Спастись от обстрела здесь можно, только двигаясь на высокой скорости, но она резко падает при приближении машины к горным тоннелям. Своды тоннелей круглые, тут могут разъехаться только легковушки, а большие фуры и бензовозы могут ехать по вырубленным в горах проходам только посередине, чтобы не задеть стены. Поэтому военные и полиция на некоторое время перекрывают движение, позволяя машинам двигаться в тоннелях попеременно в разные стороны. На самой высокой точке Махипара в 80-е годы стояла советская застава, о чем напоминает «Привет из Джамбула» — до сих пор сохранившаяся надпись масляной краской на скале. После спуска с Махипара начинает заметно теплеть, тоннелей больше нет, и легковые автомобили несутся с сумасшедшей скоростью. Двигавшаяся примерно в ста метрах от нас «Тойота Королла» с пассажирами внезапно потеряла управление, врезалась в отбойник, но в пропасть не упала, а начала крутиться по трассе. Подъехав поближе и убедившись, что все живы и экстренной помощи не требуется, мы продолжили путь.
Эрик, сидевший за рулем белого «Мерседеса», рассказал занятную историю, когда мы проезжали ущелье Танги-Абришом, что в переводе означает «Шелковое ущелье».
— Когда в 1996 году талибы наступали на Кабул, войска «Северного альянса» при отступлении заминировали все ущелье. Сначала талибы посылали на «разминирование» отдельных смертников — «пишмарага», потом прорывались через минные поля на автомобилях, которые «цепляли» по пять-шесть мин, прежде чем окончательно разрушиться от взрывов. Но когда смертники и машины кончились, талибы погнали по минным полям стада баранов, — рассказал Эрик. — Тогда в Джелалабаде уже были талибы, и мы с братом и директором ГЭС «Дарунта» пробирались в Кабул, где надеялись спастись. Когда мы подъехали к ущелью, то содрогнулись. На протяжении километра лежали тела баранов и смертников и просто случайно убитых людей, повсюду валялось оружие. Отсюда мы уже пробирались ночью в Кабул пешком, — сказал Эрик грустно.
Чуть дальше на трассе стоял ухоженный мавзолей муллы Бурджана — бывшего министра обороны правительства талибов, память которого уважают в этих местах многие. По словам Эрика, министр ранее был военным, служил в афганской армии и лишь потом перешел на сторону талибов. Он хотел, чтобы доктор Наджибулла, находившийся четыре года на территории миссии ООН в Кабуле после падения его «прокоммунистического» режима, стал бы премьер-министром страны. Но Пакистан его мыслей не разделял, а потому министр был убит ракетой, выпущенной по нему с пакистанского вертолета.
— Погиб он прямо на трассе, мавзолей теперь как память тому смутному времени. Все едут, останавливаются, заходят. И на мавзолей взглянуть, и на ущелье. Места здесь дивные, — улыбнулся мой попутчик.
Вся поездка до Джелалабада заняла у нас три часа. После горной трассы шла уже открытая дорога через выходившую сюда боком зеленую провинцию Лагман. По обочинам дороги стояли жилища афганцев, разрушенные в ходе 30-летней войны, играли дети, гуляли бараны и верблюды.
— В этих местах тогда сильно воевали с «шурави». А теперь все забылось, вас снова любят. По сравнению с американцами вы очень много сделали для нашей страны, а народ у нас неглупый. Просто допустили большую ошибку в свое время. Америка тогда предложила моджахедам оружие, Саудовская Аравия — деньги, а Пакистан — свою территорию. Вот и стали воевать. И до чего довоевались? Устал наш народ от всех вооруженных людей — и от моджахедов, и от талибов, и от иностранных военных. Хочет жить в мире, — задумчиво произнес собеседник.
На подъезде к ГЭС «Дарунта» в пригороде Джелалабада мы несколько раз останавливались у придорожных дуканов. Здесь за копейки продавали спелые гранаты, сахарный тростник, свежую рыбу. Торговцы, увидев русского, вспоминали уже основательно подзабытые слова и норовили отдать все за бесценок. Очень были рады, что иностранец говорит на их языке. Многие из них, те, кто постарше, 30 лет назад стреляли в этих местах в меня, а теперь вот просто мирно разговаривают. Время уходит, происходит большая переоценка ценностей. А главное, что государств, в которых мы родились и за которые воевали, уже нет. Нет СССР, как нет и Демократической Республики Афганистан. Пройдут еще годы, и, наверное, не будет и нынешних государств, в которых мы живем, а дети тех, кто сражался на этих горных склонах за непонятные идеалы, будут пересказывать внукам страшные истории о войне.
Рядом с ГЭС «Дарунта», которую построили советские специалисты, Эрик угостил меня свежевыловленной рыбой, которую мы сами выбрали у местных рыболовов. Было очень вкусно и необычно. В дукан пришел старик в мокрых коротких штанах с двумя ведрами. В одном ведре была «махи-е шурави» (советская рыба), а в другом «махи-е чинаи» (китайская рыба). Дед только что выловил ее в реке сетью. Наша рыба представляла собой удивительную смесь карася, карпа и сазана в «одном лице», а китайской была незнакомая мне рыба с белой чешуей. Мы взяли две китайских, самостоятельно взвесив их на весах, а потом пошли в дукан пить холодное пиво. Тогда еще в этих местах оно продавалось. Принесли хорошо прожаренную в масле рыбу, которая по вкусу больше напоминала чипсы, а также овощи и лепешки. А на «третье» повар принес нам на блюдечке две дымящихся сигареты с… чарсом. Для тех, кто не знает, чарс — это гашиш, который афганцы не считают наркотиком и курят повсеместно. Памятуя, как безудержно ржал два часа после такой сигареты в далеком 1980 году, я вежливо отказался и попросил принести чай.
Вечером того же дня мы ездили к главе администрации уезда Бехсуд. Ночью проскочить туда можно спокойно, а вот днем — не рекомендуется.
— На той стороне моста, где начинается Бехсуд, сначала стреляют, а потом думают. Если узнают, что подстрелили русского, конечно, искренне огорчатся. Но на тебе же не написано, что не американец, — посмеялся брат Эрика Атик, встретивший нас в Дарунте. Уже поздно ночью мы сидели на втором этаже аптеки в Бехсуде, где в компании бородатых мужиков, явно не любивших нынешнюю власть, пили пиво и виски. Я рассказывал тогда афганцам о происходящих в мире переменах в свете вредности сионизма для судеб их и моего отечества. Они прониклись моей пламенной речью.
Ночевали мы в афганской семье — у двоюродных братьев Эрика и Атика. Спали в гостевой комнате на топчанах, после очень вкусного и сытного ужина. Завтракали свежей печенкой убитого теленка, яичницей, простоквашей, теплым молоком с сахаром, разнообразными фруктами. И конечно, вели нескончаемые разговоры. Утром мы вновь гуляли по Джелалабаду, осмотрели древний синий глобус в центре города, оклеенный обрывками листовок, и бывший дворец афганского монарха — его зимнюю резиденцию. На клумбе, где стоял глобус, в 80-м году танк, в командирский люк которого я свесил ноги, потерял управление и завалил на дуканы огромную пальму, раздавив при этом велосипед проезжавшего мимо индуса. Здесь ничто не изменилось с тех пор, разве что дуканов тех уже не оказалось. Было нечто мистическое в том, что спустя почти 30 лет я вновь оказался на том же самом месте. Мог ли я себе представить много лет назад, что, когда стану почти стариком, опять приеду сюда, чтобы разглядеть себя в кривом зеркале времени, сидящем на башне Т-62? Вспомнил, мог! Именно тогда, когда танкисты пилили сосну и чинили крышу дукана, я искал у кого-нибудь фотоаппарат, чтобы навсегда запечатлеть эту сцену из жизни. Но фотоаппарата тогда не нашлось, все кадры «отснял» только мой мозг…
После обеда мы общались с бригадирами и авторитетами из состава многочисленных джелалабадских ОПГ. Один из них держал центральный оптовый рынок, куда без перерыва прибывали из Пакистана фуры, груженные ароматными красными яблоками. Вооруженные «быки» бригады сидели на втором этаже, где отдыхали от ночных трудов, чистили ножами яблоки и ели их без кожуры мелкими дольками. Я взял самое большое яблоко из стоявшего тут же ящика, хорошенько потерев его о рукав куртки, постаравшись придать блеск, и аппетитно захрустел им вместе с кожурой. Афганец, сидевший рядом со мной, сильно удивился и, не промолвив ни слова, протянул мне «финку».
— В кожуре самые витамины, в мякоти их мало, — сказал я, взяв второе яблоко. Через полчаса почти все сидевшие на ящиках «братаны» терли яблоки о свои одежды, нагоняя на них глянец. Потом меня пригласили посмотреть, как проходят оптовые «торги».
Спустившись вниз, бригадир подозвал одного из стоявших внизу рядом с разгрузочным пандусом водителей фур.
— Разгружайся, сейчас ты пойдешь, у тебя товар скоропортящийся, — сказал он. Что тут началось! Как тараканы мелкооптовые покупатели облепили фуру, ожидая, пока объявят цену на алычу. Первоначальную стоимость ящика назначал сам бригадир, а потом уже все шло как на настоящем аукционе. В результате алыча досталась коммерсантам по какой-то фантастически высокой цене, в Кабуле она была раза в полтора дешевле. — Ничего, у них дуканы и телеги простаивают, все, что было, уже продали, а продавцам нужно зарплату платить. Поутру всегда высокие цены, а ближе к вечеру они падают, ведь нужно все распродать, а водителю поспеть в Торкхам на границу, — пояснил мне бригадир — владелец торговой площадки, отдавая несколько пачек денег — пакистанских рупий — водителю фуры и рассовывая остальные по бездонным карманам шаровар. — Не подумай, что мы тут голимым произволом занимаемся. Сейчас наши ребята сядут в «джип» и будут сопровождать водителя этой фуры с деньгами до самого КПП на границе. Тут много грабителей, да и полиция знает, что человек возвращается с деньгами. А если его «хлопнут» по дороге, кто тогда сюда вообще что-то повезет?
Ближе к обеду посетили виллу «смотрящего» по Джелалабаду, сына бывшего губернатора. Сразу за воротами дома мы очутились в райском саду с пальмами, банановыми деревьями, благоухающим цветущим кустарником и собственным озером. Среди всего этого великолепия летали зелено-желтые попугаи и порхали гигантские бабочки. Бородач с портативной радиостанцией в нагрудном кармане и автоматом на плече начал обыскивать Эрика. Когда он двинулся ко мне, рация прохрипела ему сдавленным человеческим голосом: «Гостя не досматривать!» Пройдя через двор мимо двух ниссановских «Патролов» с позолоченными дисками, мы сняли обувь и поднялись на второй этаж виллы. Такого кричащего великолепия я не видел никогда. На инкрустированных золотой нитью и слоновой костью деревянных резных столах стояли такие же красивые деревянные вазоны, наполненные разнообразными орехами и изюмом. Пока ждали хозяина, я полвазы потихонечку умял. Хотелось пить, но традиционного чая почему-то не несли.