Ратмир недоверчиво хмыкнул. Сказано было изрядно.
Вдалеке под чьими-то неровными шагами заскрипел гравий. Затем из-за изгиба аллеи быстрой расхлябанной походкой вывернулся отрок в черной майке и камуфлированных штанах с подтяжками. Подтяжки, впрочем, были скинуты с нешироких плеч и свисали петлями вдоль бедер. Стриженная под ноль голова покачивалась, как у китайского болванчика. Вскоре бросилось в глаза, что черная матерчатая грудь шалопая украшена изображением повешенной собаки с вываленным языком. Рисунок сопровождали кровавые нарочито расплывшиеся письмена, разобрать которые на ходу не представлялось возможности.
Почти уже миновав скамью, прохожий остановился, как споткнулся, и, повернувшись к сидящим, с вызовом вскинул средний палец правой руки. Но поскольку зрачки его были при этом полностью расфокусированы, собеседники невольно оглянулись, полагая, что неприличный жест адресован не им, а кому-то за их спинами.
В кустах, однако, никого не обнаружилось, и оба вновь вопросительно посмотрели на задиру, заодно ознакомившись с надписью на его груди. «Она съела кусок мяса!» - гласили письмена.
- Вы это, юноша, кому? - полюбопытствовал Ратмир. Юноша засуетился, отбежал подальше и уже оттуда, сочтя себя в относительной недосягаемости, ликующе объявил:
- Собаки противные!
Ратмир сделал движение, но не вверх, как это свойственно человеку, намеревающемуся подняться со скамейки, а вперед и вниз, словно бы собираясь пасть на четвереньки. Реакция юноши в точности повторила реакцию черной кошечки с той лишь разницей, что та, умница, сразу порскнула в кусты, а этот придурок сломя голову задал прямика по аллее.
- А-а… - начал толстячок, завороженно глядя вслед.
- Да эти… - Ратмир пренебрежительно повел ухом. - Кинофобы…
- В смысле!
- Отморозки, - пояснил Ратмир. - В «Парфорсе» про них статья была, будто кое-кто из Капитолия их прикармливает. Тайком, разумеется.
- И чего же они требуют?
- Рассобачивания. В лучших отечественных традициях…
За Сусла-рекой раздался звук, точно в неимоверной дали захлопнуло сквозняком огромную дверь.
- Кстати! А почему вы не на службе?
- Отгул коротаю, - признался Ратмир. - Вообще плохо переношу выходные.
- Предпочитаете собачью жизнь?
С задумчивой гримасой, которую вполне можно было принять и за полуулыбку, Ратмир глядел в конец аллеи, где теплая зелень дубов смешивалась с прохладной зеленью тополей.
- Пожалуй, что предпочитаю, - согласился он.
- И в чем же ее преимущество?
- Да мало ли… - сказал Ратмир.
Ему всегда нравился этот уголок парка, достаточно удаленный от мест увеселения с их бухающими динамиками и в то же время чудом избежавший опустошительных набегов пьяных людских свор, после которых остаются пепелища и незакопанные объедки. Даже какая-то живность тут водилась: в кронах то и дело звучала дробь дятла, столь быстрая, что еще немножко - и получился бы скрип.
- Василий Степанович упомянул, что, кроме физической подготовки, мне еще предстоит практикум по психологии… - так и не дождавшись продолжения, осторожно подал голос толстячок.
- А как же! - усмехнулся Ратмир. - Главная-то задача не в том, чтобы научиться бегать на четвереньках, а в том, чтобы ощутить себя псом… Ох, помню, и боялись мы этого практикума! И правильно, кстати, боялись. Завкафедрой Искандер Шайхуллович до сих пор снится… Блещешь ты типом, не блещешь - отчислял почем зря! Однажды его спросили, каким образом ему удалось воспитать такую плеяду медалистов. И знаете, что он ответил? «Я многих принимаю и многих бракую…» Мы его промеж собой Кабыздохом звали.
- Ощутить себя псом… А что это значит? Хотя бы в общих чертах.
- В общих чертах? - Ратмир возвел глаза к шевелящимся кронам, откуда вновь раздалась бойкая дробь дятла. - Н-ну… Начнем с того, что собака живет одним днем. Иными словами, не боится будущего, не сожалеет о прошлом… Умеет довольствоваться малым: коврик, миска - что еще нужно для счастья?.. Собаки - как дети. Никогда не анализируют своих поступков, руководствуются исключительно чувствами, поэтому всё у них просто: да - да, нет - нет. Но главное, конечно, отношение к хозяину. Хозяина нужно любить до самозабвения, до утраты инстинктов. Угадать его желание для собаки высшее благо… Хотя, собственно, что я вам рассказываю! Возьмите учебник, там всё гораздо подробнее… Шар-пей выслушал его с напряженным вниманием.
- Такое впечатление, - сказал он, - что вы излагаете Нагорную проповедь своими словами…
- Да, что-то общее есть, - спокойно согласился Рат-мир. - Но вы же сами недавно признались, что в собачьем качестве мои коллеги куда больше напоминают христиан. Во всяком случае, две заповеди мы соблюдаем на службе неукоснительно: не убиваем друг друга и не лжесвидетельствуем…
- Ни разу не погрызлись до смерти? - усомнился шар-пей. - А я вот слышал от людей…
Бронзовый медалист поморщился.
- Меньше им верьте, - посоветовал он. - Сами же стравливают, а потом толкуют о врожденной агрессивности…
- Вы имеете в виду бои?
- Не только. Возьмите те же уличные драки. Вот, скажем, выгуливает меня секретарша, причем в первый раз…
- Простите, не понял… чья секретарша?
- Ну не моя же! Нашего директора, естественно… Идем с ней мимо фирмы «Редхаунд». Чужая территория, не мной помечена. Я обязан миновать ее с опущенной головой - иначе получится, что я на эту фирму претендую…
- «Не желай дома ближнего твоего…» - тихонько вставил шар-пей.
- Вот именно! Навстречу выводят тамошнего терьера - тоже на прогулку. И тут Ляля, представьте, берет меня с перепугу на короткий поводок, то есть вздергивает мне башку! А вскинутая голова - это вызов, это агрессия… И разнимать зря полезли! Собачья драка - почти ритуал. Даже пресловутая грызня зев в зев - не более чем запугивание. А вот стоит вмешаться в драку людям - тут же начинаются серьезные травмы…
- Но вы потом объяснили девушке, что она была не права?
Мягкая улыбка тронула тяжелые губы Ратмира.
- Да, - вымолвил он после едва уловимой паузы. - Потом объяснил…
- А если бы вас выгуливал хозяин? - внезапно спросил толстячок.
- Ну, хозяин - это совсем другое дело! Надо вскинуть голову - значит надо.
- Вы так уверены в его добрых помыслах?
- Вот поэтому-то вам и необходим практикум по психологии, - назидательно сказал Рагмир. - Добро - это то, что угодно хозяину, зло - это то, что ему не угодно…
В шевелящихся кронах нечто пернатое издало поразительной красоты и силы трель, словно бы выстроив и тут же обрушив крохотный хрустальный дворец.
- Стало быть, вы меня поймете, - пришамкивая от усталости, произнес толстячок. - Я намерен донести до ваших собратьев одну-единственную и очень простую мысль: «Даже встав с четверенек, не забывайте о том, что у вас есть Хозяин…»
- Хорошо формулируете, - заметил Ратмир. - Местами не хуже Франциска Ассизского.
Собеседник молчал. Все-таки отбегать академический час на четырех да еще и без подготовки в таком возрасте трудновато. Забеспокоившись, Ратмир заглянул в утомленные желтоватые глаза доминиканца. Тот хотел улыбнуться в ответ, но складчатое личико лишь раздвинулось в страдальческой гримаске.
- Знаете, кажется, я действительно переоценил свои силы… - виновато сказал шар-пей. - Вы не проводите меня до гостиницы?
- А где вы остановились?
- Тут рядом… В «Рексе».
- С удовольствием…
Гостиница «Рекс» (в просторечии «Будка») - шестиэтажная коробка горчичной масти с высоким остроконечным тимпаном и двумя чугунными догами на крыльце - располагалась на проспекте неподалеку от Госпитомника.
- Но может быть, у вас свои планы?
- Нет… - Ратмир взглянул на часы. - До часа я совершенно свободен.
Толстячок с кряхтением поднялся со скамейки, и они медленно двинулись в сторону борзодрома. Будущий шар-пей в самом деле был измотан до крайности - еле ковылял, бедолага.
- А чем вы обычно занимаетесь вечерами? - через силу полюбопытствовал он.
- Сижу в «Собачьей радости», - сказал Ратмир, стараясь переставлять ноги как можно реже. - Это подвальчик такой… Вроде клуба.
- Не надоедает?
- Надоедает. Иногда. Но, понимаете, с некоторых пор я способен общаться только с коллегами. Прочие представители человечества, за редким исключением, меня, честно говоря, утомляют…
- Почему?
За рекой громыхнуло. Ратмир осклабился.
- Слышали, что творят? Вот, видимо, поэтому…
- Но ведь в подвальчик-то ваши собратья приходят уже, наверное, в людском качестве…
- Так, падре, так… - вздохнул Ратмир. - И все же что-то собачье в них тем не менее сохраняется. Какой-то, знаете, незримый отпечаток честности, благородства… Человек, он ведь, как известно, на девяносто процентов состоит из своего ремесла…
Некоторое время шли молча. Обогнув пустынный борзодром, где двое слесарей в синих спецовках отлаживали механического зайца, выбрались на широкую центральную аллею.
- Скажите, - как-то опасливо поглядывая на спутника, начал доминиканец, - а среди местного духовенства не было… м-м… попыток…
- Проповедовать на четвереньках? - Ратмир рассмеялся, вообразив православного батюшку в такой рискованной позиции. - Вряд ли… Хотя… Вы памятник Ставру видели?
- Э-э… нет.
- Вообще-то здесь недалеко, - сказал Ратмир. - Если вы в состоянии одолеть лишние сорок шагов…
- Ну, не настолько уж я плох, - улыбнулся шар-пей.
* * *
Памятник был невелик, но выполнен, безусловно, талантливо. Пьедестал представлял собой подобие незавершенной строительной конструкции, обрывающейся в предполагаемую бездну. И в эту-то бездну самозабвенно устремлялся бронзовый Ставр, разинув пасть и касаясь передней лапой улетающей от него трости.
- Вот, - сказал Ратмир. - Между прочим, столичная достопримечательность. Обратите внимание: всего две точки опоры, как у Николая Первого в Петербурге…
- Кто он? - спросил толстячок.
- Эрдельтерьер. Выпускник Госпитомника.