[25] сместилась в своём ненадёжном равновесии, а США ничего этому смещению противопоставить не смогли и оказались в каком-то смысле в догоняющем положении, так же как страны третьего мира в своё время подверглись «догоняющей модернизации»[26], только догоняли Штаты сегодняшние самих себя — вчерашних. Между прочим, эксцентрик и эклектик Трамп это почувствовал, отсюда и его кажущиеся нереалистическими изоляционистские идеи. В его представлении США после распада СССР спровоцировали своей безудержной глобализационной экспансией серию учащающихся «квейков», встрясок мировой системы — в чём-то случайно, а в чём-то и намеренно, неосознанно имитируя ситуацию начала XX века. Вот только не учли важнейшего отличия современной ситуа ции: если на начало XX века Штаты фактически были внешним наблюдателем по отношению к европейскому и азиатскому миру и могли себе позволить ловить рыбку в мутной водичке миротрясения, будучи почти изолированными от резонанса и гармонических колебаний, то в XXI столетии всё иначе. В нынешнем веке США встроены в мировую систему так же, как любой центр, любое ядро. И зависят от состояния периферии ничуть не меньше, чем периферия — от состояния центра. Встряски и колебания глобализированной мир-системной экономики отражаются на Штатах даже больше, чем на других странах, даже если Штаты сами их инициируют. Изоляционистские инициативы Трампа — это в первую очередь попытка освободиться от этой системной зависимости, выйти из положения зависимого от периферии центра. Малоперспективные инициативы. Представьте себе Москву, возжелавшую буквально отделиться от всей остальной России. Представили? Вот и я не могу. Как от Москвы кто-нибудь там пытается по глупости отделиться, это я представляю, а вот наоборот — нет. Впрочем, скажи кому-нибудь в СССР в начале восьмидесятых, что РСФСР захочет отделиться от остального Союза (а она это сделала первой, между прочим), даже смеяться бы никто не стал. Дали бы в лоб и ушли бы на первомайскую демонстрацию. Но, как видите, Трампу не особенно дают даже попытаться воплотить изоляционистские инициативы, равно как не дают «перевернуть» международные отношения — ни с Россией (помириться), ни с Украиной (отделаться). Конгресс слишком силён для одиночки. Это хорошая иллюстрация мощнейшей инерции политической системы США, которая во многом мешает не то что справиться, а даже просто признать опасное состояние американской экономики. Соответственно, риск для преемника Путина, связанный с первым, экономическим, аспектом американской специфики, заключается в том, что с большой вероятностью американский истэблишмент, каким бы он ни был к тому моменту, будет находиться в состоянии, близком к истерическому. И помимо привычных (и неэффективных сегодня) методов подкачки своей экономики — надувания разнообразных пузырей[27], мелких и крупных «победоносных войнушек» — американские правящие группы будут усиливать междоусобную грызню. Это заметно уже сейчас и будет усиливаться в дальнейшем, поскольку экономика проваливается всё глубже, а базис есть базис, Маркс неумолим. И вот главное для преемника Путина — это не увлечься подбрасыванием каштанов в огонь. Не нужно делать ставку на интриги по принципу «сожрите друг друга» — они друг друга не сожрут, это работает только в литературе. Не нужно делать ставку и на «штатотрясение» — любые действительно масштабные центробежные и дестабилизационные процессы в США при подпитке их извне создадут мировой экономический шторм такой силы, что не выдержат ни Россия, ни Китай, даже если попытаются переждать его совместно. Преемнику нужно будет переступить через глуповатый поверхностный антиамериканизм и отказаться от идеи низвержения противника или, тем паче, его разрушения: США — это вам не Евросоюз, их распад создаст куда более масштабные «волны», чем даже распад СССР, от которого сами США до сих пор не могут оправиться. Соблазн подтолкнуть падающего обернётся катастрофой для обоих, ведь падающий и толкающий стоят на одной ненадёжной доске. Необходимо будет, напротив, поддержать (да-да, как бы вас ни передёргивало при чтении этих строк) США в сложный период, но с двумя условиями. Во-первых, никакого «партнёрства», никакой благотворительности — поддержка должна быть оплачена закреплением российского преобладания в ряде сфер мировой экономики (ресурсной, воднотранспортной и т. д.) и политики: зона невмешательства для США должна быть закреплена документами предписывающего характера и обязательной силы, а не на уровне «обещаний» и «меморандумов». Во-вторых, поддержка не должна быть направлена на финансовые группы, которые правят в США бал. Пусть сдыхают. Поддержать необходимо государство, государственные институты, но ни в коем случае не Сенат (там как раз финансовые группы и заседают), а федеральное правительство и правительства отдельных штатов, с которыми необходимо работать напрямую: всё-таки Штаты являются полноценной федерацией, где у отдельных единиц достаточно много полномочий.
Действия такого характера помогут преемнику не просто наладить отношения между Россией и США. Подобная стратегия в сочетании с гибкой тактикой позволит возродить геополитическую полярность в неконфликтном варианте. Дело в том, что полярный мир (напоминаю, что полярный означает разделённый на два полюса; ни однополярного, ни многополярного мира быть не может) — это достаточно устойчивая и хорошо регулируемая система. При условии, что полярность не перерастает в прямую конфликтность, как во времена холодной войны, и не маскируется слиянием в экстазе, как при «разрядке», а остаётся диалектически развивающейся системой взаимодействия. При исходном разделении сфер влияния на «фиксированные», «свободные» (то есть такие, где сохраняются конкуренция и борьба двух полюсов; «свободными» априори можно оставлять лишь те сферы, которые не имеют жизненно важного значения ни для одного из полюсов) и «общие» (например, борьба с терроризмом, ядерное и климатическое сотрудничество), при закреплении взаимоотношений мощным и грамотным документальным корпусом построение подобной системы представляется вполне возможным. Это не будет система конечного равновесия — да и не нужно, поскольку конечное равновесие исключает любое дальнейшее развитие. Эта система не ликвидирует ни взаимное давление, ни потенциальные конфликты, ни уступки. Она «всего лишь» позволит заблокировать взаиморазрушительные инструменты, закроет перспективы острых и неразрешимых конфликтов, переведёт конкуренцию и полярность в конструктивный режим (если хотите — в режим функционирования). Утопия? Нисколько. Существование идеально управляемых систем в социальном мире невозможно. Существование достаточно управляемых систем не только возможно, но и доказано исторически — как минимум XIX веком, веком империй, хотя и Античность может предоставить нам кое-какие убедительные примеры.
Парадоксально, но создать аналогичную достаточно управляемую полярную систему с Евросоюзом ни Путину, ни преемнику не удастся. По целому ряду причин. Во-первых, в приоритете (по созданию такой системы) у России и США — и в силу сходств, и в силу диалектических связей, и в силу существующей, хоть и латентизированной, полярности. Во-вторых, Евросоюз, в отличие от США, не представляет собой субъектного единства: он не объединён системно, его удерживают в «собранном» состоянии прежде всего финансово-бюрократические, а не экономические или идеологические фиксаторы. Государства в составе Евросоюза не выполняют элементных функций так, как штаты в США; между ними — даже между пресловутым «Югом» и «Севером» — не развились диалектические противоречия, которые способны скреплять противоборствующие единицы. Причин тому множество, однако основная — это вовлечение в ЕС государств бывшего соцлагеря, а также прибалтийских республик. В результате Евросоюз вместо институционализации системы завис в аморфном состоянии, не имея оснований для выхода из него. Уход из состава Великобритании хоть и был в чём-то авантюрой, но логичной и предопределённой: руководство Евросоюза пыталось на сугубо бюрократических основаниях, без каких-либо экономических или хотя бы идейных опор, перейти от слабоконфедеративного состояния к строгой федерации. В-третьих, ядро Евросоюза всё же слишком чуждо России культурно: не нужно забывать, что гримасы политкорректности, начиная от обихаживания ЛГБТ и К° и заканчивая позитивной дискриминацией, это европейский продукт, лишь отчасти видоизменённый и усиленный в США. Семена этого ценностного релятивизма были занесены представителями так называемой Франкфуртской школы, фрейдомарксистами Эрихом Фроммом и Гербертом Маркузе, иммигрировавшими в США перед Второй мировой из нацистской Германии. Господа были, безусловно, талантливыми мыслителями, но выдвинули слишком много идей, легко доводящихся до абсурда. Само собой, в Евросоюзе эти же семена, пусть и занесённые обратным ветром из США, пустили куда более глубокие корни, и преодолеть это культурное отличие в необходимой для создания полярной системы степени, пожалуй, невозможно.
Это не говорит о том, что отношения между Россией и Евросоюзом должны маркироваться преемником Путина как обречённые на разрушение, совсем нет. Напротив, ему придётся огромное внимание уделять именно поддержанию этих отношений, но не с Евросоюзом, а с отдельными составляющими его государствами. Это единственный способ не попасть в ловушку взаимозависимости с брюссельской бюрократией, бессмысленной и беспощадной. И, в отличие от ситуации с США, преемнику Путина не стоит как-то по-особому реагировать на центробежные тенденции в Евросоюзе. Безусловно, распад Евросоюза также вызовет заметную волну, которая заденет Россию, однако эта волна с американской несопоставима и не принесёт критической опасности для России, хотя, конечно, и опробует на прочность российские глобально-политические «волноломы». Необходимо помнить, что североевропейские государства представляют собой основу антироссийского фронта в ЕС. И хотя этот фронт не является столь истерическим, как аналогичный фронт в США, тем не менее на какие-то заметные улучшения в отношениях с североевропейцами преемнику Путина рассчитывать вряд ли стоит. Совсем другое дело — южноевропейские государства и страны бывшего соцлагеря, даже прибалтийские республики. С ними — с каждым в отдельности — можно и нужно будет выстраивать отношения, соблюдая два основных правила: никогда открыто — даже в российском публичном пространстве — не демонстрировать заинтересованность России в выходе этих стран из-под брюссельского надзора и не делать ставку на правых и ультраправых, даже на мимикрировавших, как французский «Национальный фронт». Их ситуативная «пророссийская» (в абсолютном большинстве случаев просто антибрюссельская) позиция играет на руку только российским ультраправым, а России как государству подобная «поддержка» не приносит ничего. Бессмысленно пытаться найти опору в венгерском «Йоббике» или немецкой «AfD» — как любые ультраправые, они безмозглы и шовинистичны (в том числе по отношению к русским) даже больше, чем некоторые американские экс-лётчики. Этих «партнёров» преемнику Путина придётся отодвинуть как можно дальше от граней нашей дипломатии. Однако в Евросоюзе достаточно евроскептиков как левого, так и центристского толка; там и необходимо искать «точки опоры» преемнику Путина, именно там, а не у национал-популистов. С точки же зрения «опорных» государств преемнику стоит обратить внимание на Францию, Италию и Чехию: эти три страны не имеют ни серьёзных предубеждений против России, ни сколь-нибудь сильного представительства политических сумасшедших из числа борцов за вечные общечеловеческие ценности, поэтому разыграть в этих странах карту «Россия = Морд