"Не сумеете встряхнуть, разовьется аутизм. Она замкнется, перестанет реагировать на окружающее. Тогда прогноз будет паршивый. Очень паршивый".
Калашников в отчаянии бросился к своему лучшему другу, Юрке Сухоцкому.
Юрий велел ему немедленно приходить в Совет, сразу же после его телефонного звонка, едва услышал его взволнованный голос. Калашников кратко обрисовал ситуацию. Сухоцкий вздохнул:
"Понимаешь, дело-то ей найти — не фокус. И загрузить ее можно выше головы. Да вот встряхнет ли это ее? Так и будет тянуть лямку, ни на что не реагируя, ни во что особо не вникая… А Надька моя с детским домом и так зашивается, ее уже ни на какие больше подвиги подписать невозможно. Может, Таню Гаврилину побеспокоишь?"
Калашников нервно мотнул головой:
"Сколько раз тебе говорить — нет у меня с нею связи. Как она год назад с Мильченко ушла, так и пропала. Сережку расспрашивать бессмысленно. Он говорит только — она в Городе, жива, здорова, детей воспитывает. Ну и что мне с его слов — я и сам почти все время в Городе!" — Виктор подавил вздох, нервно сжимая пальцы. — "Допросить бы его с пристрастием, да как его за хобот-то взять?"
Виктор замолчал на несколько секунд, потом рубанул воздух ладонью:
"Что толку рассуждать — если бы, да кабы. Ты же знаешь, она и раньше не особенно-то ко мне прислушивалась. Родила мне троих, а даже в дом ко мне не захотела перебираться. Надо нам тут, на месте, решение искать. Пропадет же девчонка!"
"Ладно, я тебе из рукава решение не выну", — немного раздраженно ответил Сухоцкий. — "Буду думать. И ты думай, с людьми поговори".
"Поговорю…" — вздохнул Виктор и встал с места, понимая, что разговор окончен.
После ухода Калашникова Юрий несколько минут нервно покусал губы, но ничего подходящего в голову так и не приходило, и он засел за текущие дела. Рабочий день уже подходил к концу, когда вдруг зазвонил телефон внутренней спецсвязи.
"Откуда бы это?", — тревожно подумал Юрий. — "Если из штаба… Не стряслось ли что опять с литовцами? Или нападение на нефтепромыслы?"
Подняв трубку, он сразу узнал голос Сергея Мильченко.
"Привет, Юрий! У меня важные новости".
"Выкладывай!" — все еще обеспокоенный, бросил Сухоцкий. Сережка редко приносил приятные известия.
"Я тут совершил интересное турне по области. Все соль пытался купить".
"И как, купил?" — чуть насмешливо спросил Юрий.
"Нет. Нету нигде соли. Даже в Беляховске нет".
"И это все новости?" — несколько успокоившись, спросил Сухоцкий.
"Нет, это вообще не новости. Подлые дела творятся на Восточной магистрали. Этот хмырь, командир Центральных, подбирает всю тамошнюю братву под себя. Они прочесывают окрестности, подбирают все остатки оружия. К ним перебегают люди из Восточной дивизии и Южной бригады. Вся центральная часть области уже под контролем этой группировки. Они отбили соляные месторождения у Восточных, — вот почему соли нет, — стали взимать пошлину за проезд по железной дороге, захватили кусок южной границы и там во всю торгуют с Польшей — запасают боеприпасы. Мелкие бандгруппы стали подозрительно часто крутиться вокруг нефтяных вышек в Залесье. Их разведка несколько раз наведывалась в Город".
"И что ты предлагаешь? Опять воевать?" — в сердцах бросил Юрий.
"Я не предлагаю. Четыре дня назад они совершили налет на стоянку бронетехники Южной бригады. Две бронемашины увели, остальные пожгли с обеих сторон в ходе боя. В тот же день они подбили из засады танк Восточной дивизии. А позавчера я собственными глазами видел группу с гранатометом в засаде у шоссе близ Ольховки. Я их спугнул, но сам едва ноги унес".
Сухоцкий коротко выматерился, потом буркнул — "извини, это к тебе не относится".
"Я не предлагаю воевать", — повторил Мильченко. — "Но чтобы нас не втянули в новую войну в очень невыгодных для нас условиях, надо, во-первых, всю тяжелую технику и авиацию взять под усиленную охрану. Эта новая группировка — буду называть ее для краткости по-прежнему — Центральная — явно стремится сначала выбить у своих противников тяжелое оружие. Бронетехники у них самих маловато, вот и стремятся уравнять шансы. Но одной охраной тут не обойтись. Надо им хвост маленько прищемить, чтобы не лезли".
"Так это все равно война!" — раздраженно выпалил Сухоцкий.
"Это смотря как к делу подойти. Если ты мне дашь пяток ребят, я их одену в обычный камуфляж без знаков различия, поднатаскаю, и мы осторожненько будем Центральных пощипывать, чтобы им стало не до походов на Город или на Залесские нефтепромыслы. Будем выбивать главарей, нападать на склады боеприпасов, вообще устроим им веселую жизнь". — Быстро, на одном дыхании проговорив все это, Мильченко замолчал.
Юрий тоже молчал некоторое время, обдумывая сказанное. "Ладно", — сказал он наконец, — "трех, ну, может, четырех человек я, пожалуй, дам. Может, из этой затеи что и выйдет".
"Ребят подбери не самых хилых, но не из разведки. Чтобы не было разговоров — куда это, мол, разведчиков послали, то да се… Жду их второго июня близ станции у Комсомольского курорта, у известных тебе складов, там, где, помнишь, на первом году нас твоя Надька с пулеметом здорово выручила. Дашь им задание — скажем, обследование западной оконечности Земландского полуострова для уточнения карты радиационного загрязнения". — Сережкин голос в телефонной трубке на мгновение замер. — "О нашем разговоре — больше никому ни слова. Даже Калашникову. Об активизации Центральных — предупреди, а о моем плане, пожалуйста, молчок. По телефону больше связываться не будем. Со старшим группы передай, когда и на какой волне ваша радиостанция будет меня слушать. Связь кончаю".
"Да, а откуда же ты звонишь? Это же спецсвязь!" — спохватился Сухоцкий.
"Много будешь знать — скоро состаришься!" — весело ввернул Сережка и в трубке зазвучали короткие гудки.
Сергей уже не был уверен в надежности телефонной связи. Поэтому говорил он с Сухоцким из подвала здания Зеленодольского Совета, подключившись к линии спецсвязи напрямую.
"Если у Ольховки уже была засада, то действовать придется немедленно". — Теперь Юрий уже сам схватился за телефон спецсвязи, соединяясь со штабом дивизии. Нужно было переходить на усиленный режим охраны.
Людей Сережке Сухоцкий решил подобрать сам, чтобы не было лишних разговоров. Но кого послать? Все специалисты на счету. Офицеров и действующий резерв ополченцев использовать невозможно — там вообще людей катастрофически не хватает, да и слишком очевидно. Придется посылать мальчишек первого призыва, только с начальной подготовкой.
"О! Коменская!" — вдруг мелькнуло у Юрия в голове. — "У Мильченко она про все забудет. Этот сорванец им такую жизнь устроит — мало не покажется. Тем более, что им, похоже, под пули лезть придется. Там будет не до несчастной любви".
Сухоцкий крутанулся на кресле и потянулся к компьютеру. Несколько щелчков мышкой, мелькание цветных таблиц, и вот:
"Коменская Анастасия… Год рождения… Место рождения… Коммунарка с… года… Гражданская специальность — биолог (медсестра-агроном-ветеринар)… Начальная военная подготовка — санинструктор, снайпер…"
"Годится", — решил Сухоцкий. — "Санинструктор им не помешает. И для прикрытия подходит, и вообще". — Юрий снова снял телефонную трубку и позвонил Калашникову.
"Виктор?" — его голос был сух и официален.
"Это ты, Юрка?", — несколько удивленно переспросил Калашников.
"Здесь Сухоцкий", — так же сухо отозвался Юрий. — "Передай бойцу допризывного резерва Анастасии Коменской, что штаб территориальной дивизии приказывает ей явиться завтра в 8.00 в комендатуру Зеленодольского гарнизона для получения мобилизационного предписания".
"Вас понял", — по прежнему удивленно отозвался Калашников. — "Но… ведь для нее срок призыва будет только осенью?"
"Тебе могу сказать — обстановка накаляется, и мы потихоньку, скрытно вынуждены начинать досрочный призыв. Решение будет принято не сегодня-завтра. Для нее же будет лучше, если все будет официально и безо всяких предварительных разъяснений", — несколько мягче добавил Сухоцкий. — "До свидания, Виктор".
В 8.00 Настя, еще немного сонная, но уже приобретшая способность соображать, стояла рядом с тремя незнакомыми молодыми парнями перед дверью комендатуры. Через минуту к дверям подошел Сухоцкий в полевой офицерской форме и, бросив часовому — "это ко мне" — провел всю четверку в здание. Там, в кабинете военного комиссара Зеленодольского района, он объявил им:
"Сегодня будет подготовлен и подписан приказ военкома о досрочном призыве вас на действительную военную службу. Однако проходить ее вы будете не в нашем гарнизоне, не в погранотряде и не в ополчении Города. У нас остро не хватает людей, а необходимость заставляет провести детальную разведку радиационной обстановки западнее Города. Для этой цели мы формируем отдельную группу. С завтрашнего дня вы поступите в распоряжение старшего группы, вашего командира.
Приказываю: сегодня до 14.00 подготовить одежду, смену белья, обувь и предметы личной гигиены для работы в полевых условиях. В 14.00 явиться сюда же, для получения карт, сухого пайка, личного оружия и для краткого инструктажа. О приказе не болтать! Вопросы есть? Вопросов нет. Свободны до 14.00".
Настроение Насти вовсе не изменилось после получения этого приказа. Она приплелась домой и бесцветным голосом спросила Калашникова: "Вы не поможете мне собраться?"
"Куда?" — удивился Виктор. После телефонного звонка Сухоцкого он понемножку начал догадывался, что затеял его друг, но весьма приблизительно, еще не представляя себе деталей.
"Для работы в полевых условиях", — так же, без интонаций, пояснила Настя. — "Смена белья, одежда, обувь. Паек дадут".
"Так", — быстро произнес Виктор, — "а что, форму вам не выдадут?"
"Не знаю", — равнодушно пожала плечами девушка, — "приказано одеваться в свое".
"Тогда берешь свою плотную хлопчатобумажную куртку, джинсы, кроссовки на ноги и одну пару на смену, фланелевую рубашку, две футболки. Смену белья сама сообразишь". — Он подумал немного и добавил — "Паек пайком, а возьми-ка ты с собой шоколад и глюкозу с аскорбинкой. Я тебе соберу пакетик".