Доктор с любопытством посмотрел на юриста:
— Нет, мне он ничего подобного не говорил. А вы уверены, Энтвисл, что это не простая игра в сенсацию? Знаете, иногда истероидный субъект может вначале выглядеть вполне логичным и нормальным…
— Надеюсь, что все именно так, как вы говорите. Это вполне возможно.
— Послушайте, чтобы я понял: некто говорит… Я полагаю, это женщина, не так ли?
— Да, это была женщина, конечно.
— Говорит, что Эбернети сказал ей, что его пытаются убить?
Зажатому в угол Энтвислу нехотя пришлось рассказать всю историю о высказывании Коры во время похорон. Лицо врача прояснилось.
— Мой дорогой друг! На вашем месте я не стал бы обращать внимания на это высказывание. Все объясняется очень просто. Некоторые женщины на определенном этапе своей жизни — женщины с неустойчивой психикой, жаждущие сенсации, — могут сказать все что угодно. И очень часто говорят, знаете ли!
Это предположение медика обидело адвоката. В своей жизни ему приходилось иметь дело с истеричными искательницами сенсаций.
— Может быть, вы и правы, — произнес Энтвисл, вставая. — К сожалению, у нее мы ничего спросить не можем, так как ее тоже убили.
— Что значит — убили? — Доктор Ларраби посмотрел на адвоката с таким видом, словно засомневался в его нормальности.
— Возможно, вы читали об этом в газетах. Миссис Ланскене из Личетт-Сент-Мэри в Беркшире.
— Ну конечно, читал, только я не знал, что она родственница Ричарда Эбернети! — Было видно, что Ларраби потрясен.
Чувствуя, что ему удалось слегка отомстить врачу за его демонстрацию профессионального превосходства, и расстроенный тем, что его сомнения так и не развеялись в результате этого визита, мистер Энтвисл откланялся.
Приехав в Эндерби, Энтвисл решил поговорить с Лэнскомбом. Начал он с того, что спросил старика о его планах на будущее.
— Миссис Лео попросила меня остаться до того момента, пока дом не продадут, сэр, и я с удовольствием сделаю так, как она просит. Миссис Лео всем нам очень нравится, — вздохнул дворецкий. — Я чувствую, сэр, если мне будет позволено высказаться, что дом надо продавать. Я прожил здесь так много лет и видел, как молодые хозяева выросли в нем… Я всегда был уверен, что после отца здесь будет жить мистер Мортимер, возможно, со своей собственной семьей. И у нас была договоренность, что когда мне уже будет трудно здесь работать, то я поселюсь в Северной Сторожке. Эта Северная Сторожка — очень милый домик, и я все ждал, когда смогу заняться им и превратить его в безупречное жилище. Но, полагаю, теперь все эти планы в прошлом.
— Боюсь, что так, Лэнскомб. Усадьбу будут продавать, не разделяя, но с вашим наследством вы…
— Я ни в коем случае не жалуюсь, сэр. И прекрасно понимаю, что мистер Эбернети был со мною очень щедр. Деньги у меня есть… правда, приемлемый маленький домик для жилья найти будет трудновато. Моя замужняя племянница пригласила меня пожить вместе с ними, но это будет совсем не то, что жизнь в поместье.
— Я это знаю, — согласился мистер Энтвисл. — Перед нами, стариками, теперь открывается новый мир. Я хотел бы почаще встречаться с моим старым другом перед его кончиной… Как он жил эти последние несколько месяцев?
— Он был сам не свой, сэр, с того дня, как умер мистер Мортимер.
— Да, эта смерть его сломала. И потом, он был больной человек, а у больных людей иногда появляются странные фантазии. Мне кажется, что именно от таких фантазий мистер Ричард больше всего и страдал в последние дни. Он ничего не говорил о своих врагах, о том, что кто-то хочет причинить ему зло? Не приходило ему в голову, что в еду ему что-то подсыпают?
Было видно, что дворецкий удивлен этими вопросами — удивлен и оскорблен.
— Я ничего такого не припомню, сэр.
Энтвисл проницательно взглянул на него:
— Я знаю, что вы очень верный слуга, Лэнскомб. Но, понимаете, подобные фантазии со стороны мистера Эбернети мало что значат — это просто… э-э-э… симптом некоего заболевания.
— Правда, сэр? Могу только сказать, что мистер Эбернети никогда ничего такого не говорил ни лично мне, ни в моем присутствии.
Юрист мягко перешел к другой теме:
— Перед смертью он ведь приглашал сюда некоторых из членов семьи, не так ли? Племянника и племянниц с их мужьями?
— Да, сэр, это правда, сэр.
— А он был доволен этими визитами или расстроен?
— Ничего не могу сказать по этому поводу, сэр. — Глаза Лэнскомба устремились вдаль, а старая спина напряглась.
— А мне кажется, что можете, — мягко наступал Энтвисл. — Вы просто хотите сказать мне, что не ваше дело рассуждать на подобные темы. Но иногда приходится идти против самого себя. Я — один из самых старых друзей вашего хозяина и очень любил его. Вы — тоже, поэтому я и задаю вам эти вопросы как человеку, а не как дворецкому.
Помолчав несколько секунд, старик спросил бесцветным голосом:
— А разве что-то не так, сэр?
На этот вопрос юрист решил ответить честно.
— Я не знаю, — сказал он. — Надеюсь, что нет, но хочу быть в этом уверенным. А вы сами не ощущали, что что-то идет не так?
— Только после похорон, сэр. И я не могу точно объяснить, что это такое. Но и миссис Лео с миссис Тимоти были не в себе в тот вечер, когда все разъехались после похорон.
— А вы знаете содержание завещания?
— Да, сэр. Миссис Лео была так добра, что рассказала мне. Если мне будет позволено выразить свою точку зрения, то завещание, на мой взгляд, вполне справедливое.
— Да, очень справедливое. Все получили одинаковые доли. Но мне кажется, это не то завещание, которое мистер Эбернети хотел написать после смерти сына. Ну, а теперь вы ответите на тот вопрос, который я вам задал?
— Ну, если вас интересует мое личное мнение…
— Да-да, я все понимаю…
— Хозяин, сэр, был очень разочарован после визита сюда мистера Джорджа… Мне кажется, что хозяин надеялся, что мистер Джордж заменит ему мистера Мортимера. А мистер Джордж, если мне будет позволено выразиться так, до этого стандарта не дотянул. Ведь мужа миссис Лауры всегда считали непутевым, и, мне кажется, мистер Джордж пошел по его стопам… — Немного помолчав, Лэнскомб продолжил: — А потом приехали молодые леди со своими мужьями. Ему сразу же понравилась мисс Сьюзан — очень живая и хорошенькая молодая особа, но, как мне показалось, он не мог выносить ее мужа. В нынешнее время молодые леди очень часто выбирают себе странных мужей, сэр.
— А вторая пара?
— Вот здесь я мало что могу сказать. Очень приятная и красивая пара. Мне показалось, что хозяину было отрадно, что они живут здесь, но… мне кажется… — Старик заколебался.
— Продолжайте, Лэнскомб.
— Дело в том, что хозяин никогда не был в восторге от театра. Однажды он сказал мне: «Не могу понять, что люди находят в этой сцене? Какая-то дурацкая выдуманная жизнь. Мне кажется, она лишает людей остатков разума, а уж что происходит с моральными принципами, и представить себе не могу. Одно точно — начисто теряется чувство меры». Естественно, что он не имел в виду непосредственно…
— Да-да, я все понимаю. Ну, а после этих посетителей мистер Эбернети сам отправился путешествовать — сначала к брату, а потом к своей сестре, миссис Ланскене…
— Вот об этом я ничего не знаю, сэр. То есть, конечно, он говорил мне, что поедет к мистеру Тимоти, а потом в какую-то Сент-Мэри.
— Вот именно. А вы не помните, он ничего не говорил о своей поездке после того, как вернулся?
Лэнскомб задумался.
— Мне кажется, нет. Прямо он об этом не говорил. Хозяин был рад вернуться домой. Все эти путешествия и ночлеги в чужих домах его очень изматывали — вот об этом он говорил, я хорошо помню.
— И больше ничего? Ни об одном из них?
Дворецкий нахмурился:
— Знаете, хозяин иногда… как бы это сказать… иногда бормотал себе под нос, если вы понимаете, о чем я говорю. Вроде бы и со мной говорил, а все больше с самим собой — причем меня он совсем не замечал, привык, что я всегда где-то рядом.
— Я знаю, что он знал вас и доверял вам.
— Я, правда очень смутно, помню, что он тогда говорил… вроде того, что он сам не знает, что делает со своими деньгами, — это он о мистере Тимоти, полагаю. А потом сказал что-то вроде: «Женщины могут быть дурами в девяносто девяти случаях из ста, но могут быть провидицами в сотом». Да, а потом он еще сказал: «Говорить о том, что чувствуешь, можно только людям своего поколения — они не думают, что ты что-то выдумываешь, как это полагает молодежь». А позже добавил — правда, не знаю, в какой связи: «Не очень приятно расставлять людям ловушки, но другого выхода у меня нет». Хотя мне кажется, сэр, что в этом случае он имел в виду второго садовника — у нас стали пропадать груши…
Однако мистер Энтвисл не поверил, что Ричард Эбернети был так озабочен поведением второго садовника. Задав дворецкому еще несколько вопросов, он отпустил его и задумался над тем, что только что узнал. Практически ничего. То есть ничего из того, о чем раньше не догадался бы сам. Хотя было несколько многообещающих моментов. Например, когда Ричард говорил о том, что женщины могут быть дурами и в то же время проницательными, он имел в виду Кору, а не миссис Тимоти. И именно ей он рассказал о своих чувствах. А еще он говорил о ловушке — но для кого?
Мистер Энтвисл долго обдумывал, как много он может рассказать Хелен, и в конце концов решил, что расскажет ей все, о чем знает сам.
Прежде всего он поблагодарил женщину за то, что она разобрала вещи Ричарда и отдала целый ряд необходимых распоряжений по дому. О продаже поместья уже объявили, и пара возможных покупателей должна была приехать в самое ближайшее время.
— Покупатели — частные лица? — спросила Хелен.
— Боюсь, что нет. О покупке думает Христианский союз женской молодежи, один из молодежных клубов и совет попечителей благотворительного Фонда Джефферсона, которые ищут помещение для размещения своей коллекции, — ответил юрист.