Через три дня после того, как Париж был объявлен «открытым городом», советское правительство предъявило ультиматумы правительствам Литвы, Латвии и Эстонии с требованием открыть границы для ввода неограниченного контингента войск Красной Армии. За этим последовали ликвидация конституционных органов власти, издевательский фарс с «выборами» в условиях военной оккупации и в конечном итоге «воссоединение» трех стран Прибалтики с братской семьей советских народов.
Тогда же, летом 1940 года, резко - по многим направлениям и в разных формах, включая организацию кровавых уличных беспорядков, - усилилось политическое давление на Финляндию. Казалось, что еще немного, и Финляндия будет столь же «добровольно» принуждена к воссоединению с Карело-Финской ССР.
Маршал Маннергейм, насколько можно судить по его мемуарам, практически не сомневался в том, что Финляндия стояла на пороге гибели: «Финляндия уже осенью 1940 года могла снова стать жертвой нападения, отразить которое страна была бы не в состоянии... Так же, как и перед началом Зимней войны, опасно увеличилось число нарушений границы самолетами... Признания всех без исключения большевистских агентов, задержанных нами, свидетельствовали, что подготовка к войне против Финляндии шла полным ходом.»
18 августа немецкий подполковник Велтьенс в качестве специального представителя рейхсмаршала Геринга посетил Маннергейма и передал ему, что Германия благожелательно отнеслась бы к просьбе Финляндии о поставках немецкого вооружения, если в свою очередь сама Финляндия разрешит транспортировку через свою территорию немецких грузов военного назначения в Норвегию. Принципиальный положительный ответ был получен уже на следующий день, технические вопросы транзита были согласованы 12 сентября, а еще через 10 дней было подписано официальное соглашение. Сразу же после этого через территорию Финляндии на север Норвегии, в город Киркенес, был направлен артиллерийский зенитный дивизион вместе с подразделениями обеспечения, то есть дюжина зенитных орудий и несколько сот солдат и офицеров.
Не приходится спорить о том, что формально юридически транзит военных грузов и военнослужащих через территорию Финляндии означал наглое вмешательство Германии в «сферу влияния» СССР, зафиксированную в Секретном протоколе от 23 августа 1939 года. Разумеется, при наличии доброй воли и желания этот злосчастный дивизион можно было переправить в Киркенес и другим путем, а решение о его транспортировке через территорию Финляндии было политическим шагом, явно недружественным по отношению к Москве. Столь же бесспорно и другое: переброска через территорию Финляндии немецкого зенитного дивизиона не создавала угрозы безопасности для Советского Союза - ни на стратегическом (об этом вообще нелепо спорить), ни на тактическом уровне.
Внезапно обозначившийся интерес Германии к финским делам противоречил интересам СССР только в одном случае: если под этими «интересами» понимать намерение довести до победного конца начатую в декабре 1939 года агрессию против Финляндии.
Утром 13 ноября из Москвы в Берлин улетела ответная шифровка: «Для Молотова от Инстанции. Твое поведение в переговорах считаем правильным». Получив одобрение своих действий от Сталина, Молотов отправился на встречу с Гитлером, дабы заставить того «заговорить о Финляндии». И эта задача оказалась выполнена и даже перевыполнена - большая часть второй (и последней в истории) беседы Молотова с Гитлером оказалась посвящена не глобальным вопросам дележа Индийского океана, Черноморских проливов, Ирана и Гибралтара, а маленькой, но так сильно раздражающей Москву Финляндии.
Многочасовая беседа развивалась в стиле «диалога двух глухих». Со скрежетом заевшей грампластинки Молотов раз за разом повторял два тезиса: Финляндия входит в советскую «сферу интересов», а это значит, что СССР вправе безотлагательно приступить к «разрешению финской проблемы». Один из витков этой перебранки выглядел так:
«... Молотов продолжает, что в отношении Финляндии он считает, что выяснить этот вопрос является его первой обязанностью; для этого не требуется нового соглашения, а следует лишь придерживаться того, что было установлено, то есть что Финляндия должна быть областью советских интересов...
Гитлер заявляет, что точка зрения Германии на этот вопрос не изменилась, но он только не хочет войны в Балтийском море. Кроме того, Финляндия интересует Германию только как поставщик леса и никеля. Германия не может терпеть там сейчас войны, но считает, что это область интересов России. То же относится и к Румынии, откуда Германия получает нефть, там тоже война недопустима. Если мы перейдем к более важным вопросам, говорит Гитлер, то этот вопрос будет несущественным. Финляндия же не уйдет от Советского Союза. Затем Гитлер интересуется вопросом, имеет ли Советский Союз намерение вести войну в Финляндии? Он считает это существенным вопросом.
Молотов делает замечание, что не всегда слова соответствуют делам.
В интересах обеих стран, чтобы был мир в Балтийском море, и если вопрос о Финляндии будет решен в соответствии с прошлогодним соглашением, то все пойдет очень хорошо и нормально. Если же допустить оговорку об отложении этого вопроса до окончания войны, это будет означать нарушение или изменение прошлогоднего соглашения.
Гитлер утверждает, что это не будет нарушением договора, так как Германия лишь не хочет войны в Балтийском море. Если там будет война, то этим будут усложнены и затруднены отношения между Германией и Советским Союзом, а также затруднена дальнейшая большая совместная работа.
Молотов считает, что речь не идет о войне в Балтийском море, а о финском вопросе, который должен быть решен на основе прошлогоднего соглашения.
Гитлер делает замечание, что в этом соглашении было установлено, что Финляндия относится к сфере интересов России.
Молотов спрашивает: «В таком же положении, как, например, Эстония и Бесарабия?»
В немецком варианте протокольной записи (выше был процитирован советский вариант) этот момент зафиксирован так:
«Молотов ответил, что дело не в вопросе о войне на Балтике, а в разрешении финской проблемы в рамках соглашения прошлого года. Отвечая на вопрос фюрера, он заявил, что представляет себе урегулирование в тех же рамках, что и в Бессарабии и в соседних странах (соседи Финляндии - государства Прибалтики. - М. С.).»
Примечательно, что ни Гитлер, ни Молотов даже не сочли нужным упомянуть мирный договор между СССР и Финляндией, заключенный 12 марта 1940 года. Хотя что же тут удивительного? Авторитетные паханы собрались для конкретного базара, о никчемных бумажках, подписанных с лохами, говорить при таких встречах на высшем уровне как-то и не принято...
В еще более острой форме происходило (и столь же безрезультатно завершилось) обсуждение «румынского вопроса».
В конце июня 1940 года Москва заявила о своих претензиях на территорию Буковины (пограничная с Украиной область севера Румынии в верховьях реки Прут). До начала Первой мировой войны эта территория входила в состав империи Габсбургов (Австро-Венгрии), а в секретном советско-германском протоколе о разделе сфер влияния в Восточной Европе от 23 августа 1939 года о ней не было сказано ни слова. Новые требования Сталина вызвали крайнее раздражение в Берлине. После короткой, но уже отнюдь не дружественной дискуссии стороны сошлись на том, что Советский Союз ограничивает свои притязания лишь северной частью Буковины (Черновицкая область современной Украины).
Явно обозначившийся интерес Сталина к Румынии, то есть к единственной (не считая СССР, разумеется) стране Европы, в которой Германия могла получить нефть в потребных для ведения войны количествах, крайне обеспокоил Гитлера. Кульминацией обострения советско-германских отношений осенью 1940 года стал так называемый второй Венский арбитраж. 30 августа 1940 года в Вене в течение одного дня был решен многовековой спор о Трансильвании. Под давлением Германии и Италии румынское руководство согласилось передать северную часть Трансильвании (43,5 тыс. кв. км с населением 2,5 млн человек) Венгрии. В обмен на проявленную уступчивость маршал Антонеску получил от стран фашистской «оси» официальные гарантии неприкосновенности оставшейся территории Румынии.
Советское руководство немедленно выразило свой самый решительный протест. Уже на следующий день, 31 августа 1940 года Молотов заявил послу Шуленбургу, что «Германское правительство нарушило статью 3 Договора о ненападении от 23.08.1939 г., где говорится о консультации в вопросах, интересующих обе стороны. Германское правительство нарушило эту статью, не проконсультировавшись с Советским правительством в вопросе, который не может не затрагивать интересы СССР, т. к. дело идет о двух пограничных Советскому Союзу государствах».
9 сентября 1940 года Молотов еще более конкретно объяснил Шуленбургу, в чем заключаются «интересы СССР», нарушенные «Венским арбитражем». Разумеется, проблема была не в том, что замок легендарного трансильванского вампира Дракулы в очередной раз «сменил прописку» - с румынской на венгерскую. Оказывается, неизменно миролюбивому Советскому Союзу чем-то мешали гарантии неприкосновенности румынской территории, данные Германией.
«Тов. Молотов заявил Шуленбургу, что Советское правительство, идя навстречу Германскому правительству, сократило свои претензии к Румынии и ограничило их в отношении Буковины только ее северной частью. Но тогда же тов. Молотовым было заявлено, что при постановке при соответствующих условиях вопроса о Южной Буковине мы надеемся, что Германское правительство поддержит нас в этом вопросе. Предоставление гарантий Румынии расходится с этим пожеланием Советского правительства».
И это еще не все. 21 сентября Молотов вызвал Шуленбурга и вручил ему «памятную записку» относительно несоблюдения германским правительством статьи 3-й Договора о ненападении: «Советское правительство не может также не обратить внимания на то обстоятельство, что дачей Румынии гарантий в отношении ее государственной территории был дан повод утверждать, что этот акт Германского правительства направлен против СССР. Как известно, такого рода утверждения действительно получили значительное распространение...»