[858]. Судя по всему, «перемирье» состоялось еще и потому, что ни одна из сторон конфликта не пересекла некий рубеж, понимаемый как пограничье. Так или иначе, он должен был проходить немного западнее р. Упы, в среднем течении которой располагалась «Тула», и Плава, очевидно как-то соотносилась в это время с литовско-рязанским пограничьем[859].
Не менее сложно определить и литовское понимание «рубежа». С литовской стороны за ситуацией в пограничном регионе следил великокняжеский наместник, с начала XV в. сидевший в пограничных крепостях, Любутске и Мценске[860].Опираясь на его сообщения о «великих шкодах», творимых рязанцами в пограничных литовских землях «украинникам нашим», король Казимир IV отправил в 1456 г. к великому князю Ивану Федоровичу в Рязань с посольством В. Хрептовича список претензий к рязанской стороне[861].
Документ не содержит никакой географической конкретики относительно пограничья, нарушаемого рязанцами, но констатирует важный его элемент, наличие «старины» в понимании рубежей между Литовой и Рязанью, «бо мы в твою отчину, и земли, и въ воды не велим вступатися, где кому изъдавна вступа не было». Следовательно, рубеж проходил восточнее литовских на тот момент Любутска и Мценска. В поземельных документах сопредельных с литовскими рязанских земель, данных от имени князя Федора Васильевича не позднее 1503 г. (в этом году он скончался), фигурирует некий «любутский рубеж»[862], возможно, старое литовско-рязанское пограничье.
Таким образом, нет особых оснований считать «Тулу» с сопредельной территорией литовско-рязанского договора 1427 г. и «Списка» Свидригайло Ольгердовича 1432 г. входящей в это время в состав Великого княжества Литовского. Тем более, что и далекие наследники Витовта продолжали считать «Тулу город со всеми выходы и даньми» своей, как например, Сигизмунд IV, получивший в 1506–1507 гг. на нее, в составе литовских земель, уже цитированный ранее ярлык от крымского хана[863].
Что же представляла собой «место Тула» великокняжеских договоров XIV–XV вв.?
В историографии вопрос об этом не ставился, и только относительно «Тулы» докончания 1381 г. неоднократно высказывалось предположение о том, что это был город[864], к которому уже в XIV в. примыкал «значительный район»[865].
«Тула» докончания Дмитрия Ивановича Московского и Олега Ивановича Рязанского характеризуется договаривающимися сторонамина не как «город», а как «место», то есть определенная территория[866]. В договорных грамотах XIV в. «место» в соединении с топонимами встречается всего дважды, это «Заберега с месты» и «Лопастеньские места» духовной великого князя московского Ивана Ивановича (ок. 1358 г.)[867]. Первая, в написании «Заберег» числится в духовной старшего брата московского князя, Семена Ивановича (1353 г.) среди «сел», в духовной же сына Ивана Ивановича, великого князя Дмитрия Ивановича значится среди «волостей» («волость отъездная»)[868]. «Лопастеньские места» духовной великого князя Ивана Ивановича – левобережная часть волости «Лопастна», отделенная Окой от административного центра на правом берегу реки[869].
Скорее всего, «место Тула» московско-рязанского договора 1381 г., как и в вышеприведенных случаях, означает не столько конкретный населенный пункт, сколько территорию – волость с неким административным центром, безусловно, к моменту заключения договора уже существовавшим.
Стоит обратить внимание на тот факт, что самостоятельный топоним «Тула» присутствует только в договоре 1381 г. В последующих московско-рязанских договорах, 1402, 1434 и 1447 гг. «Тула» более не «место», а к топониму прибавляется еще один, «Берести (Берестии, Берестеи)», очевидно составляющее с «Тулой» определенное территориальное и административное единство[870]. Высказывалось мнение, впрочем ничем не подкрепленное, о соответствии его с. Берещено под современным г. Чернь[871], расположенным много южнее Тулы. Соединение в текстах докончаний топонимов через предлог «и» скорее говорит о географической близости объектов.
С некоторой долей вероятности можно предположить, что на территории «Тулы» вблизи соименного административного центра в какой-то момент появился второй, вследствие чего «место Тула» докончания 1381 г. эволюционировало в «Тулу и Берести» XV в.
Между 1447 г., когда было заключено последнее московско-рязанское соглашение, упоминающее «Тулу», и началом XVI в. источники никаких сведений о «Туле» не содержат, но в исходе первого десятилетия топоним опять появляется, уже в летописях и разрядных книгах, и это теперь совершенно определенный тип поселения, «град на Туле».
Градостроительная история Тульского кремля в свое время была подробнейшим образом проанализирована В. В. Косточкиным, однако с главным выводом автора, о том, укрепления изначально ставились в смешанной технике, из кирпича и дерева, основано на единичном и, похоже, недостоверном известии одного позднего летописца[872].
Летописные известия четко показывают, что строился «град на Туле» в два этапа, «град древян» ставили в 1509–1510 гг.[873], «град камен» «поставиша» в 1519–1520 гг.[874] Ряд летописей относительно последней даты употребляет глагол «свершиша» то есть «закончили».[875] Вполне логичным представляется, что деревянные укрепления вполне могли быть возведены за один сезон, относительно же каменных стен в летописи попала только дата завершения их строительства. С этой точки зрения уникальное известие одной из летописей, «поставиша город на Туле деревян, а на пятое лето камен»[876], дает дату начала строительства каменного кремля «на Туле», 1513–1514 г.
Стоит также подчеркнуть, что ни одно из летописных известий не содержит месяца начала строительства, и деревянных, и каменных стен, что делает невозможным, в силу бытования в России этого времени сентябрьского годового счисления, сведения датировки к одному году[877].
Возведение стен и башен из белого камня и кирпича заняло пять – шесть лет. Срок строительства представляется вполне правдоподобным. Почти одновременно с Тулой и в близких инженерно-технических параметрах и архитектурных формах в Росси ставились еще две каменных крепости южных границ Великого княжества Московского, кремли Коломны и Зарайска. Первый «почат делати» в 1524 г. а завершен в 1531 г.[878], то есть возводился шесть – семь лет, как и Тула. Второй, первоначально «град на Осетре камен», самый маленький из кремлей, ставился три года, межу 1528 и 1531 гг.[879]
Похоже, назначением первого, быстро возведенного деревянного «града на Туле» было служить укрепленным плацдармом для выдвигавшихся «на Поле» за Оку полков «берегового разряда» вооруженных сил Русского государства XVI в. Только около времени завершения строительства каменного кремля Тула обрела статус города с собственным гарнизоном, и в нее стал назначаться воевода (первым в этом чине «на Туле» разрядные книги фиксируют в 1527 г. князя Ф. Хрипунова[880]). Таким образом, речь надо вести не только об укреплении обороноспособности крепости с появлением каменного кремля, но и о повышении статуса «крепости на Туле».
Территория будущего Тульского уезда, «Тула и Берести» великокняжеских договорных грамот, как помним, в результате «купли» великого князя Василия Васильевича вошла в состав владений московских князей много ранее всего рязанского удела. Само Великое княжество Рязанское, пребывая к этому моменту уже более столетия под прямым патронатом Москвы, продолжало сохранять формальную независимость вплоть до 1521 г. «Крепость на Туле», и деревянная, и каменная в период строительства, возводилась в то время, когда продолжало действовать положение московско-рязанского договора 1483 г. о совместном «ведении» рубежа по р. Мече, возлагавшее на великих князей обязанности по совместной обороне южных границ от татарских набегов. Не исключено, что на начальном этапе истории «крепости Тула» последняя была также одним из элементов этой совместной обороны.
Воинские формирования великого князя московского начали регулярно выдвигаться «на Тулу» с весны 1513 г.[881] Это был «береговой разряд» из пяти полков, обычно стоявший по крепостям левого берега Оки с весны до осени и по мере необходимости выдвигавшийся за реку, «на поле». В 1513–1514[882] и 1515–1516 гг.[883] такая необходимость диктовалась военными действиями в Литве, в 1517 – «для крымского царя приходу»[884].
Понятно, что в деревянной «крепости Тула» наверняка постоянно присутствовал какой-то воинский контингент, а в 1519 г. здесь даже держали военнопленных, «одиннатцать человек татар»