В Кабуле в это время одно за другим происходили чрезвычайные происшествия в центральной тюрьме Пули-Чархи. То сотни заключенных зашивали себе рты суровыми нитками, то объявляли голодовку, то совершали бунты, требуя от Минюста соблюдения своих человеческих прав. Однажды, когда тюремщики пришли усмирять разбушевавшихся зэков, на них напали и стали бить железными прутьями, выпиленными из решеток. В результате четверо сотрудников и около 10 сидельцев были ранены или убиты. В Пули-Чархи многие заключенные болели туберкулезом, кожными заболеваниями, им месяцами не оказывалась никакая медицинская помощь. Однако стоит также заметить, что у многих постояльцев централа имелись сотовые телефоны, посредством которых они общались с внешним миром и информировали о бунтах местных журналистов. Чтобы данные о произволе тюремщиков не просачивались в печать, у заключенных отобрали мобильники, однако оборотни в погонах приносили им новые. В результате сведения о беспределе, творящемся в кабульском централе, докатились до президента, который, в свою очередь, дал поручение правительству разобраться в ситуации и наказать виновных. Через некоторое время руководство тюрьмы было заменено, а сам централ перешел из ведения Минюства в сферу ответственности МВД. Убежать из Пули-Чархи практически невозможно — двойной периметр с высоченными каменными стенами и сторожевые башни с пулеметами не позволяют этого сделать. Поэтому многие зэки всеми доступными им методами требовали скорейшего вынесения им приговоров (тюрьма использовалась и как следственный изолятор), чтобы перевестись в другие тюрьмы, откуда можно было бежать. И такие массовые побеги из застенков совершались повсеместно.
Хлеб по карточкам
Как-то летом афганское информационное агентство «Бахтар» со ссылкой на источник в правительстве сообщило, что отныне афганские государственные служащие с небольшой зарплатой будут получать в Кабуле муку и зерно по карточкам. Министерствам и ведомствам предстояло в недельный срок подать заявки и списки нуждающихся в главное управление по обеспечению, которое располагалось на центральном кабульском элеваторе. Оно, в свою очередь, должно было обеспечить госслужащих основными продуктами питания.
В 80-е годы прошлого столетия, когда демократический Афганистан был настолько силен, что мог изыскать ресурсы для самостоятельного пополнения внутреннего бюджета почти на 70 % и занимал не последнее место в списке развивающихся стран, в ряде крупных городов была введена карточная система. По купонам разных маркировок — для разных категорий граждан — госслужащие и члены их семей получали продовольствие, включая рис, муку, масло, жиры, мыло, лекарства и многое другое. Прилетевшая в начале февраля с кратким визитом в Кабул госсекретарь США Кондолиза Райс, комментируя «советскую оккупацию» и ее последствия для экономики страны, сказала, что «на протяжении 25 лет у Афганистана не было эффективного выбранного пути развития и движения». «Афганистану и международному сообществу надо корректировать стратегию развития страны», — заявила она тогда журналистам. Похоже, что путь корректировки развития страны окончательно определился: афганские госслужащие опять стали получать хлеб по карточкам. Распределительная система привнесла в жизнь обитателей мегаполиса старые элементы социализма. Ведь, как известно, под луной нет ничего нового.
В Афганистане в начале двухтысячных годов сложилась аховая ситуация с продовольствием. Создавалось впечатление, что в 80-х зерно, сахар, молоко, масло, помидоры, ягоды и цитрусовые выращивали здесь исключительно «коммунисты», а когда их вдруг не стало, исчезла и вся еда. Действительно, во многом это было именно так. Ленивые «дети гор», не знавшие о том, кто такие ударники коммунистического труда, превратили некогда богатейшую восточную житницу Афганистана — провинцию Нангархар, где когда-то выращивались шесть сортов сахарного тростника, обеспечивавшего на 80 % нужды всей страны в сахаре, апельсины, мандарины, грейпфруты и лимоны, поставлявшиеся за рубеж ввиду их переизбытка на внутреннем рынке, — в болото с квакающими лягушками. Нангархар стал перевалочным пунктом поставки продовольствия из Пакистана, а уникальная оросительная система, построенная в Джелалабаде советскими специалистами, перестала функционировать из-за того, что ее никто и не думал чистить. Некогда процветающие кооперативные хозяйства по выращиванию рыбы также исчезли с лица земли — никто за ними не присматривал, и в результате обнесенные земляными валами садки попросту смыло дождями в реку Кабул. Зато в грязной воде всеафганской канализации советские карпы и караси чувствовали себя совсем неплохо, и местное население активно вылавливало их сетями.
Вместо хлеба «новые свободные» афганцы сеяли опиумный мак, вместо помидоров — коноплю, а фруктовые сады почти забросили, ведь было легче поставлять вишню и черешню из Узбекистана. Единственное, что у них осталось от «коммунистического» прошлого, так это «базовые» овощи — картофель, лук, горох, фасоль, огурцы и морковь. Да еще зелень и виноград, за которыми особо не нужно было ухаживать — сами росли. Правда, в Кандагаре аборигены по-прежнему выращивали громадные сочные гранаты, но урожай снять могли нечасто, так как там постоянно шли активные боевые действия. На севере страны по-прежнему в изобилии росли арбузы и дыни, причем стоили они там копейки. Но из-за отсутствия инфраструктуры (асфальтовых дорог и транспортных компаний) вывезти их оттуда было проблематично. Кучи огромного размера спелых бахчевых культур лежали, как правило, на краю поля, вдоль проселочных дорог, они пропадали под палящими лучами солнца. Крестьяне продавали их по 3–5 афгани за килограмм водителям проезжавших там иногда легковушек, причем получалось, что один арбуз или дыню можно было продать не более чем за один доллар. Такие «прибыли», конечно, не устраивали овощеводов, которые, глядя, как гниют плоды их труда, все чаще задумывались о посадках опиумного мака.
Позабросили афганцы и птицеводство. Зачем было тратиться на комбикорм для кур или индюшек, если на выходе мясо получалось очень дорогим и не могло конкурировать по цене с импортным, которое в изобилии поставлялось в Исламскую Республику из Эмиратов? В крупных городах количество рынков, где раньше продавалась птица, сильно уменьшилось, повсюду открывались супермаркеты и мини-маркеты, в которых торговали замороженной курятиной, консервами, импортными кондитерскими изделиями и даже безвкусными овощами и фруктами, такими, которые мы сейчас едим в России. В мою бытность в Афганистане четверть века назад мороженые куры были редкостью, импортный просроченный майонез стоил баснословные деньги, а консервы продавались только советские и пакистанские. Сейчас же полки гастрономов ломились от импортных продуктов, которые были по карману разве что иностранцам да зажиточным афганцам. Справедливости ради надо сказать, что баранину никакая другая еда афганцам заменить не могла, овцеводство в стране если и не процветало, то не умирало. Но в Кабуле овцы паслись на огромных мусорных кучах, в которых город буквально утопал, а потому, прежде чем купить баранину на рынке, мы всегда интересовались ее происхождением. Есть можно было то, что когда-то паслось на зеленых лугах северных провинций.
По уровню доходов на душу населения Афганистан стоял на одном из последних мест в мире, а потому что-то выращивать и производить здесь стало просто невыгодно — подавляющее большинство населения не могло себе позволить это купить. Мы, как и многие другие иностранцы в Кабуле, активно пользовались супермаркетами и магазинами, располагавшимися рядом с иностранными военными базами, где продавались порой даже мороженая свинина и пиво. Но талибы очень скоро смекнули, что к чему, и начали совершать теракты против посетителей этих магазинов. Да и не только против них.
«Под раздачей»
Июль в Кабуле выдался особенно кровавым. И хотя к постоянным взрывам в городе, сопровождавшимся многочисленными жертвами, мы уже привыкли, седьмое число того месяца я вспоминаю с дрожью и по сей день. Взрыв, прогремевший в понедельник в 08.30 по местному времени у индийского посольства, унес жизни почти 50 человек, раненых было более 140. Впоследствии число жертв увеличилось — они умерли в госпиталях. Водитель-смертник на заминированном автомобиле «Тойота Королла» протаранил центральные ворота посольства в момент выезда оттуда дипломатов. Это произошло на улице, выходящей к зданию Министерства внутренних дел Афганистана, где я часто покупал канцтовары.
Вся улица была залита кровью, серьезные повреждения получили более десятка автомобилей, припаркованных поблизости от места инцидента, а расположенные рядом магазины были попросту уничтожены. Центр города блокировали полицейские и военнослужащие ISAF. Работать на месте ЧП без того, чтобы не попасть «под раздачу», было невозможно. Мои информаторы в правоохранительных органах утверждали, что заминированная машина взорвалась в момент выезда из здания посольства главы индийской дипмиссии и военного атташе, а к взрыву, возможно, был причастен гражданин Пакистана. Проверить это не было никакой возможности — все телефоны за сильно поврежденным забором индийского посольства молчали. Случайно в то самое время внутри индийской дипмиссии оказалась моя знакомая индийская журналистка, которая, как и я, жила в посольстве. Спокойным голосом она мне поведала по телефону, что погибли военный атташе и советник по военным вопросам посольства Индии бригадир Р. Д. Мехта и советник по вопросам политики и информации В. В. Раос.
Запомнить сложнопроизносимые индийские имена мне было затруднительно, и я передал в Москву информацию с инициалами погибших. Другие свидетели инцидента сообщили мне, что военный атташе, уже получивший смертельное ранение, успел позвонить по мобильнику своей супруге и успокоить ее, сказав, что у него все в порядке. Жертвами взрыва стали помимо дипломатов сотрудники полиции, охранявшие посольство, владельцы расположенных поблизости дуканов и крупных магазинов, а также случайные прохожие. Кошмар ситуации усиливал и тот факт, что кровавый инцидент произошел в двух шагах от здания МВД. Все, что смогло в этой ситуации сделать министерство, так это спустя несколько часов после взрыва обвинить в случившемся некую «региональную разведку».