другого на всем белом свете. Ты – его мама, и ты будешь бороться за него так, как я боролась за тебя. И все, что тебе нужно делать, – это любить его, Джесс. Вот так вот все просто. И, пожалуйста, целуй своего малыша от имени его бабушки и говори моему внуку каждый день, что, хотя я его никогда не увижу, я его очень люблю. И я буду присматривать за ним – так, как я всегда буду присматривать и за тобой.
Вторник, 21 марта 2017 года
Когда Ли приходит домой с работы, я сижу и жду его. Сижу и жду в детской, окруженная всем тем, что я подготовила для своего внука.
– О господи!.. – говорит Ли, вздрагивая, когда видит меня. – Что ты здесь делаешь?
– Вспоминаю, – говорю я. – Вспоминаю о том времени, когда ты только что родился на белый свет.
– Где Джесс? – спрашивает он, ставя на пол свой портфель и ослабляя галстук. – Она спит?
– Нет, – говорю я. – Она не здесь.
– Что ты имеешь в виду?
– Она ушла, Ли. Ушла сегодня утром.
Он таращится на меня. Я вижу, как на его лице появляется выражение паники.
– А ну-ка давай объясни мне все вразумительно, – говорит он.
Я поднимаюсь на ноги.
– Она рассказала мне о том, что произошло вчера вечером, Ли. Ей пришлось мне это рассказать, потому что ее чемодан стоял упакованным в коридоре и потому что я стала кричать ей, чтобы она не уходила.
Ли опускает взгляд. Он ничего не говорит.
– Я пыталась ее остановить, – продолжаю я, удивляясь тому, какой спокойный у меня голос. – Я зашла в ванную, где она принимала душ, и стала уговаривать ее не уходить. Вот тогда-то она мне все и рассказала. Она все знает, понимаешь? Ей каким-то образом стало известно и про Эмму, и про остальных.
– Не смеши меня, – говорит Ли. – Она не может этого знать.
– Может или не может, но она знает. Она также рассказала мне, что, по ее мнению, произойдет, если она останется. Она считает, что ты ее убьешь и что я буду врать в суде, чтобы тебя выгородить.
– О господи!.. Она что, чокнулась, да? У нее, видимо, в конце концов опять начались проблемы с психикой.
– Нет, не начались. Я сидела вот здесь весь день, размышляя над тем, что она сказала, и теперь мне понятно, что произойдет. Я имею в виду, что мы с тобой оба знаем, каким образом могут развиваться события, не так ли? Мы знаем, что если мужчина избил как-то раз женщину и это сошло ему с рук, он, вполне возможно, станет делать это снова и снова… И если я покрывала тебя все то время, когда ты делал это, то почему бы я не поступила так опять даже в том случае, если бы ты ее убил. Я ведь тебя люблю. Ты – мой сын, а потому моя любовь к тебе безгранична. Я сделала бы для тебя что угодно. Даже дала бы лживые показания в суде, поклявшись говорить правду. Однако сегодня до меня дошло, что это не было бы настоящей любовью. Это просто что-то вроде слепой преданности. И я делала это годами, Ли, я смирялась со всем, что сваливалось мне на голову, и вот посмотри, к чему это меня привело.
– Я не такой плохой, каким был он, – говорит Ли.
– Ты станешь таким, как он, если я позволю тебе продолжать вести себя в том же духе. Ты станешь даже хуже его. И поэтому это нужно остановить.
– Что ты имеешь в виду?
– Я больше не буду тебя покрывать, Ли. Я не буду делать вид, что я не знаю, что происходит. Тебе придется столкнуться с собой таким, каким ты стал, и мне тоже придется с таким тобой столкнуться. У тебя, и у меня нет другого выбора.
Его лицо бледнеет. Мне кажется, что он как бы сжался, уменьшился в размерах.
– Я не понимаю, – говорит он.
– Джесс уже родила. Она упала, когда я попыталась не позволить ей уйти, и у нее начались схватки. Приехали парамедики и забрали ее в больницу. Ее подруга только что разместила публикацию в ее «Хронике». Там написано, что у Джесс родился сын и что мама и ребенок чувствуют себя хорошо.
Ли разворачивается и направляется к двери.
– Куда ты? – спрашиваю я.
– В больницу, – говорит он. – Увидеть своего сына.
– Нет, ты туда не поедешь, – отвечаю я. – Потому что Джесс не хочет, чтобы ты туда приезжал. И если ты туда поедешь, я напишу в «Фейсбуке» обо всем, что ты делал. Я сделаю так, чтобы все узнали, что ты делал с ней и со всеми остальными.
– Ты не посмеешь, – фыркает Ли.
– Раньше не посмела бы, – говорю я. – А теперь посмею.
Ли, подняв руку со сжатым кулаком, направляется ко мне. Я, готовясь защищаться, выставляю вперед руку. Руку, которая держала его, когда он был младенцем. Руку, которая гладила и успокаивала его, когда он плакал. Руку, которая махала ему на прощанье, когда я впервые привела его в школу.
Он останавливается очень близко от меня, поворачивается и в сердцах бьет ногой по своему портфелю так, что тот отлетает далеко в сторону и попадает в лежащего на комоде плюшевого медвежонка со встроенной в него музыкальной шкатулкой. Медвежонок падает на пол, проиграв при этом несколько ноток из колыбельной «Рок-э-бай бэби».
Ли тоже как бы падает на пол: он резко опускается на колени на коврик. И начинает неудержимо всхлипывать. Я кладу ладонь на его плечо. Моя ладонь сейчас сильнее, чем его кулак. Потому что я нашла более сильную любовь.
Я не надеваю утром свою обычную «маску». Я больше уже не прячусь за ней. Мне как-то странно смотреть на свое «гололицее» отражение в зеркале. Мои глаза, нетронутые контурным карандашом, кажутся гораздо меньше. Но хотя они, возможно, покажутся такими вот маленькими и другим людям, я знаю, что впервые за много лет они широко раскрыты.
Я отправляю Джесс сообщение через «Фейсбук», спрашивая, могу ли я приехать ее навестить. Я сообщаю ей при этом, что Ли со мной не будет, что я приеду одна. Проходит довольно много времени, прежде чем она присылает ответ. Думаю, она была занята ребенком. А может, просто раздумывала, что же мне ответить.
Как бы там ни было, она ответила «да». Меня это, честно говоря, удивило. Я поблагодарила ее и сообщила, что я пробуду у нее недолго. Я прекрасно понимаю, что она не горит желанием со мной общаться и что ей больше хочется побыть наедине со своим ребенком.
Я сажусь на автобус, идущий в центральную часть города. Найти парковочное место возле больницы всегда проблематично, и мне не хочется нервничать по этому поводу непосредственно перед своим приходом к Джесс. Когда я приезжаю в больницу, мне довольно быстро удается найти отделение послеродовой реабилитации.
Я сообщаю женщине в регистратуре свои имя и фамилию. Она спрашивает, кем я прихожусь этому ребенку.
– Я его бабушка, – гордо говорю я твердым голосом.
Одна из акушерок подводит меня к двери комнаты, в которой находится Джесс.
– Она там, – улыбается акушерка. – В данный момент кормит своего ребенка. У них обоих все в порядке.
Открыв дверь, я осторожно захожу в комнату. Джесс поднимает на меня взгляд. Она не улыбается мне, но и не хмурится. На ее лице – выражение умиротворения. Мой взгляд падает на младенца, которого она кормит грудью. Он – маленький и красный. Его малюсенькие пальчики цепляются за ее грудь.
– Поздравляю, – говорю я. – Он очень милый.
– Спасибо, – отвечает она. Затем ее лицо становится мрачным. – А Ли знает?
Я киваю.
– Я сказала ему вчера вечером, – говорю я. – После того, как увидела публикацию твоей подруги в «Фейсбуке».
Она хмурится:
– Тогда почему же он не приехал?
– Это я сказала ему не приезжать.
Она хмурится еще больше.
– Я сказала ему и много чего другого. Много того, что мне следовало бы сказать ему уже давным-давно. Он не будет тебя донимать, Джесс. Я сказала ему, что ему необходимо пройти обследование у психиатра, прежде чем он хотя бы приблизится к тебе или к твоему ребенку.
Она начинает плакать.
– Прости меня, – говорю я, садясь на краешек ее кровати. – Прости за все, что я не сказала и не сделала. Видишь ли, я считала, что у меня не хватает мужества для того, чтобы ему противиться. Все те годы, когда мой муж бил меня и я мирилась с этим, я думала, что так происходит потому, что я слабая.
Джесс качает головой.
– Вы любили его, – тихо говорит она.
– Да, – отвечаю я. – Да, любила.
– Любовь ослепляет, правда?
Я киваю, вытирая слезы с глаз.
– И когда Ли начал делать это, когда девушки, которых он приводил домой, в конце концов начинали выглядеть так, как когда-то выглядела я, мне не хотелось в это верить. Для меня была невыносимой сама мысль о том, что он будет вести себя так же, как вел себя его отец.
– Так что изменилось?
– Появилась ты, – говорю я. – Ты изменила его и изменила меня.
– Он все равно бил меня.
– Да, но он ненавидел самого себя за это. А я получила свою силу от тебя. О господи, как бы мне хотелось, чтобы у меня в твоем возрасте была хотя бы половина той силы, которая есть у тебя.
Мы некоторое время молчим, прислушиваясь к звукам, которые издает кормящийся младенец.
– Ли изменится? Он может измениться?
– Не знаю, – отвечаю я. – Что я знаю – так это то, что он попросту не может продолжать вести себя так и дальше.
Она опускает взгляд на младенца, который перестал сосать мамочкину грудь. Его глаза закрыты. Она притягивает его поближе к себе.
– Акушерка сказала, что с ним все в порядке, – говорю я.
– Да, именно так. Ему повезло. Нам обоим повезло.
– Прости меня за то, что произошло в ванной. Я не знаю, что на меня нашло.
– Не переживайте, теперь уже все хорошо, – спокойно говорит она.
Но я знаю, что не все хорошо. Знаю, что я никогда не смогу забыть то, что произошло.
– Ну ладно, – говорю я, вставая. – Ты, должно быть, устала. Я уйду, чтобы дать тебе возможность отдохнуть.
Она бросает взгляд на большую сумку для покупок, которую я держу в руке.
– О-о, – говорю я. – Чуть не забыла. Это новая одежда, которую я для него купила. Если не хочешь, можешь ее не брать.
– Спасибо, – говорит она.