— Рекомендую свои эксперименты оставить для другого раза, действовать точно по приказу! — строго предупредил подполковник Спиваков и снова скомандовал:
— По маши-инам!
ОБЪЯСНЕНИЕ ПОЗИЦИЙ
А в Москве мерно кружил первый снежок, устилая пушистым хлопком крыши домов и автомобилей, припаркованных к тротуарам. На проезжей части улиц он тут же таял, превращаясь в жижу. К концу дня люди валили валом, торопясь по своим квартирам. Они ныряли под землю, в метро; один за другим от центра во все концы столицы их уносили голубые поезда.
Работник одного из политуправлений кандидат психологических наук полковник Игнат Иванович Ильин с модным кейсом в руке переминался с ноги на ногу у входа на станцию «Арбатская». По тому, как он вглядывался в проходящий мимо него людской поток, бросал нетерпеливые взгляды на электронные часы, мигающие зеленым неоном, можно было судить, что он поджидает кого-то. «Не иначе, свидание тут назначил, — думала о моложавом полковнике контролерша за стеклянной перегородкой у пропускных автоматов, которые напоминали щелкающих зубами голодных зверей в зоопарке, заглатывающих вместо лакомств пятикопеечную медь. — Небось женатый… А симпатичный… Ну и что, полковники разве не люди?..»
Ильин заметил, что за ним боковым зрением наблюдает полная блондинка в железнодорожном берете, и, смущаясь, отошел от нее подальше, к телефонным будкам. «Пусть не волнуется, — подумал в свою очередь он, — а то решит еще, что я выжидаю удобный момент, чтобы проскочить безбилетником, затесавшись в толпе пассажиров». Оттого, что такая абсурдная мысль может вообще у кого-то возникнуть, ему стало жарко, и он поднял ко лбу свободную руку, смахивая с него тыльной стороной ладони выступившие бисеринки. Этот его жест по-своему рассудил высокий, русоволосый молодой человек в дубленке и без шапки, появившийся под сводами здания метро.
— Я здесь, Игнат Иванович! — радостно крикнул он и помахал полковнику.
— Наконец-то, — облегченно вздохнул Ильин и пошел ему навстречу. — Здравствуйте, Ефим Альбертович, здравствуйте!
Они пристроились у большого овального окна, сверкающего цветным мозаичным стеклом. Ильин достал из «дипломата» объемную папку.
— Прочел я рукопись, как просили, — протянул он ее молодому человеку. — И отзыв написал, там он, внутри…
— Премного благодарен! Может быть, пройдем в Дом литераторов, обсудим? Тут рядом, на Воровского.
— Не могу, Ефим Альбертович, и так задержался. Завтра улетаю в командировку…
— Ну хотя бы в двух словах скажите свое мнение. Отзыв — одно, в нем мысли, так сказать, ученого. А читательские чувства — их же не вложишь в две странички машинописного текста, сами понимаете.
Ильин пожал плечами. Ему явно не хотелось высказываться. Чувствовал, что разговор тогда затянется, и он снова озабоченно глянул на часы. Однако собеседник проявлял настойчивость, и полковник сдался, сказал в надежде быстрее завершить встречу общие слова:
— На мой взгляд, повесть написана неплохо, хлестко. Видишь образы, характеры… Но судить о литературных ее достоинствах — не в моей компетенции.
— Значит, можно печатать? — поставил вопрос ребром литератор.
— Думаю, в таком виде ее публиковать нельзя! — с присущей ему прямотой сказал Ильин и, увидев замешательство на лице молодого человека, добавил: — Простите, но кривить душой не умею. Как специалист, изучающий психологические проблемы в воинских коллективах, считаю вашу повесть вредной для восприятия молодым читателем. — Спохватившись, смущенно закончил, тыча пальцем в папку: — Я там все обосновал. Так что извините, до свидания.
— Но постойте! Это же не разговор!
— Тороплюсь я, Ефим Альбертович…
— Где вы живете?
— На «Щелковской».
— Отсюда прямая ветка. Мне как раз в ту сторону. Я вас провожу.
Предъявляя «единый» толстухе на контроле, полковник с победным видом посмотрел ей в глаза. Та расценила этот взгляд чисто по-женски и расплылась в улыбке:
— Я-то решила, что вы дамочку поджидаете! Эх, не годятся молодые полковники нынче в ухажеры. Все дела, дела, — тряхнула задорно она кудряшками, кокетливо строя глазки.
Ильин прошел мимо нее по направлению к эскалатору озадаченный. Через несколько шагов вдруг рассмеялся, покачивая головой и восклицая: «Надо же!»
— Что это вам так весело? У меня работа над повестью столько крови и пота высосала. И чтобы пробить ее, сколько нервов требуется, — обиженно сказал нагнавший его Ефим Альбертович.
— Да вы успокойтесь. Я сам над собой смеюсь. Вот уж поистине загадка — человеческая психология! — хохотнул Ильин и рассказал, какие мыслишки зародились в его голове о контролерше, когда он заметил ее косые взгляды, ожидая литератора.
— Ее попросту любопытство разбирало! Женщины вообще народ любопытный, а я невесть что подумал, — улыбался Ильин. Неожиданно он перешел на серьезный тон и задал писателю вопрос: — А как вы считаете, почему она именно моей персоной заинтересовалась? Вокруг меня толпилось немало таких же, ожидающих кого-то людей. Но следила она за мной, другие ее не волновали?
— Понравились вы ей… Мужчина вы привлекательный, видный, — не задумываясь, шутливо ответил литератор.
— Нет, я серьезно, — не поддержал тона Ильин. — Дело в том, что в той компании я один был военный, офицер. Представитель особого рода профессии. И это лишний раз подтверждает истину: военные, как и армия наша, — всегда на виду!.. С этого, пожалуй, надо начать нам разговор и о вашей повести, друг мой. Простите за мое вольное обращение.
— Ничего, ничего… Зовите меня просто Ефимом.
— Но предупреждаю, Ефим, разговор будет сложным для вас. Вы, писатели, народ тщеславный, честолюбивый. С вами надо ох как востро ухо держать, — с долей иронии заметил Игнат Иванович, втискиваясь в вагон.
Пока колеса отстукивали километры, а в окнах через равные промежутки времени мелькали залитые ярким светом станции, Ильин и Ефим не смогли перекинуться и словом. Мешали грохот, давка, недовольные возгласы. Кто-то спешил выскользнуть из вагона, кто-то лез напролом, помогая себе локтями. Их оттеснили друг от друга. Натыкаясь в проходе на кейс Ильина, некоторые пассажиры бросали на полковника сердитые взгляды, отпуская в его адрес словечки, от которых ему было не по себе. Но что поделаешь, час пик!.. Когда их выплеснула толпа наверх, они облегченно вздохнули, появилась возможность продолжить беседу. Решили к дому Ильина идти пешком.
— Это рядом, — сказал полковник, — через две автобусные остановки.
Было тихо, под ногами хлюпал мокрый снег, а на небе вызвездило — к морозу.
— Я теперь понял, Игнат Иванович, почему вы отрицательно настроены, — усмехаясь, говорил Ефим Ильину. — Но в том-то и дело, что наша армия на виду — ее проблемы не могут быть на заднем плане! Раньше они вообще считались запретной зоной. Только сейчас, в условиях перестройки, гласности, мы можем открыто и смело говорить о таком уродливом явлении, как неуставные отношения, бытующие в солдатской среде.
— Думаете, что я отстаиваю честь мундира, потому и против публикации? Ошибаетесь. Факт существования неуставных отношений как негативного явления в армии признан официально — об этом пишут и в военной, и в гражданской печати. Поэтому скрывать здесь нечего. Другое дело, как о них пишут?..
— Хотите сказать, что я перегнул палку, нарисовал более мрачную картину, чем есть на самом деле?
— И это не совсем так. Вы ведь описали жизнь только одного взвода. Поэтому можно допустить, что в одном из тысяч взводов, насчитывающихся в армии, могли иметь место случаи, о которых вы рассказываете читателю. К тому же психологически они выписаны, на мой взгляд, точно. Чувствуется, что автор многое видел сам. Вы, наверное, служили в этом взводе, не так ли?
— Служил один год, после окончания литинститута…
— Простите за возможно нескромный вопрос, а спали вы на койке, которая стояла во втором ярусе? — живо спросил Ильин, и в его глазах заискрилась хитреца.
Молодой человек почувствовал какой-то подвох, он приостановился и недоуменно развел руками:
— Какая разница, где я спал, на первом или на втором ярусе. Разве это имеет отношение к моей повести?
— Конечно, не имеет, — усмехнулся Ильин. — Только мне подумалось, что писали вы ее все-таки, находясь на втором ярусе, этак свысока поглядывали на то, что происходило внизу, и палец о палец не ударили, чтобы как-то положительно повлиять на искоренение зла.
— Хм-м, интересно, интересно…
— Командиры у вас, извините, крикуны-болванчики, политработники — ваньки-встаньки, — как бы не замечая обескураженности литератора, продолжал высказываться Ильин, — а солдаты прямо-таки уголовники — никакой культуры общения. Поэтому и сошлось в вашем одном взводе чуть ли не все негативное, что можно встретить во всей армии. А вот такого, друг мой, в нашей жизни как раз и не бывает. Это факт! Достаточно только малейшему случаю нездоровых отношений проявиться в коллективе, как сразу забьют тревогу. Или вы думаете, что мы, военные, сидим сложа руки, на втором ярусе?
— Но в том-то и суть «дедовщины», что она глубоко спрятана под личину видимого благополучия, ее процессы и развитие внешне не заметны, — возразил писатель, — она тонет в круговой поруке!
— Согласен. Но вы не учитываете диалектику. Я всегда подчеркивал, когда работал преподавателем в академии и читал лекции по педагогике и психологии, что в жизни, как и в природе, все взаимосвязано, происходят постоянные скачки, изменения, как количественные, так и качественные, возникают противоречия… Мы вот сейчас ехали в метро, и вы, наверное, обратили внимание: какой-то увалень в толкотне женщине на ногу наступил. Та аж зашлась в ярости. Он тоже, что не делает ему чести, в ответ не извинился и не промолчал, послал ее к чертям собачьим. Они разругались, а на остановке вышли и разбежались в разные стороны — через пять минут, уверен, забыли друг друга. А во взводе куда от обидчика денешься? Когда и ешь, и спишь, и строем ходишь вместе с ним. Тут замазывай, не замазывай, а все равно конфликт вскроется. Вокруг люди молодые, каждый со своим характером, со своей психологией, самолюбием в конце концов. У молодежи это чувство особенно обострено. Чем сильнее юношу пытаются задеть, оскорбить, тем большее противодействие исходит от него в ответ. Очень сложный процесс. Он порой приводит к нежелательным последствиям, если не принять вовремя соответствующих мер…