Обычно я сначала получал разрешение или указание на поездки в войска непосредственно от командующего фронтом, затем с заместителем детально рассматривал все вопросы, которые надлежало решать штабу, определял их последовательность, знакомил его с теми задачами, которые нам предстояло решать в войсках, с планами поездок, порядком и способами связи со штабом. Поездки в войска давали мне возможность не только видеть работу подчиненных штабов и их начальников собственными глазами, но и более оперативно влиять на нее, информировать командующего, Военный совет и штаб фронта по наиболее важным вопросам боевой деятельности войск.
Мне довелось работать с разными по своим характерам командующими. И тот и другой всесторонне и глубоко знал роль и задачи штаба, но при этом каждый по-своему относился к различным сторонам стиля и методов выполнения обязанностей штабными работниками. Маркиан Михайлович Попов был полностью согласен со мной в том, что начальник штаба фронта должен использовать каждую возможность, чтобы побывать в войсках, и всячески мне в этом содействовал. Андрей Иванович Еременко на первых порах смотрел на это без одобрения, сказав как-то, что больше привык видеть начальника штаба фронта у себя в штабе. Позже, однако, он изменил свое мнение на этот счет и часто сам ставил передо мной задачи на поездки в войска, когда требовала обстановка. Это, на мой взгляд, повышало возможности контроля за исполнением решений командования фронта, позволяло более правильно оценивать деятельность подчиненных командиров и начальников.
Глава восьмая. Через Карпаты
Ясная солнечная погода при полете из Елгавы в Москву сопутствовала мне только до восточной границы Латвии. А дальше до самой столицы лететь пришлось в условиях ненастной погоды, час от часу ухудшавшейся. Маленький По-2 с трудом пробивался через сплошные, насыщенные дождевыми каплями серые тучи, которые со всех сторон обволакивали самолет и лишали нас возможности что-либо видеть. Изредка летчик пытался пробиться выше облаков, и мы плыли над ними, как на волнах, беспрерывно проваливались в воздушные ямы.
Наконец неприятный восьмичасовой полет закончился, и мы в прогалинах между тучами увидели Москву. Летчик сделал несколько кругов над Центральным аэродромом, прежде чем решился опуститься на полузакрытую туманом посадочную полосу, но приземлились мы благополучно.
На аэродроме меня встретил представитель Генерального штаба генерал-майор В. Д. Уткин, не раз бывавший в войсках нашего фронта. Аэродром примыкал к Ленинградскому шоссе, и я по пути в центр с понятным любопытством осматривал Москву. В довоенные годы в течение нескольких лет я жил в столице, учился в военной академии и поэтому знал город неплохо.
— А Москва мало изменилась, разве что дома несколько поблекли, так как давно не ремонтировались, не красились, — делился я своими впечатлениями с сопровождающим меня генералом, показывая ему на здания, возле которых проезжали.
— Да, — согласился он, — Москва давно перестала иметь вид прифронтового города. А следы вражеских бомбардировок настолько хорошо стерты, что их даже очевидцы немецких воздушных налетов найдут не сразу.
Оставив меня в гостинице для отдыха и приведения в порядок, генерал Уткин предупредил, что он заедет через час-полтора.
— Генерал Антонов примет вас в 17 часов, — пояснил он.
Я с удовольствием принял душ и минут сорок отдохнул, а затем, не дожидаясь машины, пошел от гостиницы «Москва» к Генеральному штабу пешком. Он тогда размещался в десяти минутах ходьбы от гостиницы. Поэтому я успел пообедать в штабной столовой и около пяти часов явился на прием к Алексею Иннокентьевичу Антонову. Я гордился тем, что мой однокурсник по Военной академии Генерального штаба и друг назначен на такую высокую должность. Я не встречался с Антоновым больше года.
Переступив порог кабинета начальника Генштаба, я, признаться, был несколько поражен, когда мне навстречу поднялся заметно отяжелевший и поседевший генерал. Во всем его облике чувствовалась какая-то непроходящая усталость — видимо, результат бессонных ночей и постоянного напряжения. Только большие темные глаза Алексея Иннокентьевича Антонова по-прежнему молодо поблескивали.
Мы поздоровались. Я еще раз поздравил Алексея Иннокентьевича с назначением его на высокий пост, который фактически он занимал давно.
Вначале разговор зашел об обстановке в Прибалтике, хотя, откровенно говоря, мне очень хотелось узнать более подробно о причинах моего вызова в Москву. Антонов, глядя на карту, поинтересовался, как я считаю: не лучше ли войскам Прибалтийского фронта «поставить высокий забор» вокруг группы армий «Курляндия», то есть продолжать блокировать их, а часть сил перебросить на другие направления? Или продолжать доколачивать вместе с Балтийским флотом прижатого к морю неприятеля?
— Для разгрома курляндский группировки у 2-го Прибалтийского сил маловато, — ответил я. — Считаю, что целесообразнее все же блокировать с суши и с моря, для этого сил вполне хватает. Без помощи извне противник долго сопротивляться не сможет, а мы избежим больших потерь.
После разговора об обстановке в Прибалтике генерал Антонов сделал паузу, а затем встал и сказал, слегка улыбаясь:
— Сердечно поздравляю тебя, Леонид Михайлович, с назначением на должность начальника штаба 4-го Украинского фронта!
Признаться, хоть я и понимал, что вызван в Генштаб для назначения на новое место, слова Алексея Иннокентьевича меня взволновали; я знал, что 4-й Украинский фронт действовал на одном из основных стратегических направлений, и потрудиться на посту начальника штаба этого фронта было для меня приятной перспективой. Я поблагодарил генерала Антонова за оказанное мне доверие и заверил, что постараюсь его оправдать.
— Ну, положим, назначить тебя на эту должность предложил мне товарищ Сталин, — пояснил Антонов. — А я с удовольствием дал согласие. Возможно, о твоем назначении просил Верховного Еременко. Он уже несколько дней назад вступил в командование 4-м Украинским фронтом и ежедневно запрашивает о времени твоего прибытия.
— Я мало знаю об этом фронте, — откровенно признался я.
— Этот фронт, — сказал Антонов, — после разгрома противника в Крыму в мае 1944 был упразднен, а его управление выведено в резерв Ставки. В августе того же года он был образован вторично на территории Западной Украины.
Алексей Иннокентьевич подвел меня к одному из столов, на котором лежала огромная карта, и сообщил, что в конце августа прошлого года началось Словацкое национальное восстание. Получилось так, что словацкая армия, которая составляла основную силу восстания, не смогла выполнить отведенную ей роль — немцы в самом начале восстания разоружили восточнословацкий корпус, наиболее значительное соединение этой армии. В помощь восставшим и была проведена в сентябре и октябре 1944 года специальная операция — Восточно-Карпатская.
В ней участвовали войска 1-го Украинского и только что созданного 4-го Украинского фронтов. Они в ходе напряженных боев достигли перевалов через Главный Карпатский хребет и в ряде мест вступили на территорию Чехословакии. Продвижение наших войск проходило медленно — противник не только оккупировал Словакию, но и занял все перевалы и закрепился на них. Армии 1-го Украинского фронта овладели Дуклинским перевалом. Антонов подчеркнул, что в этих боях отлично действовали части 1-го чехословацкого армейского корпуса. Показав на карте место южнее, он далее сказал, что там 1-я гвардейская и 18-я армии 4-го Украинского фронта преодолели Главный Карпатский хребет, заняли перевалы. Словацкое восстание не достигло желаемых результатов, однако итоги боевых действий наших фронтов расценивались Генштабом как крупный успех. Большие потери были нанесены армейской группе противника «Хейнрици», полностью освобождены Закарпатская Украина, преодолены труднодоступные Карпаты, и наши войска, вступив в Словакию, закрепились на рубеже реки Ондава.
Алексей Иннокентьевич некоторое время молча смотрел на карту. Для меня его разъяснения значили очень многое — они вводили в курс боевых действий фронта, на котором предстояло воевать. Поэтому я слушал с напряженным вниманием, стараясь ничего не упустить.
— Южнее, — говорил Антонов, проводя по карте. небольшой указкой, — успешно действовали войска 2-го Украинского фронта. Они освободили крупные города Западной Украины Мукачево и Ужгород, овладели перевалами в Карпатах и вышли на правый берег Тисы.
— Да, в этих операциях каждый из фронтов сделал немало, — заметил я.
— Следует также иметь в виду, — подчеркнул Антонов, — что все Украинские фронты и дальше будут тесно взаимодействовать. Каждый имеет свои важные задачи, но все они связаны единым замыслом по разгрому противника. Для 1-го Украинского фронта основным является общее направление на Берлин. Войска 2-го Украинского наступают с целью освобождения Чехословакии, — указка энергично двинулась по карте через Прагу в сторону западной границы Чехословакии. — О задачах вашего фронта несколько позже...
Алексей Иннокентьевич свернул лист карты, лежавший сверху, отложил его в сторону. Под ним оказался другой лист. Антонов начал объяснять замысел Ставки в очередной — Западно-Карпатской операции. Эту операцию осуществляли 4-й и 2-й Украинские фронты. Цель им ставилась решительная — разгромить вражеские войска в Западных Карпатах. А они здесь составляли сильную группировку: 1-я танковая, 8-я, часть соединений 17-й немецкой армии, 1-я венгерская армия. Ставка усилила и 4-й Украинский фронт. В его состав помимо 1-й гвардейской армии генерала Гречко, 18-й армии генерала Журавлева вошли 38-я армия генерала Москаленко и 1-й чехословацкий армейский корпус генерала Свободы. Войска фронта занимали позиции от города Кросно, далее по реке Ондава. На широте Кошице линия фронта круто поворачивала на запад. Западнее 18-й армии действовали соединения 40-й армии 2-го Украинского фронта. В этой операции 4-му Украинскому фронту ставилась задача сломить сопротивление противника в Западных Карпатах и наступать в направлении Моравской Остравы. Цель операции достигалась ударами в направлениях южнее Кракова, Люботин, Попрад.