В штабах разрабатывались планы операций, уточнялось начертание вражеских позиций и численность обороняющих их войск.
Против Ленинградского и Прибалтийских фронтов от Финского залива до Полоцка действовали немецко-фашистские войска группы армий «Север» (оперативная группа «Нарва», 18-я и 16-я армии) и часть сил 3-й танковой армии группы армий «Центр».
Вражеское командование придавало большое значение сохранению в своих руках Прибалтики, поскольку она прикрывала с северо-востока Восточную Пруссию, являясь по отношению к ней своеобразным предпольем. Кроме того, удержание Прибалтики обеспечивало действия немецко-фашистского морского флота в восточной части Балтийского моря и сохраняло связи с Финляндией, еще остававшейся союзницей Германии, и находившимися там немецкими войсками. И наконец, из Прибалтики гитлеровцы вывозили значительное количество сельскохозяйственных продуктов. Поэтому немецкое командование держало в Прибалтике крупные силы и подготовило на подступах к ней и на ее территории ряд мощных оборонительных линий. На таллинском направлении на перешейке между Финским заливом и Чудским озером был создан рубеж «Танненбург». Южнее Псковского озера, на подступах к Эстонии с юго-востока, а также на подходе к Латвии с востока, протянулся оборонительный рубеж немецко-фашистских войск. Он проходил восточнее Пскова, Идрицы, Полоцка и составлял северную часть Восточного вала — по хвастливым заявлениям немецкой пропаганды, непреодолимого препятствия для Красной Армии. На глубине около 50 километров от основного был оборудован еще тыловой рубеж — «Рейер», а за ним три промежуточных рубежа.
Основной, главной операцией летней кампании 1944 года, по замыслу Ставки, должна была быть стратегическая операция с целью разгрома группы армий «Центр» и освобождения Белоруссии. В этой крупнейшей операции под кодовым названием «Багратион» должны были участвовать четыре фронта: 1-й Прибалтийский, 3, 2 и 1-й Белорусские фронты. Начать Белорусскую операцию намечалось во второй половине июня. А наступление нашего фронта, нацеленного в общем направлений на Ригу, а также 3-го Прибалтийского и Ленинградского фронтов планировалось двумя неделями позже.
И вот рано утром 23 июня 19.44 года началась одна из самых крупных наступательных операций Великой Отечественной войны — Белорусская. Огромные силы четырех фронтов мощным ударом успешно форсировали Западную Двину и прорвали вражескую оборону на витебском, оршанском, могилевском и бобруйском направлениях. Фашистская группа армий «Центр», еще недавно угрожавшая Москве, теперь панически отступала.
Немецко-фашистское командование перебрасывало свежие части и соединения из внутренних районов Германии, из оккупированных ею стран, а также с участков советско-германского фронта, продолжавших оставаться стабильными, на усиление группы армий «Центр». А на создание обороны у границ Литвы перед 1-м Прибалтийским фронтом выдвигались войска группы армий «Север», противостоявшие 2-му и 3-му Прибалтийским фронтам. Вражеская оборона перед этими фронтами была ослаблена, создалась благоприятная обстановка для нашего наступления.
* * *
В первых числах июля из Ставки через Генштаб стали поступать настойчивые требования к командованию 2-го Прибалтийского фронта о сокращении сроков подготовки наступления на Ригу.
Передний край нашего фронта проходил по линии Новоржев, Пустошка, озеро Нещердо и упирался левым флангом западнее Полоцка в Западную Двину.
Войскам 2-го Прибалтийского фронта директивой Ставки было приказано разгромить группировку противника в районе Идрица, Себеж, Дрисса, овладеть рубежом Резекне, Даугавпилс, затем продолжать наступление на Ригу и совместно с 1-м Прибалтийским фронтом изолировать группировку противника в Прибалтике от Германии с последующим разгромом этой группировки.
Во исполнение решения Ставки нашему фронту предстояло нанести два удара. Правым крылом фронт планировал нанести удар в направлении Себеж, Резекне в обход Идрицы с севера, левым — в направлении Дрисса, Даугавпилс.
Андрей Иванович Еременко решил нанести главный удар силами 10-й гвардейской и 3-й ударной армий в общем направлении на Резекне. И еще один — левым флангом, а точнее — войсками 22-й и 4-й ударной армий на Даугавпилс. В состав 22-й армии влился 130-й латышский стрелковый корпус под командованием генерал-майора Д. К. Бранткална, состоявший из двух дивизий: 43-й гвардейской и только что сформированной 308-й. Для развития успеха 4-й ударной армии (она была передана нам из состава 1-го Прибалтийского фронта, 1-ю ударную армию мы передали в 3-й Прибалтийский фронт) в ее полосе намечалось, ввести 5-й танковый корпус. Начало наступления войск фронта генерал А. И. Еременко наметил на 10 июля.
Уточнить готовность войск к наступлению командующий послал своих заместителей. Мне с группой штабных офицеров он приказал вылететь в 4-ю ударную.
— Проверьте до деталей, как обеспечивается армией ввод в прорыв танкового корпуса Сахно, — напутствовал меня Еременко. — После проверки останьтесь там, помогите Сахно пробиться на оперативный простор.
С командующим армией генерал-лейтенантом Петром Федоровичем Малышевым я встретился на командном пункте, расположенном в лесу неподалеку от шоссе. Он сидел в кабине автобуса, разостлав на коленях помятую карту. Рядом с П. Ф. Малышевым склонился над картой его начальник штаба генерал-майор А. И. Кудряшов.
Командующий поднялся, подал мне руку. Глаза его от длительной бессонницы были воспалены. Узнав о цели моего приезда, Малышев пробасил:
— Ну что ж... поработаем вместе. Как говорится, ум хорошо, а два лучше. Поедемте сейчас к Сахно...
К танкистам приехали в полдень. В последние дни в корпус М. Г. Сахно поступило 140 новеньких тридцатьчетверок. Укрытые в лесу, они поблескивали еще свежей краской. Усиленный самоходно-артиллерийскими, минометными и зенитными частями, танковый корпус представлял собой грозную силу. На это соединение мы возлагали большие надежды.
Командир корпуса генерал-майор Михаил Гордеевич Сахно был знаком мне по Орловской операции. Это опытный танкист и очень храбрый человек. Среднего роста, не по летам подвижный, с высоким с залысинами лбом, Сахно сразу производил впечатление человека хладнокровного и уверенного в себе. Он размашисто шагал рядом с нами и докладывал:
— В основном все готово. Немножко тревожит то, что техника новая, еще как следует не освоена. Машины необкатанные, да и экипажи есть несколоченные. — Помолчав, он добавил: — Правда, комсостав опытный... Полагаю, все будет в порядке.
Малышев приказал собрать людей. Через несколько минут танкисты выстроились на поросшей папоротником полянке. В шеренгах стоят очень молодые люди. Но большинство из них народ стреляный, отмеченный орденами и медалями. Чувствовалось, что комкор гордится своими молодцами.
Вид у танкистов действительно был бравый. Некоторые из них мне показались знакомыми. Особенно один старший лейтенант, молодой, скуластый, с хитроватыми прорезями темных глаз. Я подошел к нему поближе, стараясь припомнить фамилию офицера.
— Мы, кажется, уже где-то встречались? — не очень уверенно проговорил я.
— Так точно, товарищ генерал! — весело отозвался он. — Под Карачевом, на Брянском... Тулунин моя фамилия.
«Тулунин... Тулунин...» Услышав эту фамилию, я вспомнил, при каких обстоятельствах встречался с ним. Перед глазами встали картины прошлогодних боев за Орел. После освобождения этого города войска совершали бросок к Брянску. Пыльные дороги, сгоревшие дотла селения. Я, тогда начальник штаба Брянского фронта, заехал в 11-ю гвардейскую армию, в составе которой действовал танковый корпус М. Г. Сахно. Иван Христофорович Баграмян вручал ордена и медали отличившимся в последних боях. Среди них был и Павел Федорович Тулунин. Мне сказали, что он со своей танковой ротой первым выскочил на железную дорогу Орел — Карачев, взорвал полотно и отрезал врагу путь к отступлению.
— Вы и теперь командуете ротой? — спросил я.
— Тогда я только исполнял обязанности, а сейчас командую. Очередное звание вот присвоили...
От танкистов я уезжал в хорошем настроении. Генерал Сахно, подчиненные ему офицеры произвели самое благоприятное впечатление знанием дела, опытностью, уверенностью в успехе. Рядовые танкисты отчетливо понимали важность стоявшей перед ними задачи и работали не покладая рук. Возле укрытых и умело замаскированных боевых машин кипела работа, в командирских и штабных блиндажах царила деловая обстановка. Люди трудились старательно, без суеты, во всем чувствовалась рука опытного, твердого командира. Конечно, это укрепляло уверенность, что в предстоящем наступлении армии будет сопутствовать успех.
Перед рассветом 10 июля я отправился на наблюдательный пункт 14-го стрелкового корпуса. НП был оборудован наспех. Он представлял собой плохо замаскированную землянку, расположенную поблизости от узенькой траншеи. К ней примыкали еще два небольших сооружения. Командир корпуса генерал-майор П. А. Артюшенко стоял у стереотрубы. Не успели мы с ним поздороваться, как тишину прошила пулеметная очередь. Потом несколько раз тявкнула малокалиберная пушка. Один из снарядов разорвался недалеко от бруствера. Нас осыпало землей. Осколком задело стереотрубу.
Когда стрельба утихла, я, отряхиваясь, сказал комкору:
— Что же это вы... Даже наблюдательный пункт не смогли приличный сделать.
Артюшенко пошевелил густыми бровями:
— А зачем? Через какой-нибудь час двинемся вперед. Теперь не сорок первый...
— Ну знаете, — резко возразил я, — не надо под свою небрежность подводить такую базу. Впредь потрудитесь более требовательно подходить к оборудованию своих наблюдательных пунктов.
Я подошел к стереотрубе, прильнул к окулярам.
Стояла та особая хрупкая тишина, которая бывает только перед атакой. Небо на западе посерело, высветив пригорки и загнав клочковатый сумрак в ложбины. Туман то ластился к земле, то шел пластами, цепляясь за обгорелые пни и кустарники... От переднего края противника нас отделяло каких-нибудь 700–800 метров, и даже в этот предрассветный час можно было различить сеть колючей проволоки и темные полосы противотанковых рвов.