С точки зрения Дойча
Чарли атакует его по коридору, прижимая обрез к груди. Языки пламени мчастся вместе с ним.
Он вопит:
ЧАРЛИ
ГЛЯДИТЕ НА МЕНЯ! Я ПОКАЖУ ВАМ ЖИЗНЬ РАЗУМА! Я ПОКАЖУ ВАМ ЖИЗНЬ РАЗУМА!
Джоэл и Этан Коэн, Бартон Финк (1991)
02.
Human Body Exhibition, вроде как, пользуется в Кракове столь большим успехом, что ее работу пришлось продлить еще на несколько месяцев. Это выставка человеческого тела, разделенного на части, слои и подсистемы биологической машины, в том стремлении редукции до органической машинерии, которая иногда перескакивает на сторону высвобождающегося турпизма[2]: когда мы сдерживаем нервный смешок при виде обнаженной славы и мерзости мышцы или кости, которые ты чувствуешь как раз под собственной шкурой.
Я вижу, как, особенно у детей, эта выставка порождает небывалую увлеченность. Достаточно в трамвае или автобусе мелькнуть ее рекламе, и школьная детвора оживляется, ребята (в основном, ребята) обмениваются снимками и роликами, они подкалывают друг друга рассказами-ужастями, углубляются в гиперреалистичные рассуждения о никогда не выражаемых в их языке экстремумах биологии; о смерти, о рождении, переваривании, экскрециях, копуляции, о смерти, разложении и могиле.
После чего они выключаются из мира материи, и заново их поглощают смартфоны, эсэмэски, игры.
03.
Говорит зомби[3]
Покрывшись тату под живого трупа и украсившись плотоядными паразитами, Zombie Boy, скорее, не боится смерти или червяков; но мир уже не будет таким, когда он оно сотворило из своей кожи холст для образов жизни после смерти.
Это интервью с зомби, поскольку он сам себя так называет; со стильным зомби.
В: Чьей было идеей трансформироваться в зомби?
О: Ммм, то ли моей бабки, то ли почтальона – подробности той вечерушки с раздеванием уже как-то размылись у меня в памяти.
В: А не пугало ли тебя то, что ты сделал с собой и своим телом?
О: Никогда! Я пахал десять лет, чтобы достичь этой цели, под иглой и ножом; под крышей, Солнце и Луной, это мой жизненный шанс.
В: Чувствуешь ли ты себя более человечным, открытым, показывающим свое нутро миру?
О: Говоря откровенно, для меня это просто чернила. Как краска на картинах. Разве вы обязаны были бы испытывать иррациональный страх перед художественным творчеством? Скорее, я чувствую, что меня это развивает, а не ослабляет.
В: О чем ты рассказываешь своим искусством?
О: Об анархии. Я анархист, это воззвание к революции. Первыойстадией революции всегда является отрицание. Ну а явиться мертвым, когда ты живой – это противится уже самим законам природы.
Рик Дженест он же Zombie Boy с девятнадцатого года жизни работает над татуировкой, представляющей внутренности его разлагающегося тела; татуировка покрывает уже более 80% поверхности его кожи.
До настоящего времени Zombie Boy стал лицом концерна L'Oreal, линии модной одежды Jay-Z, он выступил в видеоклипе Леди Гага, в фильме "47 ронинов" наряду с Киану Ривсом и на многочисленных показах моды в качестве модели[4].
04.
В 2012 году в "Cultural Studies Review" появилось эссе Джона Фроу (John Frow) "Avatar, Identification, Pornography". Фроу сопоставляет в нем два наиболее важных выражения отношения человека к телу в настоящем: компьютерные аватары и порнографию.
Первым условием вхождения в какой-либо текст культуры является отождествление. "Без пробуждения заинтересованности персонажем, который каким-то образом напоминает нам нас, мы не будем столь глубоко ангажированы в процесс чтения". Фроу подразумевает, что это же относится и к дискурсивным нарративам, даже исключительно абстрактным, где, на первый взгляд, не с кем/чем отождествлять себя.
Популяризация компьютерных аватаров приводит к тому, что теперь гораздо легче ввести в массовое обращение более точные языки описания данных отношений. Необходимо разделить понятие тела на, как минимум, три инстанции: на физическое тело, тело виртуальное и тело феноменальное. Последнее соотносится с нашим представлением-восприятием тела, с "ментальной картой тела", построенной из субъективного его восприятия, в традиции Мерло-Понти.
СЧАСТЛИВЧИКИ, ВОЗДЕЛЫВАЮЩИЕ СКУКУ
"Труд в капиталистическом обществе является причиной умственного и физического недоразвития"[5], писал в 1883 году Поль Лафарг, зять Марка, обладающий горячей кровью креол с Кубы.
С 1870 до 2000 года среднее значение рабочего времени в таких странах как Соединенные Штаты, Франция или Великобритания снизилось с семидесяти часов до чуть ли не тридцати.
В опубликованном в 2013 году знаменитом отчете[6] ученые из Оксфорда оценили, что в течение двух десятилетий 47% рабочих мест будет отобрано у людей и передано автоматам и программам.
Разыскивая решение загадки успеха Дональда Трампа, были исследованы корреляции между числом голосов, отданных за него в отдельных округах США, со всеми возможными социальными, расовыми, демографическими показателями, и наиболее сильным оказалась связь между популярностью Трампа и состоянием здоровья респондентов. Чем более резкий в данном округе опиоидный кризис, тем больше человек там голосует за Трампа. А главной причиной усиления зависимости от опиидов является так называемое отсутствие жизненных перспектив. Говоря по-нашему: безнадега. "У меня нет работы, и я никогда не буду иметь работу". "Я не вижу для себя будущего".
Лица с ясным пониманием смысла и цели в жизни характеризуются более высокой экспрессией генов, ответственных за антитела, борющиеся с болезнями, и более низкой - воспалительных генов; равно как и значительно более низким уровнем кортизола, гормона стресса.
Исследования, проведенные Институтом Гэллапа в 2007 году в 132 странах мира, показали, что жители богатых стран чаще признаются испытанию чувства непосредственного счастья, зато жители бедных стран находят в своей жизни больше смысла.
Говорит ученый, анализирующий эти данные: "Их цели более выразительны: выжить, верить. В богатых странах у нас имеется столько вещей на выбор, что сложно установить выразительную цель"[7].
Тем временем, идея Универсального Минимального Дохода завоевывает очередных сторонников в мире средств массовой информации, бизнеса и политики. Ее провозглашает Марк Цукерберг. Ее провозглашают политики из Демократической Партии в Соединенных Штатах. Ее провозглашают экономические либералы и консерваторы в качестве выхода из ловушки снижающегося уровня социального страхования в стареющих обществах. И на пробу данный UBI (Universal Basic Incom) вводят у себя очередные города и округа.
Идея: каждому безусловно надлежит сумма средств, достаточная такому индивидууму для хорошей жизни.
Никто не обязан работать.
Так как оно есть: мы работаем, чтобы жить, или живем, чтобы работать?
В 2006 году правительство Великобритании обратилось к ученым с вопросом: "Хорошо ли воздействует труд на здоровье и самочувствие человека?". Проведя обширные исследования, те ответили решительным "да"[8], подчеркивая, что "труд является ключевым условием для индивидуальной тождественности, роли и статуса в обществе", а безработица означает "ухудшение здоровья, ментальный стресс и восприимчивость к психическим заболеваниям".
Для Лафарга и современных ему апостолов рабочего рая ужас капитализма XIX столетия заключался в низведении людей до роли органических машин, живущих только лишь для того, чтобы работать. Тем временем, у нас уже XXI век, прогрессирующие автоматизация и компьютеризация, глобализация и рационализация, и теперь уже наступает новый ужас, проклюнувшийся в дистопиях покроя "Дивного нового мира" Хаксли; ужас жизни, которая не имеет цели, в которой не существует какого-либо внешнего принуждения и ценностного привода, чтобы каждое утро сползать с кровати, отправляться в широкий свет людей и людских дел, и выставляться на риск неуспеха; чтобы делать все, что угодно, ради того, чтобы жить.
Труд не является, не должен быть смыслом людского существования. Тем не менее, в течение тысячи лет он поставлял нам замечательно подогнанные протезы ценностей. На них мы возводили леса культуры, религии, права, нравов, хрупкие архитектуры психики. В тои числе, после смерти Бога и после того, как у нас из-под ног вырвали последние краеугольные понятия об Абсолюте, именно благодаря принуждению к труду мы продолжали жить так, словно бы Абсолют освещал наши ежедневные усилия и прибавлял нам каждый вечер на счет души Баллы Достижений.
После исчезновения труда, по крайней мере – его размывания, мы встаем перед голым ужасом существования, подвешенного в пустоте и потребляемого пустотой: перед необходимостью самостоятельного создания для себя смыслов жизни.
Можно ли избежать этой ловушки? Является ли это естественным состоянием человека, или оно неестественно? Какие вызовы ожидают нас на другом берегу необязательного труда? Откуда возьмем мы новые амбиции и мечтания, на чем натренируем мышцы воли, когда остановится и остынет тот внешний мотор ценностей?
I. После труда
"Мне всегда кажется, что я работаю больше, чем следует. Не думайте, что я уклоняюсь от работы. Я люблю работу. Работа увлекает меня. Я часами могу сидеть и смотреть, как работают. Мне приятно быть около работы: мысль о том, что я могу лишиться ее, сокрушает мое сердце"[9].
Различие между публицистикой о завтрашнем дне и не связанным безотлагательностью мышлением, обращенным в будущее, более всего звучит в распространенном изумлении над абсурдностью этого второго понятия. То, что царит в средствах массовой информации, в политической и культурной текучке, чаще всего, никак не связано с выявлением долгосрочных трендов, тем более – с будущим идей.