не типично для психических расстройств.
ЛЮДИ, ПРОШЕДШИЕ ЧЕРЕЗ ОКОЛОСМЕРТНОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ, ВОЗВРАЩАЮТСЯ К НЕМУ СНОВА И СНОВА, ПЫТАЯСЬ РАЗОБРАТЬСЯ И ПОСТИЧЬ ЕГО ЗНАЧЕНИЕ.
Таким образом, данные нескольких исследований позволяют предположить, что люди, имеющие ОСП, склонны к психическим расстройствам не более и не менее, чем популяция в целом. Также можно утверждать, что у них не выявлено большей или меньшей предрасположенности к диссоциативным расстройствам или ПТСР – заболеваниям, возникновения которых можно было бы ожидать у человека, оказавшегося при смерти.
Получив ответ на вопрос о частоте психических расстройств у людей с околосмертным опытом, я задался противоположным вопросом: какова частота ОСП у людей, страдающих психическими расстройствами? Может ли быть так, что люди, нуждающиеся в психиатрической помощи, испытывают ОСП чаще или реже, чем это встречается среди населения в целом?
Чтобы найти ответ, я обратился к пациентам амбулаторного отделения больницы, людям, которые страдали от нервных расстройств и нуждались в психиатрическом лечении, но обходились без госпитализации. За год исследования я опросил более 800 человек. На первом приеме, во время обычной беседы, я использовал стандартный инструмент выявления умственных расстройств – опросник выраженности психопатологической симптоматики SCL-90-R, содержащий в последней версии 90 пунктов[64]. Также я спрашивал пациентов, случалось ли им оказаться при смерти. Тем, кто ответил «да», я предлагал заполнить свою анкету ОСП.
Треть опрошенных мной пациентов, нуждающихся в психиатрическом лечении, подтвердили, что оказывались в угрожающих жизни ситуациях; из них около 20 % сообщили мне об околосмертном опыте. В общей популяции среди людей, оказавшихся на пороге смерти, ОСП встречаются примерно с той же частотой. Таким образом, результаты исследования указывали на то, что люди, страдающие психическими расстройствами, испытывают ОСП не чаще и не реже, чем это встречается у населения в целом.
Исследование с участием амбулаторных пациентов показало, что люди, которые бывали близки к смерти, набирали больше баллов по шкале SCL-90-R, чем те, кто никогда не оказывался в угрожающих жизни ситуациях. То есть у людей, которые чуть не умерли, уровень стресса был повышен. Это казалось неудивительным, ведь риск смерти – травмирующее событие, которое нередко приводит к нервным расстройствам. Меня удивило другое: среди людей, побывавших при смерти, те, кто прошел через ОСП, проявляли меньше признаков нервных расстройств, чем те, у кого ОСП не было. Исследование показало, что околосмертные переживания в какой-то мере помогали защитить человека, оказавшегося на пороге смерти, от нервного расстройства.
При этом связи между психическими заболеваниями и ОСП я так и не обнаружил. В общей популяции люди, испытавшие ОСП, оказались подвержены психическим расстройствам с той же частотой, что и все остальные. А люди, страдающие психическими болезнями, с той же частотой получают околосмертный опыт, что и психически здоровые. Хорошей новостью могло послужить то, что околосмертные переживания, вероятно, даже помогают психике человека, оказавшегося при смерти, защититься от тяжелых нервных расстройств.
Но как же быть с теми, кто, как Питер, и психическим расстройством страдает, и ОСП испытал? Как нам найти отличия между его болезнью и околосмертным переживанием во время падения с крыши? Тот же вопрос остается актуальным, когда мы имеем дело с человеком в состоянии наркотического опьянения. Если после передозировки человек утверждает, что имел околосмертные видения, как мы можем быть уверены, что это не галлюцинации, вызванные действием наркотика?
Джастин пострадал от передозировки ЛСД в возрасте восемнадцати лет, на студенческой вечеринке. У него остановилось дыхание, и он рухнул на пол. При этом он помнит околосмертное переживание, при котором сознание его было «кристально ясным», в отличие от жуткой спутанности, которую он ощущал до этого под действием наркотика. Вот как он описывает разницу:
«За год до того случая мой отец умер от рака. Я поступил в университет, просто следуя общепринятой программе, не имея никакой личной цели. И однажды вечером сосед по общежитию позвал меня в гости к своему другу, попробовать ЛСД. Мне дали три таблетки, и я засомневался, не много ли это. Но тот парень считал, что все правильно. Потом еще минут сорок пять я курил гашиш, и у меня начались очень сильные галлюцинации. Я пытался удержать их, но у меня в мозгу словно включились американские горки. Сознание вышло из-под контроля, я чувствовал беспомощность и страх, что это убьёт меня. Возбуждение становилось все сильнее, и вместе с ним нарастала депрессия. Я хотел, чтобы это прекратилось, но не мог ничего сделать. В голове оживали худшие ночные кошмары. И вдруг я упал лицом в пол. Мой друг потом сказал мне, что я перестал дышать. На меня навалилась тьма, и я понял, что вот-вот умру, и с этим ничего не поделаешь.
После этого мое сознание полностью отделилось от тела. Я не терял его, наоборот, чувствовал, что оно полностью сохранно. О теле, оставшемся лежать на полу, я не думал. Теперь мне уже не было плохо. Ощущения, вызванные ЛСД, были просто адскими, но как только я покинул тело, я вырвался из этого ада. Мне больше не было больно, я был окружен самой чистой, бескорыстной и прекрасной любовью за всю свою жизнь. Ничто больше не связывало меня с комнатой, где упало мое тело. Я был на сто процентов поглощен этими новыми переживаниями. Мой ум был ясным и необыкновенно живым.
Я хочу, чтобы вы поняли, что чистота и легкость восприятия при этом были полной противоположностью моим мучениям при передозировке. Наркотическое опьянение было страшным, полнейшим безумием. Больше всего на свете я хотел вырваться из него и вернуться в нормальное состояние. Я чувствовал отчаянную потребность в медицинской помощи. Но в момент падения я оставил свое тело и перешел в другое состояние. Я освободился от страданий, вызванных наркотиками, и вокруг все прояснилось. Околосмертные переживания принесли кристальную чистоту, как будто я проснулся и с радостью вступил в новый день. Но потом, когда я очнулся в больнице среди ночи, у меня снова были галлюцинации, и я чувствовал заторможенность от ЛСД, а может, от лекарств.
За все прошедшие годы это было самое странное, с чем мне пришлось столкнуться. Такое путешествие туда и обратно, из точки А – страшной наркотической интоксикации – в точку Б – кристальную ясность околосмертного переживания – и назад в точку А, когда я, проснувшись, снова видел галлюцинации и не мог понять, что реально, а что нет. ОСП было абсолютно настоящим, живым и реалистичным в гораздо больше степени, чем все ощущения до и после, вызванные приемом наркотика. Прошло уже пятнадцать лет, а я помню это удивительное переживание все так же отчетливо и ярко».
Джастин говорит о четко выраженном различии между ясностью сознания при ОСП и ужасной спутанностью при наркотическом опьянении, так же как Питер противопоставлял ощущение реальности своего околосмертного опыта нереалистичности шизофренических галлюцинаций.
О подобных отличиях рассказал мне Стивен, двадцатипятилетний юноша, работавший медбратом в больнице[65]. Однажды он принял большую дозу опиоидов, решив свести счеты с жизнью. Я пришел к нему в палату, представился и начал разговор так же, как с Питером:
– Стивен, как я понимаю, вчера у вас случилась передозировка. Расскажете мне об этом?
Стивен отключил звук у телевизора на стене и оглядел меня с ног до головы. Наконец он ответил:
– У меня большие проблемы.
– В чем дело?
Он вздохнул, бросил взгляд на дверь и приступил к рассказу:
– Я принимал опиаты. Брал их в стационаре, из тех, что предназначались для пациентов. Сначала немного, в основном оксикодон. Я таскал их, только когда сам не был на смене, чтоб у меня не обнаружилась недостача. Но потом я стал брать больше и больше, и наверняка менеджер уже начала подозревать меня.
Он остановился, и я подбодрил его:
– И что тогда?
Стивен снова глубоко вздохнул и продолжил:
– Мне и так было тяжело. Отец умер несколько месяцев назад, а моя девушка дала понять, что хочет расстаться. Наверное, поэтому я и подсел на опиаты. Они помогали расслабиться или, может, просто забыться.
– Но проблемы от этого не решились? – спросил я.
Он засмеялся:
– Я и не надеялся. Просто хотел выиграть время, пока не найду в себе силы справиться с ними.
Стивен снял очки, протер их и снова надел.
– Когда в больнице догадались, что это из-за меня постоянно не хватает опиоидов, я понял, что не смогу отвертеться. Сначала хотел сбежать, но рано или поздно все равно пришлось бы расплачиваться.
– Но начальница так ничего и не сказала вам?
– Нет, но я знал, что она догадалась. Не сегодня завтра меня бы арестовали. Я решил, что проще покончить разом со всеми проблемами. – Он опустил глаза и покачал головой. – Я взял побольше таблеток и рано ушел со смены, пока никто не пересчитал их.
– Похоже, вы чувствовали себя загнанным в угол, – предположил я.
– Можно и так сказать, – согласился он. – Я пришел домой, запил все таблетки бутылкой пива и лег на кровать в надежде, что этого хватит.
– А что именно вы хотели, чтобы произошло потом? – спросил я.
– Да ничего, – поспешно ответил Стивен. Он как будто удивился моему вопросу. – Я думал, просто улечу и на этом все. Когда кто-нибудь придет и найдет меня, будет уже поздно.
– А что, вы думали, произойдет с вами после?
Стивен посмотрел на меня сначала с недоумением, но затем как будто развеселился:
– А, в смысле, не ждал ли я, что меня осудят и отправят в ад? Я в такое никогда не верил. Умер – значит умер, и все.