Может, я могу любить только себя и свою кровь. И это не означает, что я плохой человек.
Если я окажусь слабой и неспособной полюбить Иву, то это тоже надо осознать, понять и принять, чтобы жить дальше.
Чтобы не терзать свою душу, не давать ложных надежд своим дочерям и Роману, который тонко улавливает мои сомнения и болезненную неопределенность.
Хватит бежать от правды, что у моего любимого и бывшего мужа есть третья дочь.
Я сделаю несколько шагов навстречу этой маленькой девочке, посмотрю в её глаза и пойму свою роль в её жизни.
Кем я буду? Бывшей женой её отца, который, конечно, сам вырастит её, поднимет на ноги и полюбит всем сердцем, ведь иначе он не сможет?
Или я стану матерью, которая подарит ей женское тепло и будет дуть на разбитую коленку с солнечной любовью?
Мне сейчас очень хочется вновь спрятаться в скорлупу и сделать вид, что никого и ничего не существует на свете, кроме меня, такой брошенной, одинокой и несчастной.
Я могу себя жалеть до конца своей жизни.
Могу остаться жертвой, ведь на жертвах обстоятельств мало ответственности, а она страшит до дрожи в руках и ногах.
Но я не хочу быть унылой разведёнкой, которая мотается назло бывшему от свидания к свиданию со стремными мужиками.
Не хочу быть той матерью, которая запирается в спальне от дочерей, чтобы поплакать в темноте, уткнувшись в подушку, пока на столе стынут остатки ромашкового чая, что должен был успокоить мои нервишки, но не справился
Любовь — про зрелость.
Даже если я не смогу честно и осознанно принять Еву, то это тоже будет о любви. Я, наконец, смогу отпустить Романа и освобожу нас двоих и наших дочерей от боли и болезненной надежды, что мы можем быть опять вместе.
Я позволю нам идти дальше. Да, разными путями, но не с чёрной обидой и сожалениями в груди, а с благодарностью за прожитые годы и за то, что мы были друг у друга.
Глава 58. Хочу быть рядом
Лера пришла с рассветом.
Стоит посреди гостиной, спрятав руки за спину, и смотрит на меня заплаканными красными глазами. Молчит и не моргает.
Я выхожу к ней, и мое сердце предательски пропускает несколько ударов, после чего ускоряет свой бег. От громких бам! бам! бам! в груди меня даже подташнивает.
Немного кружится голова.
Я не верю своим глазам.
Лера похожа на бледного призрака в белом кашемировом пальто. Может быть, я опять с недосыпа ловлю глюки и вижу лишь картинку, нарисованную своим больным воображением?
Но мне дарит надежду, что Лера реальна, молчаливый неуклюжий Василий, который бочком у стены медленно ползет к дверям с круглыми глазами.
Он меня и разбудил со словами: "Босс, босс, тут это... я не знаю, как сказать… Вас, короче, ждут…"
Василий на своем пути наталкивается на цветочницу на высоких витиеватых ножках и ловко ловит вазу, что летит вниз. Крепко держит ее, замирает и медленно выдыхает:
— Поймал…
Я и Лера молчим. Василий с кривой улыбкой возвращает фарфоровую вазу, на боках которой красуются какие-то размытые пятна, имитирующие рисунок мрамора, и торопливо выходит из гостиной, нервно одернув футболку. Бубнит под нос:
— Вот блин...
Затем он закрывает двери гостиной, и у меня проскальзывает сумасшедшая мысль, что я был бы не против, если бы он запер нас тут.
Намотал бы на ручки цепи, подпер дверь тяжелым комодом…
— Привет, — подает Лера тихий дрожащий голос, а по моему телу пробегает волна жара.
Зря она пришла. Я ее ведь не отпущу, не позволю уйти и вновь покинуть меня.
У меня без нее будто зияющая чернотой дыра в груди, и только когда Лера рядом, она медленно затягивается, зарастает.
Она должна быть рядом, даже против воли, ведь без нее я перестаю узнавать себя.
— Ты пришла, — хрипло шепчу я и делаю несколько шагов, но Лера резко вскидывает руку вперед.
Решительно и молча.
Я останавливаюсь, и по моему телу прокатывается дрожь боли.
— Лера… — тихо и напряженно отзываюсь я.
Неужели она не понимает, что я на грани?
Неужели она не видит, что я могу совершить большую глупость, которая обернется для нее несвободой и моим безумием, которое рвется из меня черным голодным зверем.
— Я пришла не к тебе, — едва слышно говорит она. Даже не говорит, а лишь шевелит губами на выдохе, — Не к тебе, Рома. К Иве.
Она замолкает, и в ее глазах вновь вспыхивают слезы. Она тяжело и громко сглатывает, делает вдох и выдох, приподнимает подбородок и не отводит от меня взгляда.
— Я должна увидеть ее, — сипит Лере через несколько секунд. — И никто мне не должен помешать. Даже ты. Я хочу побыть с ней наедине, чтобы… понять… Понять, Рома…
Выдерживает небольшую паузу, за которую я успеваю вспотеть под новой вспышкой жара и желания заключить бывшую жену в крепкие объятия, и продолжает:
— Ты не должен мне мешать и не задавай вопросов, Рома, — нервно приглаживает полы пальто на бедрах. — И никаких сейчас разговоров. Хорошо? Я тебя очень прошу…
Вновь замолкает, и тишина ощущается густой дымкой, которая невидимыми потоками огибает меня, возвращается к Лере и вновь мягким течение льется ко мне. Мы с ней связаны, и эта связь останется на все годы, что у нас есть.
Нам ее не разорвать, не разрезать, не истончить.
Я принимаю просьбу Леры не говорить лишних слов, которые сейчас могут либо спугнуть, либо спровоцировать истерику.
Медленно киваю и бесшумно шагаю к дверям гостиной, сдерживая в себе из последних сил порыв кинуться к Лере и склонить ее к отчаянной близости, которая позволила бы мне вновь почувствовать себя живым на недолгое время.
Распахиваю двери и иду к лестнице. Лера следует за мной молчаливой тенью.
Мы проходим мимо Василия, который застывает статуей у в углу холла, что утопает в рассветно серости, и провожает нас круглыми глазами.
Тоже молчит и не дышит, задержав воздух в легких, будто боится, что его выдох прогонит раннюю гостью.
Четвертая ступень лестницы скрипит под моей стопой, и я оглядываюсь, чтобы удостовериться, что Лера все еще позади меня.
Она поднимает взор, несколько секунд мы смотрим друг на друга и продолжаем путь также без слов, в полутьме.
Останавливаюсь, когда в коридоре Лера касается моей руки и шепчет:
— Какая дверь?
Я словно пьяный гляжу на нее.
Моя Лера рядом.
Пришла, и она реальна. Я чувствую ее теплые пальцы на предплечье.
— Какая дверь, Рома? — надтреснутым голосом повторяет она. — Скажи, а дальше я сама.
Я оборачиваюсь.
— Ива, — поясняет она свои слова со слабой улыбкой. — Я должна быть одна с ней, а ты спустишься в гостиную и будешь ждать.
Кроме печали, в ее глазах много решительности, и она удивляет меня.
Я раньше не видел свою жену такой.
Я чувствую в ней ту самую уверенность, с которой люди заходят в горящие дома, чтобы спасти детей, или прыгают в воду, чтобы вытащить утопающего на берег.
— Третья дверь справа, — отвечаю я, и сердце бьется о ребра живым камнем.
Затем я торопливо шагаю к лестнице, у которой оглядываюсь. Лера стоит у двери, за которой спит Ива, и крепко сжимает бронзовую ручку с опущенными вниз глазами.
Вдох и выдох, и она медленно давит на ручку. Открывает дверь. Кинув на меня беглый взгляд, в котором я читаю какую-то черную обреченность, заходит в детскую.
Дверь за ней бесшумно закрывается, а меня ведет в сторону. Хватаюсь за перила.
В груди давит. Нет, я не могу спуститься в гостиную. Я хочу быть рядом.
Я сажусь на ступени. Обхватываю голову руками и жду от бывшей жены жестокого приговора.
Глава 59. Ты останешься?
Два шага в полутьме к детской кроватке по мягкому белому ковру с густым ворсом, который приятно пружинит под стопами. Замираю. За деревянной решёткой, покрашенной в белый цвет, вижу очертания спящей Ивы.
Белое боди, носочки на ножках и розовая шапочка на голове.
Делаю глубокий выдох, сглатываю и вытираю вспотевшие руки о полы пальто, которое я затем бесшумно снимаю. Нельзя подходить к недоношенному слабому ребёнку в верхней одежде, ведь я могла притащить с собой заразу.
Кидаю пальто на пуфик у стены, а руки вновь вспотели.
От страха и паники мне жарко.
Знала бы эта маленькая девочка в детской кроватке под мобилем со смешными бегемотиками, жирафиками и львятами, что она ввергает взрослую тётку в дикий трепет и ужас, которым та сейчас буквально захлёбывается.
Ещё пара бесшумных шагов. В груди нарастает желание немедленно сбежать, но усилием воли заставляю себя остановиться и сделать новый вдох.
Нет, я не сбегу. Я приехала и посмотрю на Иву.
Хватит быть слабой испуганной женщиной.
Если останусь ею, то мне не найти гармонии ни с Ромой, ни в одиночестве, ни с другим мужчиной.
Ива сонно покряхтывает в люльке, и я закусываю губы до боли, крепко зажмурившись, и сжимаю ладони в кулаки. У меня сейчас сердце разойдётся под громкими ударами на части, а после я, наверное, рухну без чувств на мягкий ковёр.
Вдох и выдох.
Мысленно уговариваю себя, что я взрослая тётка, и мне не стоит бояться маленькой Ивы. Она ведь не выскочит на меня из кроватки и не откусит нос.
И даже не засмеётся мне в лицо, потому что не тот возраст, который позволил бы ей насмехаться над женщиной, которая уже минуту глубоко вдыхает и выдыхает.
Я смогу, я должна. Это излечит мою раненую душу.
Взгляд на Иву либо подарит мне любовь, с которой у меня будет шанс спасти осколки наших отношений с Ромой, либо освобождение, а оно поможет принять в своей душе женский эгоизм, что сейчас вопит о том, что чужой ребёнок станет для меня бременем.
Новый выдох и быстрые шаги на цыпочках к кровати. Вцепившись в бортик, стою ещё несколько минут с сомкнутыми веками и вслушиваюсь в тихое сопение Ивы. Медленно приоткрываю глаза, опускаю взгляд и задерживаю дыхание.
Какая она маленькая. Какие у неё крошечные ручки и малипусенькие пальчики.