Через песчаную косу меньше суток назад точно прошел человек – да не один! Крылатый ясно видел это, не зря он провел последние десять лет, выслеживая добычу в песчаной пустыне. Вот тут, след в след, шли люди, тяжелые и сильные, в грубых сапогах.
«Кто мог идти здесь? Так далеко от Города? И от выживших вообще?» – пронеслось в голове у Томаса, и он сразу же нашел ответ на свой вопрос.
– Варвары, – проговорил он и скривился так, будто это слово имело неприятный привкус.
Отряд кровожадных воинов шел через песчаную гряду, подозрительно точно повторяя путь, которым совсем недавно следовали по воздуху Крылатые, сверяясь с картой.
Томас вспомнил, как горели листы его книжицы, той самой, которую подарила ему Анабель, той самой, в которую он вложил карту, начертанную сумасшедшим Вестником.
«Они сожгли книгу, это я видел, но почему я решил, что у них не хватило мозгов вытащить карту из-под обложки? – ахнул Томас, приземляясь на рыхлый песок. – Все-таки Огонь должен сжечь меня… Проклятье!»
Крылатый еще раз посмотрел на цепочку следов, потрогал их пальцами, уверяясь окончательно, что оставить их мог только отряд грузных путников. Крылья уже разворачивались за его плечами, но тут мучительно содрогнулся медальон, который на ощупь уже был почти таким же тонким, как странички из книжицы, сожженной варварами. Тянущая боль давно поселилась в груди Томаса, тонкие корешки, что прижимали деревянную пластину к его телу, мучительно болели, надрываясь от резких движений. Иногда, прислушиваясь к себе, он чувствовал, как привычные ему трансформации, ставшие за годы крылатой жизни самой его сутью, отмирают, отравляя все остальное, не задетое изменениями.
Старательно не обращая внимания на вспышку острой боли, Томас взлетел и двинулся вдоль цепочки следов обратно, в сторону скал, от которых так решительно отдалялся все прошедшие дни.
На этот раз Правитель встретил Томаса у дверей покоев. Он стоял, опираясь спиной на каменную кладку, и лениво осматривал Город, щурясь от яркого солнца.
– О, Томас, мальчик мой, иди-ка сюда. – Старик протянул узловатую руку, цепко ухватил Крылатого под локоть и притянул к себе, обнимая за плечи. – Я слышал, как замечательно ты выступил на собрании! Ты воодушевил своих Братьев и жителей, и пламя любви к нашему общему делу уже разгорелось и в их сердцах.
Правитель говорил неестественным голосом, так, словно и сейчас они находились на площади, среди толпы. Томас огляделся. Дом старика возвышался над остальными, небольшой холм был самым сердцем Города, именно на нем и воздвиглись стены правительских покоев. И сейчас у подножия холма сновали люди, прислушиваясь, поглядывая на Томаса, которого так отечески приобнял старик.
Крылатый передернулся от нахлынувшего омерзения и хотел было отойти.
– Стой где стоишь, – прошипел старик, не меняя благостного выражения морщинистого лица.
Они еще немного потоптались у дверей, а потом старик направился внутрь, опираясь на руку Томаса, как старый отец семейства, которому помогает молодой наследник.
– Завтра мы начнем отбор новобранцев, – мигом обращая елейный голос в лед, сказал Правитель, как только тяжелая дверь затворилась. – Ты должен будешь выбрать ведомых, но отчаянных.
– Я? – Томас не поднимал глаз, изучая каменный пол под ногами. – Вожак Крылатых решает, кто достоин крыльев.
– Завтра ты станешь новым Вожаком, – нетерпеливо сказал старик, усаживаясь в кресло.
Крылатый не удержался от презрительного смешка.
– После моей речи перед Городом Братья меня ненавидят.
– А кто сказал, что именно они будут выбирать нового Вожака, мальчик? – Правитель смотрел на него, всем видом показывая, как отчаянно он устал от непроходимой тупости собеседника. – Завтра утром я объявлю о подготовке второй ступени выживания, Томас. Ты знаешь, что это такое?
Томас не двигался; в Законе было точно прописано все о подготовке, о том, как Братство переходит на новый уклад, подчиняясь Городу и Правителю. Как выбирается новый Вожак, как вся сила и мощь выживших направляется на подготовку Вестников. Это означало, что мирной жизни Города приходит конец.
– Но… зачем? – прохрипел Томас, спрашивая скорее самого себя, чем паука, застывшего в кресле. – Это бессмысленно… Нет никаких знаков, указывающих на существование оазиса или Дерева. Все точно так же, как было все прошлые годы… Почему сейчас?
– Ты слишком туп для будущего Вожака, Томас, – поморщился старик. – Этот год был неурожайным, грибные ямы оскудели, свежих источников воды не посчастливилось найти, дома ветшают, а для постройки новых у нас нет прочного камня – и люди начинают говорить, Томас. А людям не пристало рассуждать, они должны работать и верить в своего Правителя. А для этого им нужна надежда. На Возрождение например… Эта идея ничем не хуже прочих. – Он пожал плечами.
– Я не буду в этом участвовать… Это ложь! – Томас сжал кулаки. – Люди станут работать на пустые мечты, медальоны потратятся на обреченных Вестников! Я не буду помогать обмануть всех…
– А куда ты денешься, мой милый? – склонив голову, Правитель посмотрел на него водянистыми глазами. – Ты уже обманул их, ты уже разжег пламя надежды… Они уже тебя не простят. А твоя жена? Она захлебнется собственной кровью, зная, что ты лжец! О, я позабочусь, чтобы она узнала… А ребенок? Ты знаешь, какие дети рождаются у больных кашлем? После таких доз лечебных снадобий, к тому же? Знаешь? А?
Томас пошатнулся.
– Но Фета… – прошептал он.
– Старуха желает спасти твою крылатую девку. Да и откуда ей знать о последствиях? Раньше никого не лечили такими порциями отваров. – Старик разразился довольным смехом, похожим на карканье старого ворона из сказок той самой Феты, которая в это мгновение, наверное, поила Анабель снадобьем, отравляющим не родившегося еще ребенка. – Мальчик, чем быстрее ты поймешь, что ты мой, весь, от проклятых крыльев, которыми вы все так гордитесь, до твоего лживого, трусливого сердечка и требухи, тем будет лучше для всех.
Правитель откинулся в кресле и перевел взгляд на окно.
– Иди. – Он слабо махнул рукой в сторону двери. – Завтра будет долгий день. Очень долгий.
Не видя ничего вокруг, Томас вышел из покоев старика; земля медленно раскачивалась под ним, первый раз в жизни Крылатый почувствовал себя загнанным в угол опасным зверем.
«Надо было убить его, – вдруг отчетливо понял Томас. – Наброситься и сжать горло, сломать шею, размозжить плешивую голову об стену».
Он повернулся к двери, но к ней уже подходили вооруженные тяжелыми арбалетами воины местного ополчения.
– Здравствуй, Том, – дружелюбно кивнул ему один из них, смутно знакомый по давней попойке у общего костра. – Отличная речь была! Я бы сам пошел в Вестники, да, боюсь, староват. А ты великое дело творишь!
Томас попытался расслышать в голосе ополченца насмешку, но голубоглазый мужчина улыбался ему восхищенно и искренне.
– А чего вы здесь? – решился спросить Крылатый.
– Да вот, Правитель приказал теперь нести караул у его дверей, мол, завтра большое событие намечается – да ты, небось, знаешь. – Воин кивнул и тут же подобрался.
Из дверей выглянул старик, осмотрел прибывших ополченцев и одобрительно улыбнулся.
– Закон гласит, что теперь мне нужна охрана… Глупости, конечно, но правила есть правила, правда, Томас? – проговорил Правитель, не сводя с Крылатого ядовитых глаз, а потом скрылся в темноте покоев.
Томас попятился, уже не слушая охранника. Он понимал, что упустил единственный шанс освободиться от гнета. Многие годы это понимание будет мучить его, мешая заснуть, крутясь в голове подобно клубку, обвиваясь и сдавливая шею.
Томас так бы и стоял под удивленными взглядами ополченцев, если бы его вдруг не потянули за рукав. Медленно обернувшись, он увидел Кима, бледного и испуганного.
– Что? – злобно выдавил из себя Томас. – Пришел плюнуть мне в лицо?
– Том… – прошептал мальчишка, отводя глаза. – Там… Там… Анабель.
Но Томас его уже не слышал, он бежал изо всех сил к дому, понимая, что опоздал.
Глава 19
Возле дома, покинутого всего час назад, было пусто. Никто не толпился у окон, не стоял во дворике, где Крылатая выращивала жалкие пучки бесполезных трав, радуясь им, как великому дару жизни. Мимо сновали люди, не останавливаясь у дома, но поглядывая на него с сочувствием и плохо скрываемым любопытством. Так смотрят на чужое горе даже самые добрые сердца, будто это заложено в каждом, как умение дышать, не задумываясь.
Настежь распахнутая дверь страшно испугала Томаса, его накрыла волна безумного ужаса. Он застыл, не доходя до порога пары шагов, и просто стоял, пошатываясь, силясь разглядеть в темноте комнаты хоть что-нибудь.
Крылатый явственно слышал, что там ходили люди, шумели чем-то, переливали воду в плошках и говорили вполголоса. А потом сгустившийся воздух разорвал детский плач, пронзительный, страшный. И этот крик вывел Томаса из оцепенения. Не раздумывая больше, Крылатый решительно зашел в дом.
Комната пропахла кровью. Томаса сразу замутило, мир закружился перед глазами, и Крылатый схватился рукой за дверной косяк, чтобы не упасть. Вокруг широкой кровати, на которой он провел счастливейшие часы своей жизни, валялись окровавленные тряпки. Какие-то женщины суетились у стола, заворачивая в чистую ткань вопящий розовый и влажный комок живой плоти. Томас покосился в их сторону, но сразу отвел взгляд.
Ставшая за прошедший час еще тоньше и прозрачнее, на кровати лежала Анабель. Ее глаза были плотно закрыты, на раскрасневшихся щеках засохли следы слез, но она дышала. Грудь вздымалась толчками и резко опадала с пронзительным хрипом.
Не чувствуя ничего, кроме невероятной радости от звука этого дыхания, Томас подскочил к жене, сжал в ладонях ее влажную безжизненную руку. Анабель, не открывая глаз, повернула к нему голову, но не нашла в себе сил посмотреть на мужа.
Женщины, занимавшиеся ребенком, наконец заметили Томаса, и в комнате воцарилась звенящая тишина. Даже младенец перестал верещать, только слабо постанывал.