— Ты совсем охамела! Ты мне сколько будешь нервы трепать?! Я тебе сказала, что хватит? Сказала?
Еще раз полотенцем по плечам. Отталкивает меня и скалит зубы:
— Но это правда!
— Ни черта это неправда! Нельзя такое говорить! Нельзя! — срываюсь на крик. — Или тебе нравится мне мотать нервы? Обижать?!
— Я не хочу ее видеть! Это мой выбор! Откажись от нее!
— Совсем ополоумела, — откидываю полотенце на кровать и отворачиваюсь в сторону окна, за голубое небо разлилось. — Какая же ты дура, Варя.
Я чувствую, как ко мне подкрадывается та тень отчаяния, которая меня одиннадцать лет назад затянула в холодное липкое болото тоски, бессилия и желания закрыть глаза, заснуть и не проснуться.
Только вот рядом теперь нет Романа.
Мне страшно, а Варя не понимает, что своими жестокими подростковыми словами пинает меня.
— Ты сейчас должна быть моей поддержкой, Варя, — оглядываюсь, — а ты… говоришь гадости, закатываешь истерики, психуешь. Я знаю, почему ты это делаешь. Ты тоже хочешь к папе. Ты по нему скучаешь,.
— Нет! — верещит на меня. — Неправда.
— Признай это, — слабо улыбаюсь. — Прими. Ты меня этим не обидишь, понимаешь? Но обижаешь словами, что ты ненавидишь сестру, что она виновата в той страшной операции, что я терпила. Варь, милая, даже твой отец четко сказал, что проблема не в том, что я не могу больше иметь детей. Так что, не надо кидаться такими словами.
— Ты ее любишь больше чем меня…
— Ты хотела сказать, что папа любит ее больше чем тебя, да? — сглатываю.
И я права, потому что Варя бледнеет и в глазах вспыхивают слезы.
— Мне все равно, любит он меня или нет…
— Врешь, — сажусь на край кровати. — Ты его любишь и ревнуешь. И боишься того, что со временем папа забудет тебя, и ты злишься на Алину, что вот она будет рядом с ним.
— Нет…
— Я не думаю, что он забудет тебя, — я не отвожу взгляда. — Или разлюбит. Ты тоже его дочка, которой он сказки рассказывал, пел колыбельные, бежал на крики и засыпал с тобой в одной кровати вместе с Алинкой. С одной стороны, с другой Алинка.
Я должна освободить дочь от злобы на отца. Она отравит Варю. Она убьет Варю.
— А еще он и тебя тоже из бутылочки кормил, кстати, — улыбаюсь. — Ты и тогда умела ревновать. Как так? Алинку кормят из бутылочки, а тебя нет? Непорядок.
С грустью смеюсь.
По щекам Вари текут слезы.
Я могу закрутить ее в новом витке ненависти в отместку Роме, чтобы доказать какой он урод и что потерял пусть не двух дочерей, но одну точно.
Я могу взять ее в те союзницы, которая сгниет изнутри от отвращения, злости и презрения к отцу.
А что потом?
— А еще вы вдвоем устраивали соревнования, кто дальше плюнет кашей, а Алинка смеялась. Не знаю, помнишь ты это или нет. Вряд ли. Тебе трех не было.
— Помню… — сипит Варя.
— Было весело. Правда, это я потом поняла, не тогда. Тогда я мало, что понимала.
У Варьки вздрагивают плечи, и она с диким ревом опускается на пол и прячет лицо в ладони. Я сползаю с кровати, притягиваю ее к себе и крепко обнимаю.
Плачет навзрыд.
— Я рядом, милая, — покачиваюсь из стороны в стороны. — Рядом.
— А он нет…
— Позвони, и он примчится, — шепчу я. — Приедет, Варюш. И Алинка тоже.
Новый вой в мою грудь.
Какое мне дело до моей обиды, когда моей дочери так больно?
— И он ждет твоего звонка…
— Я его с матами послала вчера, когда он приехал в школу и хотел забрать меня, — всхлипывает. — И Алинку. Алинку… Алинку… — заикается. — Толкнула, мам… Я ее толкнула… а она упала… И она мне ничего не сказала… ничего…
— Вы и раньше дрались, — шепчу я, а у самой сердце уже не просто в клочья, он в нити разорвано. — Дрались, но потом мирились. Помнишь? Мирись-мирись… Мизинчик к мизинчику…
— Она приедет, если я позвоню сейчас? — голос у Вари тонкий, надорванный, но в нем все же дрожит надежда. — Приедет?
Глава 12. Ты ошибаешься
Алина и Варька заперлись в комнате.
Конечно же, Алинка примчалась, когда Варька позвонила ей и шепотом попросила приехать. Зареванная, в красных пятнах на опухшем лицу и поникшая.
Привез ее Роман.
Это следовало ожидать.
И я впустила его, потому что крики “проваливай и тебя никто не звал” контрпродуктивны в борьбе за дочерей, которых мне надо опять связать тонкой ниточкой.
Крики на Романа все испортят.
Я не могу сейчас себе позволить трясти Варю своей обидой и гневом на ее отца. Мы должны сейчас вырулить из ситуации осторожно и тихо, как на горном серпантине, иначе дочери полетят в пропасть.
Как-то умалчивают о таких сложностях материнства. Не говорят о том, сколько сил требуется детной женщине в момент развода.
Свое орущее эго надо задвинуть в уголочек: не время обижаться и злиться на неверного мужа, который сейчас сидит за столом, скрестив руку, и молча смотрит на меня.
А я на него.
Спросить его, как там Наташа и ее животик? Она уже точно должна была округлиться. Странно, что эта сучка так и не заявилась ко мне со слезами и словами о том, что я должна ее понять и простить. И давайте, Валерия, дружить.
Я думаю, что ей бы хватило наглости, но она не пришла.
Почему?
Рома запретил?
Я так-то не знаю, что у него сейчас в жизни происходит. К Алинке я с такими вопросами не лезу, потому что я ее жду домой не для допросов, а она сама ничего не говорит. Она, вообще, мало говорит теперь.
— Как у тебя дела?
Вопрос Романа выходит тихим и зловещим в тишине, что воцарилась на кухне. А еще этот вопрос глупый, поэтому с моих губ срывается смешок.
Прижимаю пальцы ко рту и не моргаю, глядя на Романа. У него на виске опять бьется венка.
И зрачки расширяются.
— Дела не ахти, — шепчу в пальцы, испугавшись, что Романа сейчас опять накроет, и он кинется меня душить, если я ему не отвечу. — Варя вся в раздрае.
— Я знаю.
Опять молчим.
Знает он.
И все?
— Я думаю, придется ее переводить в другую школу, — через несколько минут говорит Роман.
— Почему?
Я напрягаюсь. Я чего-то не знаю? Варька что-то скрывает от меня.
— Она говорила, что я приезжал к ней в школу?
— Да. Она сказала, что сорвалась на тебя… Накричала…
— При одноклассниках, Лер, — Рома хмурится, — кое-кто снял на видео ее истерику…
Меня прошибает потом.
Для Варьки это жопа. Глубокая жопень, как бы она выразилась.
— И они смеялись, и она убежала, — Рома вздыхает. — Конечно, я за ней водилу отправил, а сам остался с мелкими говнюками пообщаться.
— Пообщался?
— Пообщался, — кивает. — Видео удалили, извинились и разошлись, но… школу все же придется менять, Лер. Может, в открытую травить не станут, но насмешки…
— Господи, — накрываю лицо вспотевшей ладонью. — Бедная моя девочка.
— Вместе с ней и Алинку переведем, — тихо продолжает Роман, — да, они сейчас в ссоре…
Опускаю ладонь и в немом возмущении смотрю на него:
— В ссоре? Ром, это не ссора…
— Я понимаю, Лер.
— Нихрена ты не понимаешь.
И опять смотрим друг на друга в напряженном молчании, в котором много укора, гнева и разочарования.
— Это твоя вина, — сдавленно шепчу я.
— Да, — взгляд прямой и пронизывающий. — Я знаю, Лер, и я не думал, что Варя и Алина…
Вена на виске пульсирует чаще.
— Я не думал, что Алина уйдет со мной.
— Но ты рад, что она ушла с тобой и что она выбрала тебя? — усмехаюсь я. — Это, наверное, льстит.
— Нет, во мне сейчас нет радости, Лер, — глухо отвечает Роман. — И я тоже обеспокоен тем, что происходит между нашими дочерьми. И нет, Алине рядом со мной тоже нерадостно, но другой выбор она не могла сделать. Уверен, что ты в своих домыслах, почему она так сделала, ошибаешься.
— О, ну так поясни, что происходит? — насмешливо вскидываю бровь. — Папаша года.
Глава 13. Пусть это станет твоим искуплением
— Папаша года? — Роман усмехается. — Лер, давай ты свой сарказм снизишь, м?
Я аж задыхаюсь от его ответа и буквально выпучиваюсь на него.
Вот это наглость.
— Стоп, — у меня голос вздрагивает яростью, — ты ждешь, что я буду с тобой заискивать? Или что? Может, мне тебя в жопу поцеловать за то, что ты трахался на стороне.
— Тон сбавь, — цедит сквозь крепко-сжатые зубы. — Мы с тобой пришли к тому, что разговора у нас не получится, поэтому давай-ка учиться вести беседу с нейтральной позиции. Да, больно и обидно, Лера, но иди и обсуждай это с психологом. Или с подружками.
Охренеть.
Вот это мой муж, который в свое время вытирал мне слезы, целовал глаза и прижимал к себе со словами, что все будет хорошо? Что я его сокровище?
— Что происходит? — Я все же решаюсь задать этот вопрос. — Что с тобой? Почему ты сейчас такой?
Он меня разлюбил? Нелюбовь она ближе к равнодушию, а тут, я бы сказала, расцвела ненависть ко мне.
Презрительная ненависть, будто это я изменила, залетела от другого мужика и разрушила семью.
— Ты о чем конкретно, Лер? — Роман изгибает бровь. — Уточни, будь добра.
— Я про твое отношение… — чувствую себя неловко под тяжелым и прямым взором Романа. — Про то, как ты со мной говоришь…
Раньше взгляд Романа согревал, а сейчас я его страшусь.
— Мы почти в разводе, Лер, — Роман пожимает плечами. — Скоро ты перестанешь быть мне женой, а с бывшей женой я буду стараться говорить нейтрально и потребую того же от тебя. Эмоции только помешают нам выстраивать отношения в рамках того, что мы теперь связаны только дочками. Я бы был готов к твоим истерикам, крикам, скандалам, пусть частым и на протяжении долгих лет, но при условии того, что остаемся вместе.
— Смешно, — я могу ответить только это.
— Смешно? А что ты не смеешься?
Меня начинает буквально трясти от Романа. Обратился из заботливого мужа, который мог терпеть мои многие закидоны, в циничное чудовище.
— То ест