От моста я поехал по улицам восточной части Риги. Сопровождать меня, показывать кровоточащие раны города вызвался старый рижанин, рабочий электростанции. Набережная и улицы города были захламлены битым кирпичом, кусками камней, разного рода изуродованным, обгоревшим металлом. Машина медленно двигалась по улицам. Иногда приходилось останавливаться и пробираться пешком. Вся набережная была в воронках от взрыва фугасов. Мой сопровождающий с горечью и негодованием показывал мне:
— Вот уничтоженная пристань и сожженные пакгаузы. Вот взорванная электростанция, вернее, ее остатки. Здесь когда-то я работал... Теперь по вечерам зажигаем пока коптилки. Это разбитая водонапорная установка. Водопроводную сеть фашисты также во многих местах подорвали. Воду берем из реки, так как колодцев мало. Вот развалины старого города. А на месте этих обгорелых корпусов был завод «Проводник». Это тоже разрушенный завод. И это...
Потом мы проезжали мимо разграбленного банка, разрушенных универмага и почтамта, взорванного вокзала и трамвайного депо, где валялись опрокинутые обгоревшие остовы вагонов...
Затем машина остановилась у невысокого, мрачноватого вида здания с выбитыми окнами.
— О, этот дом в Риге знает каждый. Здесь было гестапо, — сказал рабочий. — Немало хороших людей исчезло за этими стенами... Вы, может быть, слышали о такой улице — Ремерской? Так вот на ней всего два дома. Это самая короткая улица в городе. Раньше там был земельный отдел. Немцы устроили в домах тюрьму. Каждый день ровно в пять вечера на Ремерскую подъезжала «душегубка». Это знает вся Рига.
На одной из улиц собралась огромная толпа народа, большей частью женщины с исхудавшими лицами, с запавшими глазами. Они переговаривались между собой и, поднимаясь на цыпочки, смотрели вдоль улицы.
— Это они ждут прихода в город гвардейской латышской дивизии, — пояснил мне мой новый знакомый. — Она как раз должна сейчас переправиться через Даугаву. В двенадцать часов будет торжественная встреча жителей города с воинами-гвардейцами.
В полдень я возвратился на фронтовой КП. Генерал С. И. Тетешкин доложил:
— Еременко в 3-й ударной. Наступление там, так же как и в 42-й, развивается медленно. Продвинулись всего на 2–3 километра, да и то на отдельных небольших участках. Впрочем, две правофланговые армии 1-го Прибалтийского, наступающие во взаимодействии с нашими войсками, прошли вперед примерно столько же. А вот правофланговая 1-я ударная движется к реке Лиелупе успешно...
Позже на командный пункт приехал А. И. Еременко. К этому времени мы получили директиву Ставки от 16 октября. В ней конкретизировалось то, что нам уже изложили Л. А. Говоров и А. И. Антонов. Перед войсками 2-го. и 1-го Прибалтийских фронтов ставилась задача уничтожить прижатую в Курляндии к морю группировку противника. Директива объявляла о расформировании 3-го Прибалтийского фронта и о том, что координировать действия 1-го, 2-го Прибалтийских и 3-го Белорусского фронтов будет Маршал Советского Союза А. М. Василевский.
Поздно вечером генерал А. И. Еременко в присутствии Ботаткина и меня принял приехавшего из Риги полковника М. С. Маслова. Он доложил нам, что, по донесениям разведывательных групп, переброшенных на Курляндский полуостров, рубеж, который стремятся прорвать наши войска, занимается крупными, основными силами противника.
— Тем более настойчиво следует продолжать наступление, — заметил А. И. Еременко. — Недаром ведь Ставка проявляет такое пристальное внимание к проблеме ликвидации курляндской группировки. Ее окончательный разгром развяжет нам руки для действий в другом месте. — Андрей Иванович несколько раз взглянул на левую часть карты, где начиналась Восточная Пруссия.
В конце совещания Маслов обратился к генералу армии А. И. Еременко с просьбой о награждении разведчиков, которые продолжительное время действовали в тылу врага, и представил на подпись заготовленный приказ.
Андрей Иванович просмотрел приказ, показал его нам и тут же подписал документ. В числе награжденных была и отважная разведчица Эльза. Она удостоилась ордена Красной Звезды.
По нашему указанию Эльза сбежала от военного коменданта Риги[16]. В ночь на 13 октября военная комендатура эвакуировалась. Машины с имуществом коменданта подъехали к Понтонному мосту для переправы через Даугаву и попали под бомбежку нашей авиации. Поднялась суматоха, и Эльза незаметно скрылась.
За успешное проведение Рижской операции, за освобождение столицы Латвии четыре дивизии 10-й гвардейской армий (22, 30, 65 и 85-я гвардейские) и 43-я гвардейская латышская дивизия получили наименование Рижских. Орденом Ленина была награждена 29-я гвардейская дивизия; орденом Суворова II степени — 130-й латышский стрелковый корпус и 8-я гвардейская дивизия; орденом Красного Знамени — 7, 56 и 119-я гвардейские и 308-я латышская стрелковые дивизии.
Многие генералы, офицеры и солдаты получили за Рижскую операцию ордена и медали. Значительное число командного состава было повышено в званиях. В частности, генералу М. И. Казакову и мне было присвоено звание «генерал-полковник».
17 октября войска 2-го и 1-го Прибалтийских фронтов продолжали наступление. Противник к тому времени был хорошо осведомлен об участке, с которого наносится главный удар, и о его направлении. Фашистское командование оставило на территории Латвии разветвленную разведывательную сеть из разного рода профашистских элементов. Кроме того, радио — и авиаразведка, видимо, установили перегруппировку нашей гвардейской армии и главных сил фронта к левому флангу, а войск генерала И. X. Баграмяна — к правому.
Поэтому продвижение вперед Прибалтийских фронтов в этот день не превышало 2–4 километров. А наша правофланговая армия 17 октября лишь расширила на несколько километров плацдарм за рекой Лиелупе в районе дачных поселков Рижского взморья.
На следующий день противник подтянул к участку главного удара наших фронтов еще несколько дивизий и в некоторых районах неоднократно переходил в ожесточенные контратаки. Гитлеровцы дрались яростно, но их натиск везде был отбит с большим для них уроном.
Немецкому командованию 19–20 октября удалось приостановить дальнейшее наступление на Лиепаю войск 2-го и 1-го Прибалтийских фронтов. Вражеские дивизии удержались на заранее укрепленных рубежах. Но для этого противник израсходовал большую часть своих резервов, накопленных за счет сокращения линии фронта.
Теперь немецко-фашистскому командованию замысел нанесения контрударов на Мемель пришлось отложить. Между тем успешное наступление правофланговой 1-й ударной армии нашего фронта продолжало благоприятно развиваться. 18 октября она форсировала реку Лиелупе и прорвала оборону противника на всю глубину. Войска генерала Н. Д. Захватаева продвинулись в тот день вдоль Рижского взморья на 18–25 километров и овладели городом Кемери. На другой день 1-я ударная прорвалась вперед еще на 15–20 километров, а 20 октября уже вышла к городу Тукумс. Особенно в этих боях отличился правофланговый 119-й стрелковый корпус генерала Николая Николаевича Никишина.
19 октября Андрей Иванович Еременко договорился с генералом армии И. X. Баграмяном поставить перед Ставкой вопрос о временной приостановке наступления смежных войск фронтов и перенесении участков главного удара к западу.
— Прошу доложить Верховному, что командование Прибалтийских фронтов просит разрешения сделать недельный перерыв в совместном наступлении на Лиепаю, — просил по телефону А. И. Антонова А. И. Еременко. — За это время мы перегруппируем войска, вольем в ударные группировки свежие силы.
Разрешение Ставкой было дано. И вот в течение последующей недели войска Прибалтийских фронтов готовились к возобновлению наступления на Лиепаю, перегруппировывали свои силы. В частности, в нашем фронте 42-я армия была заменена 10-й гвардейской. Дивизии ударных группировок были пополнены личным составом, главным образом за Счет внутренних ресурсов. А Ставка за это время пополнила наши фронты боеприпасами.
Армия генерала М. И. Казакова 20 октября заняла участок для предстоящей операции в левой половине полосы 42-й армии, в районе юго-восточнее города Ауце, и вместе с 3-й ударной готовилась утром 26 октября начать наступление в направлении Ауце, Салдус.
В 19-м гвардейском корпусе генерала А. Т. Стученко намечались к наступлению в первом эшелоне 56-я и 22-я дивизии.
Однако непредвиденное происшествие в этом корпусе поломало намеченные планы.
С утра 22 октября артиллерия обоих соединений вела в обычном режиме пристрелку целей в полосе предстоящих действий. Командир 56-й гвардейской дивизии полковник Анатолий Иванович Колобутин следил с наблюдательного пункта за разрывами снарядов и мин. После обеда он, несмотря на возражения начальника артиллерии дивизии, приказал вести пристрелку «веселее».
Повышение интенсивности артиллерийской и минометной стрельбы насторожило врага. С дивизионного НП было видно, что из обстреливаемой первой траншеи гитлеровцы перешли во вторую. Колобутин принял это за начало отступления противника, и по его приказанию разведывательная рота 254-го гвардейского полка имени А. Матросова была брошена вперед. Дружной атакой воины подразделения захватили небольшой участок траншеи и взяли несколько пленных.
Полковник Колобутин, увидев, что разведрота овладела первой траншей, поднял в атаку весь 254-й полк.
Матросовцы, возглавляемые полковником Феодосием Григорьевичем Шаплюком, стремительно ринулись за разведротой, захватили и вторую вражескую траншею, продвинувшись на 2–3 километра. Но из третьей траншеи, что была на опушке леса, гитлеровцы встретили наши подразделения массированным артиллерийским и пулеметным огнем. Полк принужден был остановиться, залечь в немецких окопах, неся потери от губительного огня.
В таком же положении очутился и 62-й гвардейский полк соседней дивизии, который из чувства локтя и с молчаливого согласия генерала А. Т. Стученко пошел вперед вслед за матросовцами.