На какой-то дистанции можно мудрствовать, опираясь на числа, статистику, чертежи; в большинстве из практических сфер эта дистанция составляет десять-двадцать лет. После этого нам остается лишь оперировать все более субъективно оцениваемыми вероятностями. И наконец – голыми возможностями и невозможностями.
Завтрашний день средств массовой информации и политики определяют вопросы типа: откуда нам взять работников? Как конкурировать с рабочей силой из Азии, из Африки? Как увеличить натуральный прирост? Как уменьшить показатели безработицы?
Будущее, видимое сквозь подзорную трубу идей, дрожит и мерцает от таких сомнений: раз все, что человек делает ради выгоды, способна сделать лучше и/или дешевле машина либо программа, то что придает направление и весомость жизням миллиардов людей?
Я не намереваюсь анализировать технологические основы данных перемен, равно как и возводить дворцы цифр: в какой год, сколько миллионов человек, за какой счет и т.д. Все эти проблемы наиболее изменчивые и более всего сложные для понимания людей непосвященных; впрочем, по тем же самым причинам они скучны для большинства и столь же не понятны. Меня же интересует тренд и последствия тренда для самого человека.
Ключевым здесь является различие между необходимостью труда и правом на труд.
Мы все меньше трудимся – как в пропорции рабочего времени к свободному времени в течение недели, так и в пропорции лет проработанных к годам "перед работой", то есть детства, образования, и лет "после работы", то есть пенсии.
В среднем, ожидаемая продолжительность жизни систематично растет, причем, в своей производной, то есть, возрастает темп такого прироста. В 1800 году она составляла тридцать два года, в 1950 году – сорок восемь лет, а в 2012 – семьдесят[10].
В июне 2018 года ВОЗ опубликовала уже одиннадцатую версию Международной Классификации Болезней. Под кодом MG2A там помещена новая позиция: "старость".
Даже если труд не исчезнет полностью и не исчезнет столь быстро, все равно, нас, вне всякого сомнения, ожидает фундаментальная ревизия его роли и значения в жизни человека.
Нашим правнукам мир, в котором необходимо трудиться, чтобы выжить, будет казаться дистопийным кошмаром, как для нас диккенсовский ад труда детей или эпоха колониального рабства.
Япония представляет собой цивилизационный полигон для множества утопий и кошмаров, которые для остального мира приходят лишь в туманных снах. Общество Японии уже обладает структурой будущей Твердыни Европа: долговечные, малодетные, без притока иммигрантов, придавленные золотым балластом культуры и традиций.
Япония прокладывает ухабистые пути долголетия отрядами столетних живчиков; их количество там уже превысило 70 тысяч, причем, почти 90% из них – это женщины. Уже в 2012 году Япония была страной с наивысшим предполагаемым значением средней долготы жизни на всем свете: восемьдесят лет для мужчин, восемьдесят семь лет – для женщин. Рождаемость повсюду неумолимо снижается наряду с повышением уровня жизни и образованностью женщин – Япония первой пристала к этому берегу: до наступления 2065 года ее население должно уменьшиться до 88 миллионов человек, то есть, почти на 40 миллионов. Невозможно бесконечно рассчитывать на молодых и плодовитых иммигрантов, раз у нас на Земле конечное число стран и конечная популяция а Япония никогда не открылась для чужих, культурно замкнувшись в собственном прошлом.
Вот две японские смерти, смерти с правого и левого берегов Рубикона без работы:
Слева – karoshi, то есть смерть от переутомления работой. В 2016 году было зарегистрировано 1456 подобных смертей. Данная категория включает как инфаркты, сердечнососудистые заболевания и тому подобные недуги, так и самоубийства. Karoshi законодательно урегулирована, она включена в японскую систему оплат и страхования. Семья может получить компенсацию, когда жертва karoshi переработала более 160 часов за месяц или более 100 сверхурочных часов за три последовательных месяца.
Справа – смерь по причине утраты ikigai, то есть чувства ценности жизни. Это явление возрастает до таких размеров, что цветут интернет-услуги по выявлению подобного рода самоубийц, чтобы те, по крайней мере, не умирали в одиночестве. Смерть они описывают как "излечение" от жизни. В проведенном десять лет назад исследовании с участием 43 тысяч взрослых японцев были выявлены сильные корреляции чувства отсутствия ikigai с риском смерти по поводу различных внешних, вроде бы никак не связанных причин[11]. Так что трудно сказать, сколько японцев на самом деле скончалось по причине атрофии смысла жизни.
Так что же делать с японским будущим? Сражаться с ним? Приспосабливаться к нему? Здесь пытаются найти различные решения. Роботизация позволяет заменять работников-людей машинами. Пока что Япония, вместо того, чтобы ввозить культурно чуждых ей работников, экспортирует в их страны целые заводы; это срабатывает до тех пор, пока японская модель является исключением, а не нормой. Роботы к тому же должны будут решить проблему ухода за стариками.
Японцы первыми выстраивают общество и экономику на нормализации дискомфорта контакта человека с человеком. Отчизна hikikomori, поколений, не покидающих своих комнат и всю свою жизнь проводящих в Сети, знает тонкости экзистенциальных ловушек технологий, которые мы лишь хладнокровно подсчитываем. Около половины японцев и японок в возрасте тридцати и менее лет не занимается и никогда не занималась сексом с другим человеком в физическом плане. Вот уже несколько десятилетий царящая в Стране Цветущей Вишни экономическая стагнация кажется всего лишь отражением более глубинной стагнации. А проблема сотен тысяч столетних стариков, которых кто-то ведь обязан содержать – это всего лишь демографическая метафора духовного долга.
Все мы будем столетними японцами, едва лишь переступив порог детского садика.
Как долго человек обязан трудиться? Так долго, как долго не выдумает способов, чтобы кто-то работал за него – а потом Homo sapiens только "сидит и смотрит, как работают". И ему нравится иметь работу при себе. Чтобы сердце не разорвалось от печали.
Прогресс в производительности труда и в него технологиях означает, что при все меньшем расходе сил (вводимой в систему энергии) мы получаем все более лучшие, все более дешевые и все более многочисленные продукты (материальные и нематериальные блага, выводимые из системы).
Человек может работать двумя способами:
(1) расходуя энергию внутри системы;
(2) управляя работой системой снаружи.
Это соответствует символическому разделению работы на хардваре (железе, аппаратном обеспечении) и софтвере (программном обеспечении). То есть работе на физических объектах: на оживленной и неоживленной материи, преобразование которой требует вложения энергии; а так же работы над правилами работы на "железе", чтобы что-либо сделать с материей, нужно знать: как, где и когда это сделать.
Многие профессии включают в себе эти способы в различных пропорциях. Шахтер или каменщик представляют собой, чуть ли не исключительно, биологическую машину для работы на физических объектах. А вот уже, к примеру, электрик или сантехник к физическим усилиям прикладывают еще и особые знания про способы обслуживания материи. Работа в корпорациях, юридических канцеляриях, консалтинговых фирмах и т.д. – это уже, практически, работа только на софтвере. Документы, компьютеры, конторы и все остальное – это всего лишь вспомогательные элементы обработки информации.
Чем сильнее развита страна, тем большая часть ее дохода порождается в так называемом третьем секторе: предоставление услуг, творчество, обучение и наука. Непосредственная работа на материи не только во все меньшей степени включает человека, но и делается все менее ценной. Такая работа выполняется во все больших объемах, чем когда-либо в истории человечества, но она настолько дешевая, легкая и естественным образом встроена в окружающую нас среду (везущий нас лифт тоже выполняет работу), что исчезает из нашего сознания.
Работник, копающий ямы, способен выкопать конечное количество ям за час. Величайшие стахановцы - герои труда сталкивались с барьером биологических ограничений Homo sapiens.
Проектировщик машин для копания ям может, благодаря совершенствованию этой технологии, увеличить производительность в десять, сто, тысячу раз, одной мыслью влияя на эффективность копания ям во всем мире; никаких ограничений тут нет.
Человек, копающий ямы, имеет перед собой одну конкретную яму, которую необходимо выкопать. Человек, предающийся работе над techne[12], совершенно не обязательно должен заниматься выкапыванием ям, как таковым. Он может проектировать машины для их копания (второй уровень). Он может проектировать инструменты для проектирования машин для копания ям (третий уровень). А может совершенствовать методы управления коллективами проектировщиков инструментов по проектированию машин для копания ям (четвертый уровень). Он может писать песенки или рисовать комиксы – образовывая культурную среду, увеличивающую креативность как проектировщиков машин для выкапывания ям; проектировщиков инструментов для проектирования машин для копания ям, так м лиц, совершенствующих методы управления коллективами проектировщиков инструментов по проектированию машин для выкапывания ям (пятый уровень).
За уменьшения человеческой составляющей работ первого типа отвечает процесс роботизации. Машины, работающие с материей, делают это дешевле, быстрее, эффективнее, и ими намного легче управлять (программировать).
За уменьшение человеческой составляющей работ второго типа отвечает процесс компьютеризации. Компьютерные программы вытесняют с рынка умы людей, предлагающие те же услуги "поставки и обработки информации". Происходит это постепенно, начиная с первого уровня представленной выше иерархии.