Но все же есть на свете собачье счастье. Снова отворилась тяжелая дубовая дверь — и на крыльцо Капитолия ступили трое: мужчина, обильно украшенный шрамами, высокий круглолицый юноша и (Ратмир задохнулся от радости) вальяжный лет сорока шатен с тронутыми инеем висками. Он!
Заслышав истошные вопли противоугонки, хозяин немедля обратил внимание, что верный его Ратмир стоит в напряженной позе, и, проследив направление собачьего взгляда, быстро оценил обстановку. Слегка изменил маршрут и, неспешно сойдя по ступеням несколько наискосок, оказался за спиной престарелого ненавистника городской фауны.
— Какие проблемы, отец?
Произнесено это было мягко, с участием, и все же старикан вздрогнул. Обернувшись, он к облегчению своему узрел перед собою отнюдь не тупорылого отморозка из Общества охраны животных (эти пощады не знают), а крупного интеллигентного мужчину, кажется, настроенного вполне благожелательно. Снова задохнулся от злости и не в силах выговорить ни слова потряс палкой в сторону Ратмира.
— Понимаю тебя, отец, понимаю… — Представительный незнакомец, благоухая импортным одеколоном и контрабандным коньяком, приобнял старичишку и продолжал интимно: — Ну вот скажи: кому это все мешало? Кому мешало единое, сильное Суслово? Тебе? Мне? Зачем нужно было все ломать по-новой? Что, не было свободы у нас? Была… А теперь? Теперь беспредел! Ты со мной согласен, отец?..
— Гранату!.. — прохрипел старикан, вновь потрясая палкой, но уже в сторону бело-розового здания с колоннами. — Гранату им туда, сукиным детям!..
— Конечно! — подхватил незнакомец. — Гранату! Давно пора, отец, давно пора… Вот давай завтра встретимся, прикинем, где раздобыть… — И, обаятельный, как сорок тысяч братьев, повернул собеседника за хрупкие плечики, вывел его из-под елей на тротуар и, придав нужное направление, вернулся к машине, вытирая руки одноразовым платком.
Очень вовремя, нужно сказать, поскольку Ратмир был уже вне себя. Поведение хозяина показалось ему предательством. Как? Потрепать по холке — кого?! Того, кто чуть не запустил в него комком земли? Будучи откреплен от столба, пес просто обезумел: огрызнулся на украшенного шрамами шофера-телохранителя, чуть не вырвал из рук поводок.
— Ратмир! — угрожающе рявкнул громила — и был облаян.
Вдвоем с молодым человеком они кое-как уговорили разъяренного пса занять свое место в машине.
— Я с ним рядом не поеду! — решительно предупредил молодой. — Рванет через намордник — лечись потом… Гля! Аж белки кровью налились! Вот зверь! А прикус у него — видел?
Телохранитель не ответил. Был занят, распахивал переднюю дверцу перед хозяином. Тот, усевшись, оглянулся с улыбкой и, безбоязненно протянув широкую ладонь, с грубоватой лаской потрепал ощерившегося Ратмира по загривку.
— Хор-роший пес, хор-роший… Так его, падлу старую… Ишь! Гранату ему…
И Ратмир чуть не описался от счастья — как щенок.
Убедившись, что зверь настроен теперь вполне миролюбиво, молодой человек, вопреки недавнему зароку, расположился рядом с ним на заднем сиденье — даже рискнул осторожно почесать за ухом. Ратмир ему это позволил, но особой радости не выказал. Не принадлежа к так называемым собакам волчьих пород, он тем не менее свято чтил иерархию, ставя выше себя лишь хозяина — вожака стаи. Ко всем прочим в лучшем случае относился как к ровне, а кое-кого (старушку уборщицу, например) просто третировал.
— Совсем народ одичал, — молвил со вздохом молодой. — На собак бросается…
Автомобиль катил по бетонной набережной Сусла-реки мимо недостроенной высотной гостиницы — в данный момент тихой, но вообще имевшей обыкновение при малейшем ветерке устрашающе грохотать листовым железом.
— Ну а как ты хочешь? — не оборачиваясь, задумчиво откликнулся хозяин. — На владельцев-то бросаться боязно… А собака — тварь безответная. Она ведь по нашим временам — как ни крути, а признак социального статуса. Предмет роскоши… — Он все-таки слегка наклонил торс влево и одарил Ратмира благосклонным взглядом через плечо. — Знаешь, в какую копеечку мне этот красавец влетает?
— Да уж, — деревянно поддакнул молодой, на всякий случай отодвинувшись подальше от мигом навострившего уши пса. Умная бестия этот Ратмир. Все понимает — с полуслова. — Собака — удовольствие дорогое…
За горизонтом ухнуло особенно гулко. По слюдяной глади Сусла-реки клином пробежала серо-синяя рябь. Сзади отозвалась, грохнула железом недостроенная гостиница, чуткая, как камертон.
— А куда податься? — Хозяин всхохотнул не без сарказма. — Ради престижа, Гарик, на все пойдешь… — Он снова простер длань и потрепал пса за брылья. — Ну, ничего, Ратмир, ничего… Кончились черные деньки. Последний раз ты у столба на привязи сидел. Скоро вас, сукиных детей, даже в Капитолий пускать будут. Уже законопроект подготовили…
— Как? — поразился молодой.
— А вот так! Иначе ущемление в правах получается…
— Чьих? Хозяин запнулся.
— Н-ну… наших… Да и его тоже… — кивнул он на своего четвероногого друга.
Сотрудники фирмы давно приметили одну странную черту в характере пса: стоило освободить Ратмира от намордника, как он напрочь терял агрессивность. Впрочем, недоумение сотрудников свидетельствовало лишь об их дремучем невежестве в области науки этологии. Попадись им брошюрка на данную тему, они бы, темные люди, с удивлением открыли, что поведение животных сплошь и рядом, связано с понятием барьера безопасности.
Да и поведение людей тоже. Бывает, рвется мужик в драку — еле вчетвером удержишь. Пена у рта, смотреть страшно. «Пусти! — кричит. — Убью!» А вот взять из любопытства да и отпустить. Думаете, убьет? Даже мордобоя не учинит.
За барьером-то мы все храбрые…
С вываленным от счастья языком и болтающимся на груди намордником спущенный с поводка Ратмир крупными прыжками промчался на второй этаж, огласив лестницу шумной и частой собачьей одышкой. Ворвавшись в приемную, неистово завилял задом и, подпрыгнув, попытался лобызнуть секретаршу Лялю прямо в свеженакрашенные губы.
— Фу, Ратмир! — закричала она, смеясь, и шлепнула его по выпуклому лбу сложенной газеткой, которую пес немедля пробил клыками и поволок на себя.
— Не смей! — завопила Ляля. — Порвешь! Там про тебя статья, дуралей! С двумя фотками!
Полиграфическое изделие все же пришлось выпустить из рук, иначе бы оно просто разошлось на лоскуты. К счастью, Ратмир не стал терзать газету; мотнув брылами, отшвырнул трофей и снова заскакал вокруг своей любимицы секретарши.
В приемную вошел хозяин. Усмехнулся.
— Разыгрались… — проворчал он, направляясь к дверям своего кабинета. — Ну-ка прекращайте эту зоофилию! Между прочим, уже две минуты как обеденный перерыв…
Зардевшаяся Ляля подобрала с пола газету. Ратмир вскинул лобастую голову и горделивой поступью прошествовал в коридор. Толкнул носом дверь раздевалки и, войдя внутрь, с болезненным наслаждением поднялся с четверенек. Будя! Отработал! Хрустнув суставами, выпрямился во весь рост, расстегнул ошейник и, избавившись от пыльных налапников, переступил в пластиковые банные шлепанцы.
Нахмурился, озабоченно взялся за поясницу. Нет, терпимо, А может, к дождю…
— Тьфу! Бесстыдник! — послышался из коридора мерзкий голос уборщицы — и Ратмир, спохватившись, прикрыл дверь. Ну вот! Теперь побежит ябедничать, язва старая: дескать, домогался, мужские достоинства демонстрировал… А впрочем — пес с ней! Соврем, что был еще в ошейнике. И пусть докажет, что не был!
Спустя малое время, приняв душ и переодевшись (рубашка, джинсы, кроссовки), он вновь появился в приемной, небрежными жестами смахивая влагу с суперкороткой стрижки. Секретарша Ляля, наморщив прикрытый челкой лобик, с сосредоточенным видом разглаживала пробитую клыками газету.
— Насквозь прокусил! — упрекнула она, сердито подставляя щечку для приветственного поцелуя. — Неужели нельзя было…
— Нельзя, — не дослушав, бодро ответил он. — Чего нельзя, Лялечка, того нельзя. Работа есть работа… Ну-с, и что там о нас пишут?
Глава 2. СОБАЧЬЯ РАДОСТЬ
Погребок «Собачья радость» располагался всего в полутора кварталах от фирмы «Киник», где служили Ратмир и Ляля. Оформлен он был живописно: дубовые столы, стены и своды из тесаного камня, на железных крюках развешаны почтенного возраста арапники, намордники, ржавые цепи — чуть ли не из скифского кургана. В городе насчитывалось три подобных заведения, и все они принадлежали легендарному Петру Макарычу Караулову, по старой памяти охотно отзывавшемуся и на кличку Адмирал. Прекрасная обслуга, приличные повара, приемлемые цены. Единственная сложность — без бляхи вас туда не пустят.
Существовал в Суслове еще и ресторан «Муму», но это уже не по нашим сусалам. Элита! Собаковладельцы! Ратмир бывал там несколько раз — в рабочее, естественно, время. Иными словами, в ошейнике и на поводке… Ну, что сказать? Нам так, конечно, не жить никогда.
— Доброго здоровьичка, Ратмир Петрович! — радушно приветствовал их коренастый кривоногий швейцар. Морда у него была — как у автомобиля после лобового столкновения. Старая гвардия, один из пригретых Адмиралом отставников. — С вами? — Одобрительно осклабясь, страж врат покосился на Лялю.
— Со мной, Азорыч, со мной…
А то он, старый пес, сам не видит! Но так уж здесь заведено. Иначе — неровен час — возомнят о себе людишки.
Ляля сердито сдвинула бровки, Ратмир усмехнулся — и оба сошли по деревянным ступеням в колодезную прохладу погребка.
Обеденный перерыв в большинстве других фирм начинался часом позже — в сводчатом каменном зальчике было просторно. За ближним от входа массивным столом, смешно задрав лохматые черные брови, сидел и читал газету маленький тщедушный Боб из «Сусловского сусла». Услышав, что с ним здороваются, вскинул испуганные похожие на вишенки глаза.
— Америка-то, — произнес он упавшим голосом. — Вконец оборзела! Совсем с цепи сорвалась!
— Опять с Лыцком лаются? — лениво осведомился Ратмир.
— Бомбят… — горестно отозвался Боб.