- Я тебя никогда не…
- Когда ты написал мне свое письмо, ты именно это и сделал! Ты — женат! И ты посмел…
- Аня, дай мне…
Он делает на меня шаг, но я отшатываюсь еще сильнее и мотаю головой.
- Не дам. Нет никакого смысла.
- Но почему? Я...
- Я тебя больше не люблю.
Слова звучат, как приговор. Точнее, они бы так точно звучали, будь у нас сложная, запутанная история, но это не такая история. Я знаю, что Глеб меня не любит. Когда ты кого-то любишь, ты не прыгаешь по чужим койкам, а если так и случилось, то хотя бы в остальном ты пытаешься быть честным. Я ведь не дура. К сожалению, жизнь полна крутых поворотов, и иногда они заводят нас в тупики. Иногда так просто случается. Всегда случается с мужчинами. Я — писатель; а писатель — это в какой-то степени психолог. Нам приходится думать и смотреть на жизнь с разных ракурсов. Это как собирать кубик-Рубика, понимаете о чем я? Ты разглядываешь все грани возможного, примеряешь ситуацию по-разному, чтобы найти решение.
Так мы поступаем.
Ставим себя на место персонажей, и это не всегда значит, что мы отражаем в текстах свое собственное мнение. Будь моя воля, никто и никому никогда бы не изменял; все бы друг друга честно любили. Как это называется? Здоровые отношения? Только миф это. У каждого есть темная сторона, у каждого бывают темные времена. Мужчины часто находят утешение в чужих объятиях по разным причинам. Это распущенность? Или какие-то другие причины? Неважно. Суть в том, что мужчины просто по-другому смотрят на секс. Женщины ищут близость и чаще любят тех, с кем спят. Мужчины просто спят, чтобы сбросить напряжение.
Это правда.
Она может нравится, а может не нравится, но это правда. Мы с разных планет в основном потому, что думаем абсолютно по-разному. Как неба и земля. И мне было бы проще принять его измену. Возможно, я бы смогла простить одну ошибку. Смогла бы найти в себе силы понять ее причины, хотя бы разобраться! Если было бы жаль и было бы нужно. Но никому не было нужно, пока петух в одно место не клюнул. Глеб жил своей жизнью, он обманул мое доверие, а потом отнял у меня то, что должен был отдать. Еще один обман. Следующее подтверждение его нечистоплотности — это брак через пару месяцев, словно с желанием подчеркнуть, что все наши отношения — это пустой звук.
То есть, пока я умирала и с постели встать не могла, он развлекался. Черт возьми! Да даже тогда, после нашего разговора с его ненаглядной, он сто процентов видел мою машину! И он знал, в каком я состоянии, но не поехал за мной.
О какой любви мы говорим? Вот оно доказательство прямо противоположного. Не измена, а последующие за ней шаги.
- Я думаю, что и ты уже давно не любишь меня. Долгое время я была для тебя просто инструментом, ты даже человека во мне не видел, поэтому так и обошелся со мной. Как с вещью. Но знаешь что? За долгое время впервые правда не приносит мне боли, и это потрясающе! Да, ты поступил со мной, как гандон, а я тебя слишком любила, чтобы заметить раньше, как ты меня используешь. Но я вижу теперь, и я рада. Теперь мне не больно все это признать, произнести и принять. И мне не больно тебя отпускать. Я ничего к тебе больше не чувствую.
На душе окончательно разжимается тугой узел, и я улыбаюсь. Да, весь этот путь нужен был не ради мести, как таковой. Я этого всего даже не планировала! Вся эта ситуация нужна была ради того, чтобы меня окончательно отпустило.
Перевожу взгляд на Егора и киваю.
- Хочешь с ним подраться? Милости прошу. Я тебе не мама и запрещать ничего не буду, но мне все это неинтересно. Если тебе — да, оставайся.
Сказав все, что я хотела сказать, разворачиваюсь и ухожу в здание гостиницы. Честно? на легкой волне и с легкой улыбкой. Если они хотят разбить друг другу морды — пусть бьют. Хотя я хочу верить, что Егору не это будет не важнее, а…
- Погоди, - слышу его голос и ощущаю за спиной теплоту его тела.
Поднимаю глаза.
Егор улыбается, открывает мне дверь и приглашает войти.
- Что? Я же обещал тебя проводить.
В сердце разливается тепло. Из рассказа Пушкина, я знаю, что с Глебом у них была пара тройка конфликтных и спорных ситуаций. Он называл его «вертлявым, хитрожопым ублюдком с хорошо подвешенным языком», и было немного страшно, что на фоне всего этого дерьма, он выберет их разборки, а не меня, но…нет. Мы вместе заходим в фойе и вместе идем до лифта. Не знаю, чем закончится все, только девочка-принцесса во мне все равно пишит и прыгает, как чокнутая.
Он выбрал меня! Он выбрал меня! Он выбрал меня!!!
А не свое задетое эго, и это радует…и от этого очень хорошо…
«Ночь, когда все изменилось...»
Глеб
Когда я останавливаюсь рядом со своим домом, то стойко ощущаю не только тяжесть в области груди, но и огромное НЕжелание подниматься на свой этаж, открывать дверь своим ключом и заходить в свою квартиру.
Я не хочу туда заходить. Не хочу домой, потому что это и не дом мне, а какой-то…перевалочный пункт.
Вот так это сейчас ощущается.
Слова Ани стали чем-то вроде холодного душа, который окатил меня с ног до головы.
Думал ли я о том, что сделал с ней? С нами? Если честно, то нет. Она права была в этом: я ни разу так и не подумал о том, что сделал. Не знаю почему. Я просто старался не возвращаться в ту ночь, когда приехал и сказал ей о том, что делаю за ее спиной. Я старался не думать о том, как это было больно услышать. Старался не замечать собственных ощущений от слез на ее лице — я просто хотел посильнее зажмуриться и стереть эти воспоминания. И я жмурился три года, я стирал, но оказалось, что это тебе не подправить в черновике написанное карандашом. Принцип ластика здесь не работает, и по факту я просто загнал всю ту боль, весь тот стыд и всю неуверенность и злость глубоко в недра своего сознания.
А оно ждало.
О да, оно ждало меня терпеливо и верно. Охраняя то, кем я когда-то был…
Я ведь и правда больше не Глеб Гришин. Точнее, я совсем другой человек, который, похоже, даже мне не нравится. Подошел бы я к ней раньше? Ни за что. Попробовал бы я ее использовать? Ни в коем случае. Я любил Аню, я ее ценил и уважал, а потом все как-то изменилось. Я стал относиться к ней, как к должному, а когда она стала мне не нужна, я просто выкинул ее на улицу. Чтобы через три года подобрать и попытаться снова использовать…
Блядь, что же ты творишь, Гришин?…
Убираю волосы с лица, подставляя его крупным, холодным каплям дождя.
Ты же никогда таким не был. Когда успел измениться? Или я всегда был таким, кто не гнушается нечестными путями выбивать то, что ему полагается? Как ему кажется, по крайней мере, а? Вдруг желание доказать, что я чего-то стою — для меня важнее остального? Я азартный. Я люблю конкуренцию, в которой люблю побеждать, и да, я готов признать, что следую простому правилу: победа любой ценой.
И я об этом никогда не думал. О том, что цену буду платить не я вовсе, а люди, которые мне дороги. Хотя так и вышло по итогу: цену заплатил не я, а она. Это Аня вывезла на своих хрупких плечах все то дерьмо, которое я на них свалил.
А я свалил.
И свалил в закат с новой, классной подружкой, на которую у меня только условный рефлекс срабатывает. Но я думал, что это круто, да? Кажется, да. Мне этого было достаточно, потому что я считал, что все женщины априори — это Аня.
Какая преступная халатность…
Не знаю, почему именно сейчас? Но слова Ани сильно на меня повлияли. И я снова и снова вспоминаю, как три года назад позволил себе просто прийти и вывалить на нее свою правду, которая принесла боль. А мне? Было ли мне важно? Нет, и это честно. Мне было все равно. Я был в эйфории, я был во влюбленности. Как мне тогда казалось. Остальное — побочное. Дом, отношения, Аня — все побочное, даже в каком-то смысле мешающее мне делать то, что я хочу открыто. А я хотел Стефанию. Очень сильно. Настолько сильно, что эмоции застилали зрение и разум.
Мне нечем себя оправдать, даже если бы я этого хотел, но хочу ли я? Нет, не хочу. Пора признать правду, которую никому не нравится признавать. И я говорю даже не о том, что ошибся, выбрав не ту женщину. Я говорю о том неприятном чувстве, что ты — дерьмовый человек в сухом остатке. Ты способен на подлость, ты способен на гадость, ты можешь изменять женщине, которая посвятила себя тебе, а потом приходить домой и смотреть ей в глаза, как ни в чем не бывало.
Это неприятно признавать, и горечь продолжает растекаться по моему языку. Потому что я не хочу прекращать. Сегодня ночью я хочу быть максимально честным с самим собой.
Поднимаю глаза на здание своего дома. Окно нашей спальни горит мягким светом, а это значит, что Стефания не спит. Сейчас я поднимусь, она снова посмотрит на меня безразличным взглядом, а потом опустится на колени? Или снимет трусики и потащит меня в постель? Наверно, так и будет. А я снова не буду ощущать ничего, кроме пустоты от таких же пустых побед…
Да, Аня… - усмехаюсь уголком губ, - Ты мастер слова, я отдаю тебе эти лавры, дорогая. Почти ничего не сказала, а попала в точку, и теперь я не могу представить себе, как буду жить дальше.
Потому что я не хочу прекращать думать о том, что я сделал. Я, словно мазохист, собираюсь вспоминать снова и снова, чтобы просто…не знаю, осознавать? Принимать? Наверно, так и есть. Может быть, все беды мои как раз в этом и кроются — в нежелании признавать, что ты поступил, как мудак, и в глупом нежелании меняться.
Мир не любит тех, кто не хочет меняться. Машина Времени пела, что однажды этот мир прогнется под нас, а это не так. Этот мир прогнет сам. Он всегда прогибает, и только в твоих руках то, как этот прогиб закончится для тебя: ты сломаешься, треснешь по своему внутреннему стержню, или сам согласишься на предложенные условия.
Я не хочу быть сломанным. Не хочу однажды проснуться и понять, что проебал все, что можно было проебать. Я не хочу быть несчастливым, когда будет поздно что-то менять. И я не хочу пустить себе пулю в висок, когда тот ворох проблем и лавину дерьма, которую я успею сделать к моменту прозрения, накрыл меня с головой.