– Вот что происходит, когда информация – секретная, между прочим, – попадает не в те руки. Хорошилов действительно занимался операциями на мозге, но закончил свою деятельность еще в 25-м. Куколев в это время буйствовал в Ленинграде.
– Но кто-то его все же прооперировал в прошлую зиму.
– Кто-то и гипнозом орудует, Константин Федорович, направо и налево, – отбился Мезенцев.
– Согласен, – кивнул Грених, про себя отметив, как был напряжен Мезенцев в течение всего этого короткого разговора и как отлегло у него от сердца, как расслабились пальцы, мышцы лица, когда удалось выкрутиться.
Грених, конечно, не смог бы проверить правдивость слов старшего следователя, а спросить у Хорошилова уже не было возможности, и он пожалел, что не уточнил время проведения операций. Хотя аргумент у Мезенцева был железный – кто-то другой пользовался гипнозом, и прооперировать Куколева мог тоже кто-то другой, не сотрудник колонии.
– Давайте разбираться, – предложил Мезенцев, раскрыв ладони.
Вместо ответа Грених вынул из-за пазухи карточку с приглашением и протянул ему со словами:
– При обыске вы не нашли, потому что допустили оплошность: обыскали квартиру, а меня забыли.
Мезенцев взял карточку, поморщившись так, словно пришлось хлебнуть лимонной выжимки.
– У Риты есть такое же. И его вы не нашли, так как оно лежало в кармашке ее платья, которое вы тоже обыскивать не стали.
– Грених, вы невозможный педант. Признаю, ну оплошал. Вы довольны?
– Нет. Я не доволен совершенно. Пошло почти два месяца, но до сих пор неизвестный с командой покрывает тела черной пеной, в газетах он появляется как герой и, возможно, под носом у милиции организовал еще и театральную антрепризу с элементом гипноза.
– Не вижу связи между антрепризой у Мейерхольда, о которой вы рассказали, и нашим Зорро. Что там может быть такого у этого Мейерхольда, кроме его театральных причуд?
– Вот именно, – Грених с досады вскинул палец в воздух, – в этом-то и беда, что вы не нашли связи, потому дело стало. Смерть Лиды Фоминой и Синцова для вас – бытовая случайность. Но если в тот день, когда вы переворачивали мои полки в поисках… Позвольте уточнить, чего именно? Тех жалких остатков от работ по психохирургии Максима Грениха? Если бы вы, вместо того чтобы переворачивать вверх дном мою библиотеку, обыскали меня и Риту, то приглашения были бы у вас в руках, и вы бы уже шли в нужном направлении, а не топтались на месте.
– Что ж вы оба мне их не отдали?
– А с какой стати? Рита – летающая в облаках артистка. Я – судебный медик, мое дело – в трупах скальпелем ковырять. Когда приглашение лежало у меня в кармане, я ведать не ведал, что театральная постановка обернется припадком бешенства у Стешиной и смертями Лиды и Синцова. Это ваша работа – раскрывать преступления.
Мезенцев сжал губы так, что те посинели, его щека дергалась от непрерывного спазма, временами он моргал, тщетно пытаясь справиться с непроизвольными мышечными сокращениями.
– Мы в одной лодке, Грених. Меня, как и вас, пытаются одурачить. Нужно объединиться, а не драть друг другу глотки.
– То есть вы позволяете делиться с вами моими умозаключениями?
– Говорите.
– Так вот я отвечу, наконец, почему я пришел в эту квартиру. Шкловский и я – в прошлом знакомы. Но я его не узнал поначалу. Подозреваю, что он меня – тоже. Не вспомнил, чем я занимался и кто я, не связал с опытами, что ставил мой брат. Хотя он участвовал в них как консультант по гипнозу. Шкловский – фокусник, циркач, демонстрирующий тот род фокусов, когда из толпы вызывают любого человека и на глазах, заговаривая его, заставляют выделывать разные штуки: по-петушиному орать или петь арию, которую он в помине не знал. Также он читает мысли, это ментализмом называется. А чтобы на публике мысли якобы читать, надо хорошо знать поведенческую психологию. Он дрожал и блеял при вас, на самом же деле он замечательно владел и собой, и ситуацией. Он ловко подыграл мне, изобразив гипнотический транс, решил, что перед ним новичок. Я должен был заметить подвох, проверить реакцию зрачка и сухожильные рефлексы, но не сделал этого. Здесь… и я оплошал, Сергей Устинович.
– Этот ваш гипноз… – процедил Мезенцев. – Вот никогда он мне не нравился. Лучше бы его не было. Одно дело, когда только мы им владеем, другое – когда против нас его используют. Значит, Шкловский тоже был гипнотизером?
– Получается, так.
– Думаете, что это он в антрепризе участвовал?
– Вполне возможно, что косвенно, как консультант. Но, думаю, не он проводил сам гипноз. Его убили свои же. Не прошло ведь и трех часов с тех пор, как я Пете поведал о том, что вспомнил его… Точно кто-то в больнице подслушал и тотчас дал сигнал избавиться от единственной зацепки в следствии, которая только-только мелькнула на горизонте.
Грених поднялся, стал расхаживать, ярость схлынула, он вдруг ощутил, что нащупал нечто очень близкое. Ответ. Ответ, маякнувший ярким драконьим хвостом и испарившийся, но все же притаившийся где-то рядом. Нужно было только хорошенько подумать, поразмыслить. Он остановился, сжав кулаки и уставившись на Петины ботинки с разными шнурками.
Кто-то в больнице работал на эту команду убийц. Кто-то передавал техники гипноза, установил слежку за Гренихом, кто-то вовремя убрал Синцова и Шкловского.
Грених продолжал попытки нащупать ответ на эти вопросы. Тот словно дышал у его правого уха, дразнился, играл в жмурки, стоило Константину Федоровичу повернуться вправо, ответ принимался дышать слева.
Он продолжал пялиться на ботинки Пети, пока стажер не выпрямился и не убрал ноги под кресло, глядя на профессора испуганно-вопросительными глазами.
И тут перед мысленным взором Грениха предстала череда событий: Петя, выслушавший его историю знакомства со Шкловским, Петя, потянувший Грениха в МГУ, Петя, бросившийся звонить подружке, и мертвый Шкловский в итоге.
Петя не дал Грениху направиться в Трехпрудный переулок сразу же, протянул время, успел телефонировать кому-то, предупредить, а уж потом, когда был уверен, что дело сделано и Шкловский убран, преспокойно согласился идти с профессором к нему.
Константин Федорович насилу сдержался, чтобы не поднять на Петю глаз, не выдать взглядом того, что он только что понял. Он медленно развернулся, на негнущихся ногах подошел к стулу и сел.
«Один – серый, другой – белый, – пронеслось в голове Грениха, – два веселых гуся».
Шнурок был белым, потому что Петя его выстирал. А зачем стирать только один шнурок? Потому что он его выпачкал… в крови и ошметках кожи Лиды Фоминой, которую задушил в день, когда девушка, решившая, что спектакль заказал ее отец, да еще и будучи под воздействием горя от потери, набросилась с пистолетом на тех, кто был за ширмой. Смерть родителя сказалась на ее психическом состоянии, или же грабители в тот день внушили ей безумие.
Грених закрыл глаза, ощущая подступившую горечь к горлу и резкий приступ тошноты, вспомнив, как сам повелел Пете отвезти Синцова. Тому ничего не стоило разыграть уход из больницы, потом тихо вернуться, быстро наполнить другой шприц камфорой, заменив успокаивающее средство возбуждающим. Для человека, склонного к эпилепсиям, это было смертельной дозой. 10 мл камфорного раствора убили пациента. И Петя, учившийся на третьем курсе медицинского, уже знал о таких вещах, он знал о гипнозе, причем очень многое, и о дегидратации углеводов. Возможно, идею феерического способа избавляться от улик на теле убитых ему случайно подсказала Ася, которая как раз в то время проходила эту тему по химии.
Все эти размышления пронеслись в голове Константина Федоровича за доли секунды, он смог подавить приступ паники, на мгновение охвативший его при мысли, что самый преданный из его учеников, с ног до головы комсомолец, патриот, идейный лидер на своем факультете, пример для других студентов, осваивающий две профессии сразу, все лето бегающий с одной стажировки на другую, оказывается на деле преступником. Да еще каким – настоящим маньяком, так тонко рассчитавшим свои действия, так ловко работающим на два лагеря, что ему удалось обмануть и Грениха – опытного психиатра, и Мезенцева – опытного следователя.
Грених вдохнул. Он не имел права – после того, как уже дважды ошибся, – делать таких поспешных выводов и бросаться сейчас на мальчишку, который, быть может, просто всегда был в нужное время в нужном месте.
Не мог Петя, человек с таким ясным, открытым лицом, с таким добродушным характером, быть убийцей. Семь человек! Да еще и прооперированный Куколев. Нет, операцию такую он произвести бы не сдюжил, здесь долгая практика требуется, чтобы залезть человеку в мозг через глаз и совершить только такие повреждения, которые бы отняли у него сознание, но не жизнь. На такую ювелирную работу Петя не был еще способен.
Грених ошибся. Ошибался с братом, не поверив в его смерть, ошибался с Мезенцевым. Ошибся и с Петей. Громко выдохнув, он уронил локти на колени и спрятал лицо в ладонях.
– Думаю, – хрипло проговорил Грених, – убили его свои и гипнозом в квартиру никто не проникал. Этот миф они пустили для того, чтобы нас запутать.
– А зачем же было создавать антрепризу? – Мезенцев, который тоже ушел глубоко в размышления, дернул щекой, когда к нему вдруг обратился Грених.
– Они увидели, что присутствие гипнотизера в их шайке привлекло внимание общественности. И решили этим воспользоваться, увели нас по ложному следу. Единственно только…
Грених на минуту замолчал, потому что произносить печальную правду было непросто.
– Единственно только гипноз у них там, в театре, был настоящий. Они представлялись мной…
– Вами? – сделал Мезенцев недоуменное лицо. И скривился в усмешке. – Ай-я-я-яй! Кто бы мог подумать, какие негодяи.
– И гипнотизировали моих пациентов, используя уже отработанный раппорт.
– Вот что бывает, когда такие вещи становятся общедоступными, – пожурил Сергей Устинович. – Почему бы вам не работать секретно, а?
– Мне велели стажеров учить и других врачей, я и учил.