Наехав на неведомую неровность, вихлявое латаное солнышко подпрыгнуло, выскочило из желоба и, пробежав по наканавнику, с треском снесло первый оцеп на участке Люта Незнамыча. А там опять угодило в ров, постояло мгновение, поколебалось и, медленно наращивая прыть, пошло в откат.
Давненько не приключалось подобного. Ну, станется, бывало, что задурит тресветлое за второй, за третьей заставой… Но чтобы даже и до первой не добежать!.. Такая лютая проруха называлась полным откатом и была чревата неслыханно долгой, а стало быть, студеной ночью. Это уже не легкие утренние заморозки - этак все, глядишь, посевы наверху сгубить недолго…
В таких случаях весь цвет преисподней: розмыслы, сотники, ну и кое-кто помельче - собирался немедля в обширном подвале, равноудаленном и от Кудыкиных гор, и от Теплынь-озера. Проще говоря, располагался тот подвал как раз посередке большого желоба. И все же на сборы часто уходило полдня, а то и целый день, хотя лошадей меняли то и дело, а уж гнали - во весь дух…
Главный розмысл навьего мира Родислав Бутыч, благообразный, статный, излыса-кудреватый старец, вошел, заметно припадая на левую ногу. То ли подвернул второпях, то ли сглазил кто-нибудь… А то и вовсе порчу навели - завистников-то, чай, несчитано, немеряно…
Приостановился, взглянул с досадой на Люта Незнамыча, то и дело обирающего испарину с выпуклой, заметно побледневшей плеши, и воссел во главе стола.
- Так-то вот оно, Лют Незнамыч! - задребезжал он, стукнув по столешнице костяшками сухих старческих перстов. - Я ли тебе не сказывал? Держи людишек в узде!.. И якшайся поменьше с этим… - Главного розмысла преисподней перекосило с ухо на ухо. -…с Завидом Хотенычем, чтоб ему поперхнуться!.. Он вон, того и гляди, грекам преисподнюю продаст… с тобой впридачу… - Тут Родислав Бутыч спохватился, вспомнил, что к нынешней закавыке соперник его касательства не имеет, и сердито примолк. Однако, метнув недовольный взор на бедного Люта Незнамыча, воспылал снова: - И Столпосвята гони в шею! Житья уже нет от козней его, Столпосвятовых! Жаль, Берендей умом обносился, а то бы учинил он ему… битву на речке Сволочи… Всеволок вон уже на тебя жалуется! Заведомых-де смутьянов от царского гнева под землей укрываешь. Так мало того - ты их еще, оказывается, и в волхвы ставишь!.. Общей смуты, что ли, возжелал?..
Все это произносилось негромко, но достаточно отчетливо, так что розмыслы, разгуливавшие вольно по подвалу, мигом оробели и тихо, ровно комарики, расселись по лавкам.
- Все, что ли? - Заломив тронутую сединой бровь, Родислав Бутыч оглядел собравшихся.
- Завида Хотеныча нету… - виновато ответили ему.
Главный розмысл преисподней раздул ладно вырезанные ноздри и пристукнул по столу сухой дланью.
- Стало быть, начнем без него, - властно известил он. - Ежели кому еще не ведомо, пусть услышит. На участке Люта Незнамыча четное изделие ушло в полный откат… Виновные пока не разысканы… А перед тем, как уйти в откат, смяло оцеп на первой заставе, так что не исключено повреждение обшивки… Пока я вижу только три возможности. Либо вскатить изделие вручную тем же путем на промежуточную лунку и прямо там произвесть ему полный осмотр… Либо вернуть назад, на участок отсутствующего здесь по неведомым мне причинам Завида Хотеныча и опять-таки проверить со всем тщанием… Третий путь, самый надежный, хотя и мешкотный: откатить четное изделие в боковую пазуху и начать прогон нечетного… Давайте раздумывать.
- А почто оно вдруг в откат-то ударилось? - вопросил в недоумении кто-то.
- Сказываю: неведомо… - Родислав Бутыч нахмурился. - Но так смекаю, что без инородцев тут не обошлось. Нутром чую: греческий след, не иначе…
Собравшиеся в сомнении покачали головами. Какой еще, в баню, греческий след, когда и своих лоботесов на сто лет вперед припасено! Да и снасти все изношены, еле дышат…
Угрюмый кряжистый Вышата Серославич, розмысл участка завалки, покашлял и рек:
- Лучше бы нечетного подождать. Ночь-то предстоит морозная, стало быть, калить придется пожарче… А четное, вишь, и калить-то боязно - латаное все, перелатанное… Развалится еще на грех, как в Черной Сумеречи…
Вытирая запачканные руки ветошью, в подвал вошел одетый по-дорожному Завид Хотеныч, и с ним какой-то еще невзрачный мужичонка.
- Наладчик мой, - пояснил розмысл, заметив недоуменные взгляды. - Пусть посидит, послушает - ему полезно… Располагайся, Кудыка…
- А ты, я гляжу, не торопишься… - зловеще проскрипел Родислав Бутыч. - Или дело нашлось поважней?
Завид Хотеныч бросил на главного розмысла преисподней острый взгляд и больше не смотрел.
- Я там у себя распорядился изделие на лунку закатить, - небрежно изронил он. - Ту лунку разумею, что на извороте. А задержался, потому что сам его осматривал, наспех, конечно. Ну, что сказать? Вроде уцелела обшивка… Ежели дадут знать, что все в порядке, начнем прогон по новой…
Запала тишина. Прикипев к скамьям, все в изумлении драли глаза на Завида Хотеныча.
- Да мы же еще ничего не приговорили!.. - страшно прохрипел Родислав Бутыч, метнув на край стола стиснутые сухие кулаки. - Своевольничаешь?..
- И еще одно… - Как бы не услышав главного розмысла, Завид Хотеныч повернулся к Люту Незнамычу. - Гонец сюда скакал с твоего участка, так я его вернул… Сам передам, нечего ему зря туда-сюда носиться… - Тут Завид Хотеныч приостановился и оделил Родислава Бутыча иным взглядом - подольше, попристальней. - Найден в желобе раздавленный храбр, из-за которого солнышко изо рва и выскочило… Проник он под землю через вытяжной лаз. А подле того лаза поймали стреноженного коня… По коню и узнали, кто это был. Ахтак из дружины Всеволока. Вот так-то, Родислав Бутыч… Ищешь ты во всем греческие да теплынские козни, а козни-то, выходит, сволочанские…
Глава 15.
Из варяг да в греки
Серебряная греческая денежка была слепая, боковой очерк личика почти стерся, и тем не менее наверху за одну такую вот денежку долгонько бы пришлось горб ломать. Лошадку на нее в слободе, положим, не купишь, а вот овечку - за милую душу, да еще и скажут, что переплатила. Особливо теперь, после указа, когда берендейки, по слухам, обесценились вконец - полено и полено…
Чернава вздохнула и отправила тусклую монету в ларец, где уже сияла горстка серебра, полученного намедни от Перенеги - за порчу. Упрятала нажитое в сундук и устремила взор на точеные идольцы, расставленные торчмя вдоль стены. Это ей Малуша присоветовала: попадется куколка покрасивше - ты-де ее, Чернава, прибери, грекам потом продашь… Греки, они до узорчатого дерева куда как падки! Сами-то, вишь, не режут - все больше по камню да по железу работают…
Добрый совет, ничего не скажешь. Скрала на раскладке с пяток идольцев - вот и денежка… Куда ее только девать?..
И Чернава оглядела с тоской голые стены клетушки. Ничего… Оттерпимся - и мы люди будем… Зря, что ли, розмыслиха то и дело наверх кличет?.. Того сглазь, этого очаруй… Да вот не далее как вчера гадала ей Чернава в Навьих Кущах, ну и заодно на муженька своего намекнула… Не впрямую, понятно, а опять-таки ворожа: с черным, дескать, в лес не ходи, рыжему пальца в рот не клади, лысому не верь, с кудрявым не вяжись, а вот невзрачного да смышленого - привечай…
Не потому ли Завид Хотеныч весь день Кудыку с собой таскает?..
В латаную дверь стукнули, и Чернава, тряхнув головой, пошла открывать. На пороге, колеблясь, как белье на ветерке, стоял пьяненький десятник Мураш.
- К-кудыка… н-не вернулся ли?..
Чернава только руками всплеснула.
- Мураш Нездилыч! Болезный!.. Да на тебя уж и смотреть дымно! Промотался, чай, на голую кость?..
Тот назидательно поднял нетвердый перст.
- Знать н-не всех еще чертей выслепил… - объяснил он и чванно поджал губы. Очень был доволен собой.
Чернава втащила его в клеть, пока не случилось поблизости Завида Хотеныча, плюхнула пьяницу задом на лавку и, откинув крышку выкопанного вопреки запрету погребца, достала горшок с хитрой снедью, именуемой «похмелье». Режешь ломтиками холодную баранину, мешаешь с мелко искрошенными огурцами, рассолом, уксусом и перцем. Оплетешь ложек пять - глаза на лоб взбегут, зато хмель тут же отшибет…
После пятой ложки Мураш отпихнул горшок и пригорюнился. Чернава глядела на него и сокрушенно качала головой.
- Ох, десятник… Смотри! Достанется тебе от Малуши…
- А уже досталось!.. - Мураш лихо, как в пляске, повел широко раскинутыми руками. - Спасибо те, м-мила, что ты меня б-била!..
Попробовал хлопнуть себя по колену, но промахнулся и чуть не слетел с лавки на пол. Во лбу Мураша алел тисненый полумесяц - след от сковородника.
- Или сотник увидит, - сурово примолвила Чернава. - Вот донесет розмыслу - что будешь делать? Завид Хотеныч долго с тобой толковать не станет… Разжалует да укатает на золу!..
Мураш вдруг замотал головушкой, зубками захрустел.
- С-сотник?.. - хрипло выговорил он. - Варяжское отродье твой сотник!.. Кого ни пощупай из начальства - либо варяг, либо грек… Жизни от них уже нет простому берендею…
- Да какой же он варяг? - удивилась Чернава. - Нажир, да еще и Бранятич!..
- В-варяг… - упрямо стоял на своем хмельной десятник. - Раз гнида - значит, в-варяг… Или грек… Так и роет под меня, так и копает… У, вошь белобрысая!..
- Закусывай давай! - приказала Чернава. - А то, глядишь, не ровен час Кудыка вернется да невесть что о нас с тобой подумает… Это он на работе такой тихий, а дома и зарезать может…
Мураш вскинулся и уставил на Чернаву мутные глазыньки.
- Кудыка - берендей, - убежденно выговорил он. - Эт-то всем берендеям берендей… Кудыку - люблю… А варягов - н-ненавижу… И сволочан - н-ненавижу… Они отечество наше варягам продают…
Чернава начинала уже тревожиться всерьез. Выставить Мураша за дверь она не решалась: все-таки десятник - какое-никакое, а начальство… Да и нельзя его в таком виде отпускать… А уложить на лавке в клети - и впрямь Кудыка осерчает, хоть и тихий… Зарезать, может быть, и не зарежет, а прибить - прибьет… А уж Малуша!.. Этой только лучину к ноздре поднеси!..