Черчилль, готовясь к стратегическому воздушному наступлению на Германию, задался целью иметь в строю одну тысячу тяжелых бомбардировщиков, и лишь в самом конце войны, в марте - апреле 1945 года авиация союзников смогла одновременно направить в небо над Германией более тысячи четырехмоторных бомбовозов. То, чего требовал генерал Птухин, не могла обеспечить ни одна экономика мира, даже богатейшая и защищенная от бедствий войны двумя океанами Америка. В реальности авиапромышленность СССР выпустила за семь лет менее 7 тысяч условно «дальних» (фактически средних фронтовых) бомбардировщиков ДБ-3 (Ил-4) и менее 70 тяжелых четырехмоторных ТБ-7 (Пе-8).
Фантазии и надежды рухнули утром 22 июня 1941 года. Все оказалось несравненно мельче и проще. Вместо 10 тысяч самолетов противник сосредоточил против Юго-Западного фронта 247 бомбардировщиков и 109 истребителей (правда, через день командование люфтваффе усилило воюющую в небе над Украиной группировку, перебросив из Румынии в Польшу еще одну истребительную группу, в составе которой было целых 20 исправных «мессеров»). Такими силами немцы раскатали в пух и прах ВВС Киевского ОВО, на вооружении которых было порядка 2 тысяч самолетов (и это не учитывая 350 бомбардировщиков 4-го корпуса ДБА в Запорожье).
Фактически вся группировка люфтваффе в южной Польше сгрудилась на восьми крупных аэродромах, расположенных не далее 50-100 километров от границы и представлявших собой идеальную цель для удара с воздуха. Однако ни тысяча, ни сто, ни десять советских бомбардировщиков или истребителей ни одного налета на немецкие аэродромы не произвели. В сводках 5-го авиакорпуса люфтваффе за июнь 41-го в графе «Уничтожено на аэродромах авиацией противника» стоит короткий, но красноречивый прочерк. Всего же в первый, самый длинный (18 часов светлого времени) день войны бомбардировщики ВВС Юго-Западного фронта выполнили 34 (тридцать четыре) боевых вылета.
И лишь в одном пункте ожидания генерала Птухина сбылись полностью. 24 июня 1941 года он был арестован, 13 февраля 1942-го постановлением Особого совещания приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян 23 февраля 1942 года - в очередной День Красной Армии. Место захоронения неизвестно. Реабилитирован за отсутствием состава преступления в 1954 году.
«Дело авиаторов»
Война для советских ВВС началась значительно раньше того воскресного утра, когда немецкие бомбы посыпались на «мирно спящие аэродромы». Тяжелейшие потери, причем в самом главном, командном звене советская авиация понесла уже в мае - июне 1941 года. И по сей день нет внятного объяснения того, почему именно в начале лета 1941 года новый вал репрессий накрыл руководство военной авиации и военной промышленности. Даже на фоне других абсурдных и кровавых деяний сталинского режима так называемое «дело авиаторов» поражает своей иррациональностью.
Сов. секретная справка, которую Лаврентий Берия подал Сталину 29 января 1942 года, содержит список из 46 арестованных, которых не успели еще расстрелять к тому времени. Рядом с каждой фамилией было предельно кратко изложено существо предъявленных обвинений. Этот документ сразу и безоговорочно снимает сакраментальный вопрос: «А верил ли сам Сталин в виновность своих жертв?» В данном случае подобный вопрос неуместен -в справке нет ничего, во что мог бы поверить даже самый доверчивый человек. Ревнивому и страстному мавру Отелло хотя бы предъявили «вещественное доказательство» - платок. В «деле авиаторов» все было скучно, страшно и мерзко. Никакого «платка» чекисты не нашли.
В обвинениях, предъявленных арестованным генералам, нет ничего конкретного, нет ни одного факта, ни одного документа, ни одного реального события, нет мотива совершения столь страшного преступления, нет сообщников на той стороне фронта, которым мнимые «шпионы» передавали секретные сведения. Нет ничего, кроме шаблонных фраз: «...уличается как участник антисоветского военного заговора показаниями Петрова и Сидорова». Против фамилии условного Сидорова будет написано: «.уличается показаниями Иванова и Петрова». Более того, сплошь и рядом появляются примечания: «От показаний отказались».
Бросается в глаза и явная устарелость обвинений, в которых «сознаются» или даже не сознаются (хотя от этого ничего и не меняется!) обреченные. Видимо, чекистам было лень придумывать что-то новое и актуальное, связанное с мировой войной, Гитлером, Черчиллем и пр. Со старых «шпаргалок» 1937 года были переписаны обвинения в «троцкистско-террористическом заговоре», а в числе свидетелей обвинения присутствуют люди, уже много лет назад расстрелянные! Во что же мог тут поверить товарищ Сталин? В показания тех, кто «сознался»? Мог ли Сталин не понимать цену этих «показаний», если он самолично санкционировал использование мер физического воздействия и даже не погнушался лично проинформировать об этом нижестоящие партийные инстанции (известная шифротелеграмма ЦК ВКП (б) от 10 января 1939 года)...
Не пытаясь приоткрыть завесу тайны над этой трагической историей, приведем лишь простую и беспристрастную хронологию событий. Впрочем, простой тут не может быть даже хронология, ибо что же считать начальной точкой? Как правило, «дело авиаторов» связывают с неким заседанием Главного Военного Совета (ГВС), на котором рассматривался вопрос об аварийности в советских ВВС. С легкой руки одного заслуженного адмирала пошла гулять по страницам книг и журналов такая легенда:
«Во время доклада секретаря ЦК Маленкова главком ВВС Рычагов взял да и выпалил с места:
- Вы заставляете нас летать на гробах, потому и аварийность высокая!
Сталин, прохаживавшийся вдоль рядов кресел, на миг застыл, изменился в лице и, быстрым шагом вплотную подойдя к Рычагову, произнес:
- Ви не должны были так сказать.
И, промолвив это еще раз, закрыл совещание. Через неделю, 9 апреля 1941 г., постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) Рычагов был снят с должности и обречен на смерть».
После того как протоколы заседаний ГВС были в 2004 году опубликованы, стало ясно, что вся описанная сцена (включая сам факт участия Сталина в заседании совета) вымышлена. В рассматриваемом периоде состоялось четыре заседания Главного Военного Совета (11 декабря 1940 года, 15 и 22 апреля, 8 мая 1941 года), но Рычагов там даже не упоминался. С другой стороны, вопрос об аварийности в частях военно-воздушных сил действительно обсуждался, но не на ГВС, а на Политбюро ЦК (причем отнюдь не в первый раз). В апреле 41-го очередным поводом к обсуждению стали аварии, произошедшие в частях дальней авиации. Результатом этого обсуждения стало постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 9 апреля 1941 года (протокол № 30).
Виновными были признаны четверо: нарком обороны Тимошенко, начальник ВВС Красной Армии Рычагов, командующий дальней авиацией Проскуров, начальник отделения оперативных перелетов штаба ВВС Миронов. Самое суровое наказание было предусмотрено для Миронова: «.предать суду за явно преступное распоряжение, нарушающее элементарные правила летной службы». Кроме того, Политбюро предложило (то есть приказало) снять с должности и привлечь к суду Проскурова. Что же касается Рычагова, то его сняли с должности «как недисциплинированного и не справившегося с обязанностями руководителя ВВС». Наркому Тимошенко объявили выговор за то, что «в своем рапорте от 8 апреля 1941 г. он по сути дела помогает т. Рычагову скрыть недостатки и язвы, имеющие место в ВВС Красной Армии».
Вот, собственно, и все. Никаких указаний по линии Наркомата госбезопасности отдано не было. Более того, в приказе наркома обороны от 12 апреля 1941 года (№ 0022), по сути дублирующем текст решения Политбюро, появилось весьма важное дополнение: «Согласно просьбе генерал-лейтенанта авиации т. Рычагова командировать его на учебу в академию Генерального штаба Красной Армии». Как видим, ни о каком «обречении на смерть» речь еще не идет. Наконец, уже 4 мая 1941 года, несколько «поостыв», Политбюро принимает следующее решение: «...предложить Прокурору СССР т. Бочкову в отношении генерал-лейтенанта авиации Проскурова и полковника Миронова рассмотреть их дело на суде и, имея в виду их заслуги в Красной Армии, ограничиться общественным порицанием». Учитывая, что советские прокуроры единодушно поддерживали «предложения» Политбюро, инцидент, казалось бы, можно было считать исчерпанным.
Завершая обсуждение явно несостоятельной «аварийной версии» причин истребления руководства ВВС РККА, стоит отметить, что расхожие слухи об «ужасающей аварийности в советских ВВС накануне войны», мягко говоря, неверны. Причем специалистам это было всегда известно. Так, согласно данным Разведуправления Штаба РККА в 1934 году на одну катастрофу в советских ВВС приходился почти в два раза больший налет в часах, чем в авиации Великобритании. Повсеместно цитируемые цифры («ежедневно в среднем гибнет у нас при авариях и катастрофах 2-3 самолета, что составляет на год 600-900 самолетов») взяты из текста того самого постановления Политбюро ЦК от 9 апреля 1941 года. У таких документов были своя, отработанная за многие годы, «стилистика» и своя, не всегда достоверная, статистика. Тем не менее примем за основу именно эти цифры: 50-75 аварий и катастроф в месяц. Много ли это?
В люфтваффе за период с 1 сентября 1939 по 22 июня 1941 года во время обучения в летных школах погибли 1924 человека и еще 1439 были ранены. Кроме того, непосредственно в строевых частях за тот же период при авариях и катастрофах погибли 1609 и были ранены 485 человек летного состава.
В среднем 248 человек в месяц. В месяц, а не в год! Во втором полугодии 1941 года люфтваффе потеряло в авариях и катастрофах (по данным разных источников) порядка 1350-1700 боевых самолетов, то есть от 225 до 280 самолетов в месяц - значительно больше, чем теряли в 1940 году многократно превосходящие их по численности советские ВВС.
С точностью, достаточной в данном контексте, можно рассчитать, что летом-осенью 1941 года в люфтваффе средний налет на одну аварию и/или катастрофу составлял порядка 250-300 летных часов. А в докладе штаба ВВС Западного особого военного округа от 15 мая 1941 года читаем, что средний налет на один поврежденный самолет составил 844 летных часа - великолепный для той эпохи показатель. Аварийность в советских ВВС была весьма и весьма низкой. Это есть факт, который надо просто знать. Гораздо сложнее дать адекватную оценку этого факта.