Лера привезла дочерей, но ко мне все же не поднялась, а я, похоже, ее ждал и надеялся, что она проскользнет тихой тенью и встанет рядом.
Но она пришла.
К Наташе заглянула.
Я чувствую злость, которая вновь обнажает острые зубы в кровавом оскале. Не пришла.
Тревожный писк, и я напряженно смотрю на экран, что подвешен над инкубатором, но ничего не понимаю. Линии какие-то дергаются. Цифры растут.
А потом меня из палаты выводят в коридор медсестры, и мне дышать трудно. Я не сопротивляюсь, не в силах отвести взгляда от Ивы.
— Она умирает? — спрашиваю я.
Мне не отвечают. Уводят дальше по коридору, усаживают на скрипучее сидение и оставляют одного.
Опять на меня обрушивается беспомощность.
Я ничего не могу решить.
Ничего не исправить.
Я теперь могу только ждать и осознавать, как я ничтожен перед реальностью, которая бывает слишком жестокой и мстит через тех, кто ни в чем не повинен.
— Босс… — раздается надо мной голоса, — воды принести? Или, может, водки?
— Нет, — смотрю перед собой пустым взглядом, — я должен быть трезвым, чтобы все это запомнить.
Глава 42. Мы любим тебя, мама
Алинка и Варька спят по обе стороны от меня и тихо посапывают в тишине. Завалились ко мне в спальню, залезли под одеяло, обняли и затихли.
Мои птенчики со мной.
Я знаю, почему они так прилипли ко мне сейчас.
Они сегодня увидели маленькую и недоношенную девочку, которую пыталась убить родная мать.
Это страшно.
А у моих дочерей мама есть. Она даже в страшные истерики, когда рот выплевывает грубости и обзывательства, не отталкивает и любит.
Любит больше жизни.
Вслушиваюсь в дыхание дочерей и гадаю, что им сейчас снится.
Светлые или тревожные грезы?
Вздрагиваю, когда на животе начинает вибрировать телефон. Кошу на него взгляд, и сердце чуть не останавливается.
Роман.
Я пугаюсь.
Почти утро, а он решил позвонить? Вряд ли просто сказать “привет” и “как дела?”.
Ему донесли, что я с Наташей поболтала, и он сейчас звонит, чтобы опять накинуть на меня агрессии с угрозами?
Или поделится плохой новостью, от которой у меня все заморозится в душе и потрескается? Нет. Я не хочу слышать о смерти ребенка, потому что после страха меня накроет бессильная ярость.
— Мам, — бубнит сквозь сон Варя. — Это будильник или тебе кто-то звонит?
— Звонит, — тихо отвечаю я.
И звонит настойчиво.
Варя с закрытыми глазами шарит рукой по моему животу, находит телефон и кладет его мне на грудь:
— Ответишь?
Я неуклюже подхватываю телефон и, задержав дыхание, принимаю звонок. Прикладываю смартфон к уху и молчу.
И на той стороне тоже молчат.
Не кричит и не рычит.
Выдыхает.
Закрываю глаза и шепчу:
— Рома?
Сердце ноет.
Бывший, но родной, и от мое сердце все еще тянется к нему тонкими ниточками. и мне сейчас больно за него.
— Рома, — повторяю я.
— Я просто хотел услышать твой голос.
Я сжимаю смартфон до тихо скрипа корпуса. Голос у Ромы — хриплый и надтреснутый, будто она несколько часов кричал без остановки.
Мне, наверное, стоит что-то сказать, но я не нахожу слов, но даже если бы нашла, то они бы застряли в глотке комом слез.
— Я бы хотел, чтобы ты сейчас была рядом.
По щекам скатываются слезы.
Он слишком честный сейчас, и эта честность режет меня острой бритвой и выпускает ручьи крови из сердца.
— Я не могу, — сдавленно отвечаю я.
— Я знаю.
И опять между нами натягивается молчание, как струна. Алина и Варя вздыхает с двух сторон. Одна закидывает на меня руку, вторая — ногу.
— Ром, — сиплю я и нарушаю тишину, — только не говори, что…
— Нет, — тихо перебивает он. — Она дышит.
Выдыхаю и сглатываю. Алинка сквозь сон что-то неразборчиво ворчит мне в плечо.
— Ром.
— Что?
— Оставь ты брата и отца Наташи в покое, а?
Раз он мне позвонил, то я все еще могу хоть как-то на него повлиять. Молчит, и мне кажется, что я слышу, как он поскрипывает зубами.
— Тебе легче не станет. Ты же понимаешь это?
Так ничего и не говорит. Неужели он находит спасение в агрессии и жестокости, но тогда бы не было этого звонка перед рассветом.
— Ром, я не прошу тебя быть праведником сейчас, — стараюсь говорить спокойно и уверенно, — но что это изменит? Как это поможет? И ведь не они виноваты, так?
Так и молчит.
— Ром, ты тут? — решаю уточнить на всякий случай.
Может, он в вспышке агресси выкинул телефон в окно?
— Тут.
— И ты не добьешься того эффекта, на который рассчитываешь, — вздыхаю я. — Если бы Наташа боялась потерять брата и отца, то не поступила так. Ей все равно. Понимаешь? Ты связался с какой-то маньячкой.
В ответ - напряженная тишина.
— Ты меня слышишь?
— Слышу.
Опять замолкает. Я слышу, как он вдыхает и медленно выдыхает, словно сдерживает в себе крики и маты.
— И ты мне что-нибудь ответишь?
— Ты предлагаешь мне сейчас спуститься к Наташе и ей голову свернуть? — невесело усмехается он.
— Я предлагаю, Ром, сейчас не быть Громом, — едва слышно отзываюсь я. Делаю паузу, в которой я опять сглатываю ком слез и сдавленно, будто в глотке застрял камушек, добавляю, — будь сейчас отцом.
И крепко-крепко зажмуриваюсь, но у меня не выходит сдержать в себе слезы, которые разъедают кожу.
— Понимаю о чем ты, — хрипло отвечает мне Роман. — Это я и хотел от тебя услышать. Именно от тебя, Лер.
Еще несколько секунд молчания, и я сбрасываю звонок. Сжав телефон, я кусаю себя за запястье, чтобы физической болью перебить душевную.
— Мам, — Алина вытягивает из моей ладони телефон, а Варя мягко прижимает мою руку к матрасу. — Мама, не надо.
— Не могу, — всхлипываю я, — не могу…
Дочки вытирают слезы и обнимают меня.
Легкие разъедают всхлипы, которые выходят из меня вместе с дикой тоской по Роме.
— Мам, — Варя сжимает мою ладонь и повторяет мои слова, — я рядом.
— И я рядом.
Но рядом нет Ромы.
Я бы сейчас душу дьяволу продала за то, чтобы вернуться в прошлое и не позволить ему скатиться в грязь.
За то, чтобы успеть схватить за руку, но правда такова, что никому наши души не нужны. Даже дьяволу.
И волшебства, которое исправит прошлое, не существует, и всем нам придется жить в новых реалиях.
Жить и выплывать из грязи.
Выплывать, а не погружаться глубже в ненависть, гнев и жестокость. Это путь в никуда.
— Мы любим тебя, мама, — Алинка поглаживает меня по плечу. — Все будет хорошо. Обязательно будет. Мы справимся.
Глава 43. Решил показаться?
— Мам, не зайдешь? — спрашивает Варя, когда я паркую машину у глухих черных ворот.
Постукиваю пальцами по баранке руля и качаю головой:
— Нет.
Я знаю, что Рома купил хороший добротный дом и уверена, что внутри двухэтажный коттедж за высоким кирпичным забором — идеален, удобен и практичен.
Он же давно хотел дом, и вряд ли бы мой бывший муж купил то, что первое попалось на глаза.
Из калитки выходит Вася. Улыбается так широко, что я могу посчитать все его тридцать два зуба.
Я должна признаться, что меня царапает по сердцу то, что к нам в очередной раз выходит не Рома, а его верный пес.
Бывший муж не выглядывает из своего логова, а я отказываюсь в его новую нору даже на пару минут забежать.
Но боюсь я не самого хозяина, а его слабую маленькую и больную дочь.
Я не знаю, что со мной будет, когда я увижу крошечные пальчики, тонкие ручки и ножки в розовых пинетках.
Не хочу рисковать.
Выйдет Рома ко мне с дочерью на руках, небритый и с синяками, чтобы поздороваться, и меня накроет.
— Тогда мы пойдем, да? — неуверенно спрашивает Варя.
Киваю.
По очереди подаются вперед, переваливаются ко мне и целуют в щеку, которую я подставляю под их губы.
— Папе что-нибудь передать? — уточняет Алина.
— Я ему перекинула ваши домашки, — отвечаю я. — Расписание внеклассных занятий.
Мы теперь только так общаемся.
Через мессенджер репостами и короткими сообщениями, в которых нет никаких эмоций. Они сухие, официальные и отстраненные.
Видимо, для Ромы такое общение со мной через буковки предпочтительнее, чем личные встречи и звонки, в которых мы друг друга обжигаем даже голосами.
Должно пройти время.
— Тогда ладно, — Варя натягивает на голову шапку. — Значит, за оценки мне не прилетит.
Перевожу взгляд в окно заднего вида:
— Да, про оценки я забыла. Сама ему расскажешь, как учудила на контрольной.
— Мы можем об этом умолчать?
— Нет.
— Блин.
Вася в приветствии кивает мне и распахивает заднюю боковую дверцу:
— Привет, бандитки.
— Вась, — цыкаю я, намекая, что я очень недовольна.
— Пардон, вырвалось.
Девочки неуклюже выползают из машины, и Вася захлопывает дверцу. Затем он достает из багажника рюкзаки девочек, которые у калитки оглядываются и машут мне.
Я поднимаю ладонь, и меня подбрасывает от испуга, когда Вася стучит по стеклу.
— Вася, блин, — опускаю стекло, — ты меня напугал.
— Я просто решил, что надо лично поздороваться, — наклоняется к открытому окну с улыбкой, — как у вас дела?
— Нормально.
— У нас тоже, наверное, нормально, — Вася медленно моргает. — Целыми днями никуда не выходим…
— Вась…
— Даже во двор, — Вася вздыхает. — А когда Ива наконец-то спит, мы просто сидим в пустой гостиной со стаканом воды в руке и смотрим в одну точку.
— Девочки его взбодрят, — перевожу взгляд на Васю. — И да, декрет это не про улыбки и единорогов.
Меня саму ждет веселая неделя с тоской по дочерям и одинокими вечерами, в которых я борюсь сама с собой в тишине за столом на кухне.
Такими вечерами я хочу поддаться слабости и сорваться к Роману и девочкам, чтобы заткнуть в себе бездонную дыру боли, но если я поддамся этой слабости, то ничего хорошего не выйдет.