Едва я начинаю просматривать их, как в комнату возвращается Ли. Он несет кофе.
– Ну вот, стоило мне выйти из комнаты на пять минут – и ты уже в «Фейсбуке».
Тон его голоса – шутливый, но в выражении лица промелькнуло что-то очень похожее на раздражение.
Я пытаюсь ему улыбнуться, а затем бросаю быстрый взгляд вниз, на свой телефон. Фотография Гаррисона исчезла, а вместе с ней исчезли и все имевшиеся под ней комментарии. Но даже если бы они и не исчезли, я не оказалась бы настолько глупой, чтобы их ему показывать. Если я хочу, чтобы у меня сложились с ним отношения (а я этого хочу), то мне следует твердо помнить, что есть вещи, которые мне придется держать от него – и от всех остальных людей – в секрете.
Июль 2008 года
Папа стучит в мою дверь. Моя первая реакция – притворяюсь, что сплю. Я не хочу вступать с ним в разговор. Но он прекрасно знает, что я вовсе не сплю, и я не могу позволить себе проявить по отношению к нему непорядочность. Поэтому я говорю: «Да!» – и морально готовлюсь к тому, что мне сейчас предстоит услышать.
Он заходит и садится на край кровати. Сидит и теребит пуговицы на своем кардигане, не решаясь посмотреть мне в глаза.
– Мне сегодня позвонила миссис Бут, – говорит он. Я закатываю глаза и таращусь на потолок. – Она говорит, что волнуется за тебя.
– За что она волнуется – так это за то, что я завалю в следующем году экзамены и что это плохо отразится на их показателях успеваемости.
Папа вздыхает. Теперь уже его очередь таращиться на потолок.
– Она на самом деле переживает за тебя, Джесс. Мы все переживаем. Мы просто хотим тебе помочь.
– Да, но вам не под силу это сделать, правда? Если, конечно, вы не обладаете способностью воскрешать людей из мертвых. И я знаю, что все думают, что я веду себя неадекватно: я ведь вижу, как они переглядываются, – но ты знаешь, что я тебе скажу? Я веду себя адекватно. Просто я справляюсь с ситуацией так, как могу. Простите, что я не пытаюсь казаться веселой, но мне как-то не хочется веселиться, потому что прошло всего лишь три месяца после того, как мама умерла. А еще знаешь что? Я сомневаюсь, что смогу справиться с этим через полгода, через год или черт знает через сколько времени, потому что мне попросту этого не хочется. Понятно?
Папа смотрит на меня в первый раз за этот наш с ним разговор. Его глаза поблескивают от подступивших слез. Я кажусь самой себе какой-то дурой.
– Мама не хотела, чтобы у нас все было вот так, ведь правда? И если в школе переживают по поводу твоей успеваемости, нужно что-то сделать для того, чтобы тебе помочь, потому что уж чего мама точно бы не хотела – так это того, чтобы ее кончина сказалась на твоей учебе.
– Но мне плевать на мою успеваемость. Мне уже вообще на все наплевать. Неужели ты этого не понимаешь?
– Ты говорила маме, что приложишь все усилия для того, чтобы поступить в художественный колледж.
– Да, это верно, но я тогда просто старалась ее как-то подбадривать, потому что знала: она очень хочет, чтобы я туда поступила. Я же не могла ей говорить, что собираюсь вечно горевать и буду заваливать все в своей жизни после того, как она умрет.
Папа проводит пальцами по тому, что еще осталось у него на голове от волос.
– Может, тебе стоит почаще ходить куда-нибудь со своими друзьями? Это нехорошо, что ты все время находишься наедине с собой.
– Я не хочу никуда ходить. Ты же никуда не ходишь.
– Хожу.
– Только на работу. Ни на какие вечеринки ты ведь не ходишь. Потому что тебе не хочется этого делать. И мне вот тоже не хочется.
– Да, но я – старый хрыч, у которого совсем нет друзей. Тебе же всего пятнадцать лет, и друзей у тебя – полно.
Когда он это говорит, на его лице появляется слабое подобие улыбки. Я изо всех сил пытаюсь улыбнуться в ответ, но мне, кажется, удается лишь слегка приподнять один уголок своего рта.
– Я встречаюсь с Сейди. Она – единственный человек, который мне в данный момент нужен. Она – единственная, кто меня понимает.
Я позволяю Сейди приходить ко мне, потому что она позволяет мне грустить, хныкать и говорить, что это несправедливо. Я знаю, что становлюсь, наверное, похожей на ослика Иа, но именно такое у меня в последнее время настроение, и я не собираюсь этого скрывать. Во всяком случае, от своей лучшей подруги. Иногда я сожалею, что не живу в одной из тех стран, в которых после смерти близкого человека нужно ходить в трауре целый год, потому что лично мне это кажется гораздо более уместным и порядочным, чем когда все пытаются улыбаться и делать вид, что этого трагического события не происходило, и уклоняются от разговоров о нем, потому что не хотят меня расстраивать.
Папа обхватывает свою голову руками. Я знаю, что он делает все, что только может. Я знаю, что мне следовало бы сейчас его обнять, но я не могу это сделать. Не могу потому, что, если я это сделаю, вся моя боль выйдет наружу, а это его еще больше встревожит. У него ведь тогда и в самом деле появится серьезный повод для беспокойства.
– Пожалуйста, просто попытайся, Джесс, – шепчет он. – Ради мамы.
– Хорошо, – шепчу я в ответ.
Он встает и выходит из комнаты, бесшумно закрывая за собой дверь.
Воскресенье, 31 января 2016 года
Ли звонит в десять, что для него довольно рано. Уж не собирается ли он сказать, что не придет? Я очень надеюсь, что нет.
– Привет, милый, все в порядке? – спрашиваю я.
– Да, все хорошо, спасибо. Мне просто интересно, не слишком ли уже поздно добавить еще одного человека в число участников нашего воскресного обеда? Мне хотелось бы привести с собой Джесс, если это возможно.
Мое лицо расплывается в улыбке. Похоже, тут все серьезно. Я знала это.
– Ну конечно, она может прийти. Мне будет очень приятно с ней познакомиться.
– Ну вот и хорошо. Я не был уверен, найдется ли у тебя дома достаточно еды. Я могу принести что-нибудь с собой, если нужно.
– Не говори глупостей. Ты же знаешь, что у меня всегда всего полно.
– Да, но аппетит у нее – будь здоров.
Я слышу через телефонную трубку, как рядом с Ли кто-то хихикает.
– У меня всего будет даже больше, чем нужно. Жаркое для нее подойдет? Есть что-нибудь такое, чего она не любит?
– Только соус «Пири-пири».
– Что-что?
Раздается какой-то приглушенный звук, а затем я слышу, как кто-то тихонько говорит «Ой!» в стороне от телефона.
– Нет, ничего, не переживай. Она ест все подряд.
– Вот и хорошо, я рада.
Я и в самом деле рада. У Эммы был аппетит, как у воробья. Я даже начинала переживать, что ей не нравится, как я готовлю, но Ли сказал, что она всегда ест очень мало.
– Здорово. Тогда мы придем к тебе в час дня.
Я кладу телефон. И на несколько секунд впадаю в ступор. Мне сейчас необходимо очень многое сделать, но я не знаю, с чего начать. Но затем я как бы прихожу в себя, и до меня доходит, что я должна сделать в первую очередь. Пойти в магазин. Мне нужно пойти и купить еще продуктов. Имеющийся у меня кусок говядины достаточно большой для того, чтобы его запросто хватило на троих, но я не уверена, что у меня достаточно картошки для жаркого. Да и моркови у меня, пожалуй, маловато.
Я надеваю сапожки, беру сумку и пальто и запираю за собой входную дверь. Очень удобно, что неподалеку от моего дома на автозаправочной станции имеется магазинчик компании «Маркс и Спенсер». Это как раз то, что нужно в подобных экстремальных ситуациях. Впрочем, в данном случае ситуация не то чтобы экстремальная. Просто я предпочитаю подстраховаться, чтобы не пришлось оправдываться.
Ли обычно не приводит своих девушек на встречу со мной так быстро. Эта, по-видимому, имеет для него какое-то особенное значение. Это чувствуется по его голосу. Он ею явно дорожит. И хочет произвести на нее впечатление. Подозреваю, что она – настоящая красавица.
Я поспешно иду через двор автозаправочной станции в магазин. Заходя сюда, я, как правило, беру экземпляр газеты «Санди мирро», но сегодня у меня нет времени даже на то, чтобы хотя бы быстро просмотреть эту газету. Я кладу в свою корзинку сетку картошки и поворачиваюсь туда, где лежит морковь. Обычно я не покупаю уже помытую морковь, но сегодня сделаю исключение. Мне важно сэкономить хоть немного времени. Я протягиваю деньги девушке, сидящей за кассой. Наверное, работать в компании «Маркс и Спенсер» для нее очень даже неплохо. И зарплата у нее, наверное, повыше моей. Но я не думаю, что смогла бы работать на автозаправочной станции. Я все время переживала бы, что могу стать жертвой нападения вооруженных грабителей. В супермаркете, насколько я знаю, такое вряд ли произойдет.
Из магазина я иду прямиком домой и достаю из шкафа под лестницей пылесос. Это горизонтальный пылесос производства компании «Миле». Я не понимаю тех, кто предпочитает вертикальные пылесосы, особенно с прозрачным корпусом. Мне не нравится думать о пыли, которая находилась на ковре, и уж тем более мне не хочется ее видеть. Вообще-то я пылесосила не далее как вчера, но, думаю, мне следует быстренько пропылесосить еще разок. Дело не в том, что я полагаю, будто гостья может меня за что-то осудить: девушки в возрасте двадцати с лишним лет в нынешние времена вряд ли всерьез задумываются о чистоте в доме, – но я хочу, чтобы она знала: Ли вырос в доме, в котором все делается надлежащим образом. И уж чего мне сейчас больше всего не хочется – так это подвести своего сына. Я, возможно, не всегда была такой матерью, которой он может гордиться, но я уж точно не собираюсь быть такой, из-за которой ему придется краснеть.
Когда я ставлю говядину в духовку, у меня остается еще уйма времени. Я покрошила на говядину немножко розмарина. Я делала это уже пару раз, и Ли сказал, что ему понравилось. Пока готовится жаркое, я занимаюсь уборкой на кухне. При этом я слушаю компакт-диск с песнями Робби Уильямса. Ли, когда ведет себя нахально, чем-то напоминает мне этого певца. Нет, петь Ли, безусловно, не умеет. Но с его внешностью он вполне мог бы входить в состав какой-нибудь современной молодежной группы. По правде говоря, некоторые из участников таких групп явно попали в них исключительно благодаря своей внешности. По крайней мере, кое-кто из тех, кого я слышала на шоу «Икс-Фактор».