.
Мы проводили маму на поезд, и после этого я сказала Цви: «Знаешь, я все еще не уверена, хочу ли выходить за тебя замуж. Я думала, ты спортивный, но – увы. Мне хотелось, чтобы мы вместе катались на лыжах и лазали по горам».
Эти пункты кажутся довольно тривиальными, особенно сейчас, когда я знаю о тех взлетах и падениях, которые влечет за собой долгий брак. Я просто пыталась объяснить то, что у меня было четкое представление о своем будущем муже, и я не знала, может ли Цви стать этим человеком. Это было сродни прыжку в темноту.
Мы разговаривали еще два часа, и Цви страстно утверждал, что мне нужно учиться принимать рискованные решения, и обещал, что он сможет измениться и стать именно тем, кого я бы хотела видеть рядом с собой. Конечно, тогда я была слишком наивна и не понимала, что люди редко когда меняются.
Он переубедил меня, и с чувством волнения и некоторой тревоги с моей стороны, мы назначили дату свадьбы за несколько месяцев вперед. Мы планировали пожениться в Амстердаме. Тем временем, как и планировалось, я должна была закончить работать в студии «Вобурн» и поехать с Цви в Дарвен, чтобы познакомить его со своей семьей.
Я ничего не знала о том, что, несмотря на ее поддержку, мама в письме моей тете советовалась с ней относительно того, подходим ли мы с Цви друг другу или нет, и выражала свое беспокойство по поводу свадьбы.
«Пока она еще не вышла замуж, я не могу в это поверить… Отчаяние придет, когда ее увезут в другую страну. Но я должна подавить свои чувства, и если я пожертвую ими, то надеюсь, что, по крайней мере, она будет очень счастлива…»
Блаженно не подозревая о маминых переживаниях, я была счастлива. В приподнятом настроении я поехала обратно в Голландию, чтобы начать собирать приданое.
19 июля 1952 года мы с Цви поженились в Королевском дворце Амстердама. На свадьбе были моя мама, бабушка, Отто, несколько друзей и госпожа Шлосс.
Мать Цви приехала из Израиля на церемонию и остановилась у нас в Мерведеплейн, пока мы ждали приезда Цви. Он уже объяснил мне, что его мать плохо восприняла эту новость и что она считает его женитьбу ужасной ошибкой. Моя бабушка тоже остановилась у нас в квартире, и после того, как они с мамой легли спать, я подкралась к госпоже Шлосс, чтобы пожелать ей спокойной ночи.
– Наконец-то ты пришла поговорить со мной! – сказала она, и в глазах ее сверкнула нелюбовь ко мне. Она начала перечислять множество причин, по которым я не должна разделять ее с любимым сыном. Это был ужасно неловкий момент. Я хорошо знала, что, соглашаясь на просьбу моей мамы, Цви тем самым ранил свою семью, но при этом я не могла не чувствовать, что его мать ведет себя бесчувственно.
В день свадьбы мои мама и бабушка сияли от радости со слезами счастья на глазах, а моя свекровь горько плакала, утираясь платком. Она наблюдала за церемонией с таким выражением лица, будто страдала от сильного расстройства желудка.
К сожалению, она приготовила нам еще один сюрприз.
– Смотри! – сказала она, раскрывая свой паспорт. – Я получила визу в Швейцарию и поеду вместе с вами в медовый месяц. Я уже собрала вещи!
Глубоко вдохнув, я отвела Цви в другую комнату и сказала: «Твоя мать не поедет с нами в медовый месяц! И о том, что она не едет, сообщишь ей ты!»
Бедный Цви… После уединенного и очень неприятного разговора с матерью он вернулся, и мы сфотографировались все вместе. После первой брачной ночи на голландском побережье мы отправились на поезде в Швейцарию.
С детства горы были для меня волшебством, и мне не терпелось разделить это удовольствие с моим новоявленным мужем.
В первое утро нашей поездки я решила ограничиться ближайшим кресельным подъемником, чувствуя себя экстатически счастливой, наслаждаясь свежим воздухом и альпийскими пейзажами. Когда подъемник стал двигаться все выше и выше, а земля осталась далеко внизу, я посмотрела на Цви и удивилась, потому что он крепко вцепился в поручень. Его глаза были закрыты, и на лбу выступил пот.
– Что случилось? – спросила я.
– Я не могу смотреть вниз, – ответил мой муж. – Когда мы приедем?
Вскоре мы доехали, и я спрыгнула с подъемника, озадаченная тем, что Цви так боялся высоты. Впереди была извилистая горная тропа, которая вела все выше и выше, а мне всегда так нравилось подниматься в горы. Я шла вперед, чувствуя жаркие солнечные лучи на лице, и остановилась, чтобы полюбоваться на альпийские цветы, которые мы с семьей раньше всегда собирали. Рядом со мной из-за горы открывался великолепный вид на долину. Я чувствовала себя в своей стихии. Но в какой-то момент я поняла, что слышу только скрип своих ботинок на тропинке и оглянулась назад. Куда же делся Цви?
«Ева… Ева…» – донеслись до меня его окрики. Когда я вернулась, то увидела, что он обхватил руками огромную скалу. Выглядел он так, будто слился с ней всеми фибрами своего существа, и дрожал. Он протянул мне руку.
«Я не могу идти дальше. Я не могу идти вперед и не могу вернуться. Помоги мне!»
Я сконфуженно взяла его за руку и медленно повела вниз по горной тропе.
Позже с Цви произошел еще один инцидент: он поел жирной тушеной баранины, и всю ночь его сильно тошнило.
– Ужасно себя чувствую, – стонал он, сжимая живот, а я лежала в темноте в ту жаркую летнюю ночь, размышляя об этом странном человеке, за которого вышла замуж.
В отличие от современных пар, которые перед тем, как пожениться, долго живут вместе, мы не очень хорошо знали друг друга, и наши отношения до женитьбы были абсолютно платоническими. (Цви думал, что дети рождаются из пупка женщины.) Брак стал для нас путем настоящих, а иногда и удручающих открытий. Я думала, что Цви такой же, как мой папа, потому что они были немного похожи, и предполагала, что все мужчины такие же активные и энергичные. А то, что Цви спортивный, я подумала потому, что однажды через окно в спальне видела, как он чистил пару походных ботинок – серьезное основание для такого вывода! Теперь же мне пришло в голову, что, скорее всего, Цви совсем не похож на моего отца.
22Непрерывная цепь
Следующий брак в нашей семье состоялся через год: мама вышла замуж за Отто. Они расписались по-тихому, и мама рассказала нам об этом только после того, как все свершилось. Я сразу поняла почему: они поженились 10 ноября 1953 года, за день до дня рождения моего отца, и мама понимала, как это меня расстроит.
Какое-то время Отто с мамой жили в Мерведеплейн, но обоих преследовали воспоминания, поэтому они решили переехать в Швейцарию, чтобы начать свою семейную жизнь с чистого листа и быть поближе к оставшейся семье Отто. Несмотря на его полную готовность к тому, чтобы дневник Анны был опубликован и получил заслуженное признание, война и потеря семьи оказали ужасное воздействие на его эмоциональное и психическое состояние. Он часто плакал, страдал от ужасных припадков и глубокой депрессии. Правда заключалась в том, что как бы сильно Отто не любил Амстердам, он не мог больше там жить.
Я слишком хорошо понимала чувства Отто: война и ее последствия серьезно сказались и на моей психике.
После медового месяца мы с Цви переехали в две арендованные комнаты в доме неподалеку от улицы Энсон, но никто из нас не проникся симпатией к новому жилью. Нашей хозяйкой была вдова с двумя незамужними дочерьми, которые владели известным еврейским гастрономическим магазином под названием «Гринс». Дома всегда было грязно и мрачно. Мы ютились в маленькой спальне и гостиной, где стояла плита, но нам приходилось мыть тарелки, кастрюли и сковородки в общей ванной, в которой всегда был жирный слой грязи на раковине от других постояльцев.
Я закончила работать на студии «Вобурн», когда вышла замуж, потому что истек срок контракта, но постоянное нахождение дома без дела угнетало меня, и Цви согласился с тем, что мне нужно подать заявку на новую работу и пойти на курсы, чтобы заполнить дневное время.
Я отправила несколько десятков заявлений на работу, а тем временем поступила в местный политехнический колледж, чтобы обучиться ткацкому делу и изготовлению перчаток. Мой первый день обернулся катастрофой. К концу занятий мне очень захотелось в туалет, но я стеснялась спросить у кого-нибудь, где он находится. Трудно понять, насколько может вредить застенчивость, если от нее не страдаешь, но из-за травмирующего лагерного опыта и потери отца с братом я практически разучилась говорить с людьми. Я просто не могла вынести мысли о том, что мне нужно спросить кого-нибудь про дамскую уборную, поэтому я вся сжалась и побежала к автобусной остановке. Бежать было не долго, но мне показалось, что прошла вечность, пока автобус не приехал и не начал медленно двигаться. Наконец-то он доехал до моей остановки, я спрыгнула и понеслась по улице Энсон, чувствуя агонию при каждом шаге. Я добрался до нашего дома как раз вовремя, но, к моему ужасу, приехали угольщики с доставкой, а тогда уголь хранился в ванной.