Нет, я буду «стучать», пробуждать совесть. Буду тревожно бить в колокола, кричать до хрипоты, до последнего вздоха, борясь с ханжеством. А вы?..
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Дождь лил как из ведра, и «дворники» не справлялись с потоками воды, падающими на ветровое стекло. Слепящие лучи фар в двух метрах от носа машины размывались, превращаясь в мутное свечение. Подполковник Спиваков, как ни старался различить впереди по ходу движения все изгибы узкой колеи, вьющейся вниз от перевала, не мог заранее узреть среди проступающей горной массы опасные повороты, чтобы подсказать о них водителю «уазика». Предвидя возможную опасность, он лишь вскрикивал время от времени: «Тише ход!.. Осторожнее!..» Но и это, как считал командир, могло помочь солдату за рулем, искушающему провидение на развинченных зигзагах трудного пути. Колонна двигалась следом, ориентируясь на габаритные огни командирской машины, и тоже испытывала судьбу.
Спиваков иногда оборачивался: сзади, уперев руки в спинки кресел водителя и командира, сидел майор Куцевалов, который тоже неотступно вглядывался сквозь заливаемое дождем стекло в дорогу. Спиваков спрашивал его: «Ну, как там позади, идут?» Куцевалов тогда оглядывался и чуть ли не прислонялся лбом к небольшому заднему окну, через которое смутно высвечивалось множество фар, усыпавших склон, похожих на ползущих светлячков. Он несколько самоуверенно отвечал подполковнику: «А что с ними сделается, прут за нами»… Про себя же замполит думал: «Машинам и то трудно, ревут на пределе возможностей. А каково бойцам…»
Более чем за сутки колонна несколько раз останавливалась. Но отдыха не получалось. Дорога была закупорена огромными валунами, оползневым грунтом. Солдаты выскакивали из машин с лопатами и ломами в руках и бросались разгребать завалы. Каждая минута была на счету. Они понимали, что впереди еще встретятся каверзы куда сложнее, и люди там, где взбесились селевые потоки, сметая все на своем пути, очень ждут их тяжелые машины, их надежные руки, руки помощи. Надо скорее прорываться туда! Поэтому о большом привале не могло быть и речи, спали урывками.
Спиваков вызвал по рации старшего замыкающей машины:
— Доложите обстановку!
В эфире трескало, гудело от помех. Сквозь них еле прорвались глухие слова старшего лейтенанта Ломакина:
— Отставших нет… Без происшествий…
— Молодцом! — одобрительно выдал ответную «квитанцию» командир, словно только от старшего лейтенанта Ломакина в первую очередь зависели исправность техники на марше и мастерство водителей. — Так держать!..
— Закончим с этой катавасией, буду рекомендовать Ломакина на командира автороты, — сказал спустя некоторое время как бы для самого себя Спиваков. — Третий месяц она бесхозная, все подбираем кандидата. А чего его искать? Ломакин потянет, вон как действует…
— Я буду против, — неожиданно вставил свое мнение замполит.
— Интересно, почему же?!
— Людей он не любит, чурается их…
— Зато технику знает как свои пять пальцев! Да и с чего ты взял, что он с людьми так? Сам без году неделя в полку. И еще ни разу не поддержал меня, все мне возражаешь, — раздраженно бросил через плечо Спиваков и снова уставился в лобовое стекло.
Куцевалов смолчал на упрек командира. Не время было спорить, что-то доказывать… Действительно, у него со Спиваковым складывались не такие отношения, как хотелось бы. Хотя общались они между собой вроде дружески, с обоюдной симпатией, с первого дня на «ты», как только политработник прибыл в полк после окончания академии. Да и есть за что уважать Спивакова — боевой командир, отмахал вдоль и поперек Афганистан, орденоносец… Ему обычно не сиделось на месте. В штабе будто кто шилом его доставал. Мотался по подразделениям, мчался на полигон или на стрельбище, словам, туда, где шла боевая подготовка. Неугомонный по натуре, он во все влезал, всюду слышался его требовательный голос, который приказывал, иногда дружески советовал, иногда громко распекал и наказывал нерасторопных и лодырей, но больше рекомендовал и предостерегал. Его обращения: «Я вам рекомендую» или «На будущее предостерегаю» среди офицеров полка уже стали притчей во языцех.
Однажды Куцевалов случайно услышал разговор двух комбатов. У одного на занятиях только что побывал Спиваков. Другой сразу же прибежал на полевой КП к коллеге:
— Ну как? — спросил он.
Первый комбат в ответ неопределенно махнул рукой.
— Значит, порекомендовал подполковник? — глубокомысленно протянул второй.
— Нет, на этот раз предостерег, — был ответ. И оба комбата рассмеялись.
«А почему? — задумался тогда Куцевалов. — Ведь командир если рекомендовал что-то сделать другим, то обязательно дельное. И предостерегал кого-то тоже не без оснований, были на то причины».
Потом, присмотревшись к Спивакову, замполит понял, отчего рекомендации и предостережения командира так воспринимаются. Подполковник из-за своей чрезмерной спешки, желания охватить все и вся, везде поспеть редко задерживался рядом с подчиненным, чтобы толково разъяснить ему, как лучше то, что он рекомендует, сделать и что на будущее надо предусмотреть, чтобы остеречься от его дальнейших предостережений. Вот тогда Куцевалов не промолчал, постарался высказать Спивакову свои наблюдения потактичней, во множественном числе:
— Поверхностно мы с офицерами работаем, Пал Палыч, наскоком, — сказал он ему.
Спиваков недоуменно покрутил крепко посаженной головой, помял рукой короткие кудри с проседью и спросил:
— Отчего такие выводы делаешь? Показатели с планом по боевой вроде неплохие, осеннюю проверку как пить дать не ниже чем на хорошо выдержим… Я бы, комиссар, тебе порекомендовал…
— Мы только и делаем, что рекомендуем, — не дал до конца договорить Спивакову Куцевалов. — А черновой работы как-то чураемся, от случая к случаю берем ее на себя. А можно было бы и на отлично потянуть на проверке.
— Ну, это ты загнул. Да и не нужно нам отличной оценки. Случись что, а от этого никто не застрахован, с людьми все-таки работаем, — тогда с отличниками цацкаться не будут: спросят за милую душу!
— Шаблонно думаешь, командир, — присвистнул Куцевалов, — такая концепция себя уже отжила. Вроде бы знаешь, что перестройка трактует другое мышление.
— Только не козыряй словом «перестройка»! — заерзал на стуле Спиваков и вскочил. Ему вообще трудно сиделось за столом, а тут — такой оборот принял разговор с замполитом. Он прошелся быстрым шагом по кабинету взад-вперед, что-то недовольно бормоча себе под нос. Остановился перед Куцеваловым и с обидой в голосе сказал: — Эх ты, упрекнул… Я-то подумал, когда встретил тебя, горы с таким мужиком сверну! Молодой, энергичный, с академией… Тут до тебя комиссарил один — лежал на должности, сплошную говорильню развел. Я его раз предостерег, другой… Лежит, ни черта не делает! Только речи красивые с трибуны глаголит. О перестройке, кстати, в основном. А сам втихаря не прочь был и рюмку запрокинуть. А мужики-то вокруг все видят, одни за животы от такого юмора хватаются, другие — зубы на него точат. В общем, пришлось мне ему порекомендовать… Распрощались, слава богу, по-хорошему. А теперь ты…
Куцевалов смутился:
— А что я, собственно говоря…
— Нет, ты скажи, что ты имеешь в виду под черновой работой? — в упор спросил его Спиваков.
— Работу с людьми: учить их, воспитывать, жить их заботами…
— А я что, по-твоему, делаю? С утра до ночи, как белка в колесе, а общаюсь с кем? С личным составом. Жену и детей вижу, только когда они спят. Мало?!
— Конкретности нам не хватает, Пал Палыч, неглубоко мы еще пашем, — стоял на своем Куцевалов и рассказал Спивакову о разговоре двух комбатов, невольным слушателем которого оказался. — Что же думают о наших рекомендациях и предостережениях ротные, взводные, не говоря уже о сержантах?..
— Не согласен! — отрубил Спиваков. — Каждый должен свое дело вершить. Если я буду еще с сержантами рассусоливать да командирам подразделений разжевывать и с ложки их кормить — что им-то делать прикажешь? Да меня просто на всех и не хватит! И тебя, комиссар, хочу предостеречь…
Так они в тот раз ни о чем не договорились. Правда, надо отдать подполковнику должное: Спиваков реже стал пользоваться своими излюбленными фразами, больше выслушивал подчиненных, обстоятельнее с ними беседовал. Но все равно ему не терпелось быстрее покончить с «разглагольствованиями» на одной учебной точке и бежать к другой. Видно, в крови его сидел бес подхлестывающий.
Только однажды командир полка развел канитель, волынку, словно сонная муха его укусила. Не так давно это было, когда в полку шла итоговая проверка. Куцевалову активисты доложили: в шестой мотострелковой роте два солдата дали волю рукам. Майор — сразу туда, взял еще с собой общественного дознавателя, врача, секретаря комитета ВЛКСМ. Рота только вернулась с учения с боевой стрельбой, на котором отличилась, и вот на тебе — случай, перечеркивающий все ее старания. Как ни крутили офицеры роты, сержанты, сами виновники происшедшего, драка подтвердилась. Возникла она из-за пустяка, незначительной размолвки между солдатом-первогодком и «бывалым», как он себя сам считал. Многие о ней знали, но не придали этому значения. А конфликт рос, дошло дело до взаимных оскорблений. И вот теперь факт налицо. Вернее, на лицах солдат: у одного губа распухла, у другого под глазом фонарь. В один голос оба твердили, что стукнулись о броню, когда в БМП покоряли полигонное бездорожье. А остальные поддакивали явному вранью, пока не приперли к стенке доказательствами.
— Да вы тут погрязли в ручательствах, друг другу руки моете, мозги компостируете! — распекал Куцевалов командира роты и его заместителя по политчасти. — Пишите объяснительные, оба. А завтра коммунистов соберем и комсомольское собрание…
Когда он доложил о случившемся Спивакову, тот забегал по кабинету, восклицая:
— Не может быть!.. Нет, я рекомендую внимательно разобраться. Ну, чего только в жизни не бывает — молодые парни, энергия, как у бугаев… А мы сразу — бац! — о «неуставняке» разглагольствуем. Хочу предостеречь…