Что бы ни было причиной ОСП, они меняли жизнь людей не меньше, чем психоактивные препараты или психотерапия, причем с более быстрым, глубоким и длительным эффектом. Но нередко околосмертный опыт менял не только того, кто его пережил, но и людей, их окружающих. Так случилось со мной.
Природы ОСП я не понимал. Но и никто не понимал ее. Никто не платил мне за изучение ОСП, и вряд ли собирался. Время, которое я посвящал этому «хобби», я отнимал у семьи, в том числе у двоих маленьких детей. Семья всегда была важной сферой жизни и для меня, и для моей жены Дженни. Я был очень благодарен Дженни за поддержку в моих исследованиях ОСП, однако это часто вызывало у меня смешанные чувства. И без этих исследований моя жизнь выглядела полноценной. У меня была семья, мне нравились как работа в больнице, так и преподавание. Какое место занимали околосмертные переживания в этой картине? Семья была, безусловно, первым среди моих приоритетов. Далее следовала работа, а уже потом – изучение ОСП. Чем же я мог оправдать то, что я трачу на них время в ущерб семье и рискую карьерой? Неужели они настолько важны для меня?
Неприятный разговор с наставником выдвинул все эти вопросы на передний план, и теперь мне пришлось встретиться с ними лицом к лицу. Если я хотел сохранить работу, нужно было перестать заниматься ОСП. Но в этом чувствовалась какая-то нечестность. Научная подготовка говорила мне, что сложность изучения и объяснения околосмертных переживаний – не повод отказываться от их исследования. Это скорее причина взяться за них с удвоенной силой.
Что бы ни было причиной ОСП, они меняли жизнь людей не меньше, чем психотерапия, причем с более длительным эффектом.
Мой руководитель назвал ОСП «единичными случаями». Исследователь околосмертного опыта Арвин Гибсон писал: «Исходными данными для нашей работы должны быть сообщения людей[43], прошедших через околосмертное переживание. Не обращать внимания на их рассказы в попытке представить некую деперсонифицированную, усредненную версию было бы с научной точки зрения нечестно… Без рассказов людей у нас вообще не было бы никаких данных для исследования». Мне удалось собрать и должным образом систематизировать коллекцию из более тысячи таких рассказов, а я был лишь одним из многих ученых, занимавшихся ОСП за последние сорок пять лет. Когда так много людей независимо друг от друга сообщают о похожем личном опыте, неужели он не стоит более пристального внимания? На самом деле на протяжении веков случайный, индивидуальный опыт служил источником большинства научных гипотез.
Большинство исследований начинается с того, что ученые собирают, проверяют и сравнивают информацию о единичных случаях, пока не будет выявлен некий паттерн. Исходя из паттернов, строятся гипотезы, которые затем проверяются и корректируются. Набор данных о единичных случаях при тщательном изучении дает неоценимую информацию в медицинских исследованиях. К примеру, такие данные послужили ключом к открытию СПИДа и болезни Лайма, а также обнаружению непредвиденных реакций на лекарства. Как сказал политолог Раймонд Вольфингер полвека тому назад, «„случай“ во множественном числе будет „данные“»[44].
Что произойдет, если мы начнем игнорировать единичные случаи, потому что они не подтверждены контролируемыми лабораторными экспериментами? Если я жалуюсь врачу на боль в груди и затрудненное дыхание, я вовсе не хочу услышать в ответ: «Это лишь единичный случай, он не стоит внимания». Я бы хотел, чтобы мой врач серьезно отнесся к симптомам, так как они могут указывать на что-то важное.
Признаком действительно научной работы является следование строго определенной процедуре сбора и анализа информации. Но не всегда в таких исследованиях данные бывают получены в ходе контролируемых лабораторных экспериментов со случайным делением участников на контрольную и экспериментальную группы. На самом деле направлений, в которых научные исследования могут быть проведены с помощью контролируемых экспериментов, не так уж много. В большинстве общепризнанно научных сфер[45] лабораторные эксперименты поставить сложно, если не совершенно невозможно, – например, в астрономии, эволюционной биологии, геологии и палеонтологии.
ЗА ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЛЕТ ШКАЛА ОЦЕНКИ ОСП БЫЛА ПЕРЕВЕДЕНА НА БОЛЕЕ ЧЕМ ДВАДЦАТЬ ЯЗЫКОВ И ИСПОЛЬЗОВАЛАСЬ В СОТНЯХ НАУЧНЫХ РАБОТ ПО ВСЕМУ МИРУ.
В таком престижном издании, как «Британский медицинский журнал»[46], однажды было опубликовано шуточное исследование на тему «Спасет ли парашют от смерти человека, выпрыгнувшего из самолета». Авторы намеренно не брали в рассмотрение анекдотические свидетельства и заявляли, что будут опираться исключительно на результаты рандомизированных контролируемых испытаний. Естественно, не нашлось ни одного эксперимента, в котором людей случайным образом распределяли по двум группам и заставляли прыгать из самолета с парашютом или без него. Тогда авторы статьи сформулировали вывод: «Впечатление, что парашюты являются эффективным средством, основано главным образом на анекдотических свидетельствах». Далее они предположили, что ученые, принимающие во внимание только данные, полученные в ходе рандомизированных контролируемых экспериментов, будут вынуждены счесть эффективность парашютов бездоказательной![47] Однако авторы предложили другое решение: «В исключительных обстоятельствах ученые могут позволить себе опираться на здравый смысл».
Разумеется, принимать на веру все единичные сообщения без надлежащего исследования было бы неразумно. Но также неразумно и отрицать все единичные случаи, не разобравшись. Я бы не хотел, чтобы врач, услышав жалобу на боль в груди, решил без всякой проверки, что у меня сердечный приступ. Но я бы также не хотел, чтобы он или она отмахнулись от моего симптома как от случайного и незначительного. Мне нужно, чтобы врач, услышав про боль в груди, попытался выяснить ее причины посредством поиска фактов. И так стоит обращаться с любым единичным сообщением. Признавать их все или отрицать их все без оценки – одинаково ненаучно.
Когда я оправился от того прискорбного факта, что разочаровал своего руководителя, то решил, что исследования ОСП достаточно важны для меня. Но это означало, что я не смогу остаться в Мичиганском университете. Я не собирался дожидаться, пока меня выгонят при официальном пересмотре контракта на предмет повышения и получения постоянной должности. Мне нравилось лечить людей и нравилось преподавать. Посоветовавшись с женой, я решил искать работу на медицинском факультете какого-либо другого университета, где мои успехи в лечении и преподавании будут достаточно ценны, чтобы мне было позволено заниматься ОСП. Все это означало, что всей семье предстоит сняться с насиженных мест. Я не мог просить от жены и детей слишком многого, и решил поискать работу на северо-востоке страны, где жили обе наши овдовевшие матери и наши братья и сестры со своими детьми. Уж если карьерные сложности заставляли меня везти семью через всю страну на новое место жительства, я хотел использовать это, чтобы укрепить семейные узы.
Переезд в Коннектикут оказался благотворным не только для семьи, но и для моих исследований. Было такое чувство, что мы вернулись домой. Теперь мы жили поблизости от родных, и я работал в университете, где мой преподавательский и врачебный труд ценили настолько, чтобы позволить мне заниматься интересующими меня исследованиями, разумеется, с условием, что они будут проводиться качественно. Мне повезло и с коллегами – некоторые из тех, с кем я сотрудничал при проведении научной работы, сами имели околосмертный опыт, многим же он был незнаком. Как ученый, я придаю колоссальное значение интеллекту и критическому мышлению, но осознаю также, что пристрастие к этим качествам может делать мою картину мира несколько предвзятой. Возможность обсуждать мои идеи с людьми, побывавшими «в полевых условиях», прошедшими через ОСП в своей жизни, помогала мне видеть ситуацию под разными углами и не отклониться от курса, не зайти в тупик чисто академических рассуждений. А общение с людьми, менее осведомленными об околосмертных переживаниях, то и дело напоминало мне о том, какими невероятными могут казаться такие рассказы тем, кто впервые слышит об ОСП.
Но даже на данном этапе своей карьеры, когда шкала оценки ОСП широко использовалась исследователями всего мира для проверки того, что они действительно имеют дело с нужным явлением, я знал, что упустил важные вещи. Тщательно разрабатывая научные инструменты и методы и систематически применяя их в изучении ОСП, я видел, что этот феномен обладает куда большей широтой и глубиной, чем отражал мой короткий опросник. Письменный опрос может дать много ценной информации об околосмертных переживаниях, однако многое по-прежнему останется за кадром. В коротких ответах нет того богатства речи, которую слышишь, когда человек устно описывает свой опыт. И люди, испытавшие ОСП, постоянно говорили мне, что, хотя моя анкета и помогает в определении ОСП для научных целей, более полное понимание данного явления потребует от меня рассматривать сообщения об околосмертном опыте куда более подробно.
Глава 6Вне тела
О некоторых аспектах околосмертных переживаний большинству людей рассказывать довольно просто. Например, о жизненном обзоре. Многие из нас время от времени пересматривают какие-то этапы своей жизни, особенно в переходные периоды или в моменты важных жизненных событий. Но есть в ОСП и другие черты, понять которые гораздо сложнее. Как заметил историк науки Томас Кун, именно открытие новых, труднообъяснимых фактов зачастую двигает науку вперед[48]. Поэтому я решил попробовать разобраться в тех аспектах ОСП, объяснить которые было сложнее всего. И по счастливой случайности, как раз тогда мне встретился Эл Салливан