После революций. Что стало с Восточной Европой — страница 18 из 82

Левое крыло бывшей ВСРП со временем превратилось в Рабочую партию, а в 2005 году сменило название на Венгерскую коммунистическую рабочую партию. Но после того как в 2013 году по инициативе правящей партии ФИДЕС во главе с Виктром Орбаном был принят закон, запрещающий употребление «названий, связанных с тоталитарными режимами XX века», от слова «коммунистическая» пришлось отказаться. Сегодня Венгерская рабочая партия (ВРП) находится в жесткой оппозиции практически ко всем и заявляет о «следовании пути социалистической революции». После 1989 года ВРП ни разу не преодолела 5 %-ный барьер и в парламенте не представлена. Поэтому ее неизменный с 1989 года руководитель Дьюла Тюрмер – выпускник МГИМО, владеющий шестью иностранными языками, – называет свою партию «крупнейшей непарламентской».

С товарищем Тюрмером мы встретились в партийной штаб-квартире. Пришлось немного поплутать, прежде чем мы нашли небольшой симпатичный особняк в одном из спальных районов Будапешта.

– Вы гордо говорите, что ВРП – самая крупная внепарламентская партия страны. Но сможет ли она когда-нибудь стать парламентской?

– Видите ли, когда мы начали нашу деятельность в 1990-х годах, у нас было около 4 % на выборах. Долго думали, с чем это было связано. Сейчас мы понимаем, что это были последствия прошлого. В 1990-х годах в нашей деревне еще можно было найти колхозного крестьянина. Потом эта общественная группа исчезла. Если поехал в город, нашел рабочего крупного промышленного завода – они нас поддерживали. Но и они как социальная категория исчезли. После 1990-х, уже в новом десятилетии, появились новые социальные группы – скажем, рабочие, занятые на иностранных предприятиях. Это что-то абсолютно новое, с новыми правилами. Мы не знали, какие у них проблемы, и они нас не знали. Поехали в деревню, колхозного крестьянина уже не нашли, но нашли человека, занятого в агропромышленном предприятии, совершенно независимом от деревни, он даже не жил в этой деревне и нас не знал. Поэтому произошел спад и наших процентов, и нашего политического влияния. После 2008 года, когда начался кризис в мировом капитализме, в том числе в Европе, это имело последствия и для Венгрии: люди стали по своему опыту чувствовать, что мы многое потеряли за эти годы. То, что мы получили, не стоило всего этого, живем плохо. Целое поколение – люди, которым сейчас около пятидесяти, приходят к нам и говорят: ну, мы сейчас понимаем, что наши родители жили лучше, чем мы живем сейчас, но мы никогда так хорошо не будем жить, как они тогда жили. (Очень похожие мысли высказывал мне румынский писатель Василе Ерну – вы прочитаете их в главе о Румынии. – И. П.). Потому что нам 50 лет, ну, осталось сколько? Ну, 10, 20, 30 лет – вряд ли какие-то крупные изменения будут. То есть появились новые поколения, новые социальные группы, которые стали к нам приходить. Это один из тех моментов, на которые я ссылаюсь, когда говорю, что у нас есть возможности. Второй момент, что растет количество недовольных людей. По разным причинам: безработица, рост цен, трудные условия жизни и другие. Но они выражают свое недовольство пока главным образом тем, что не идут на выборы. Наша задача в том, чтобы этих людей сдвинуть, мобилизовать и убедить, что их судьба в их руках – надо что-то решить. И видим, что – это новое явление – приходят новые люди. Молодые – 20 с чем-то лет, студенты. Конечно, они из бедных семей, которые знают, что университетский диплом дорого стоит и не обязательно они могут окончить университет или, если окончат, найдут ли после этого работу. Видно, что эти ребята ищут ценностей. Потому что о чем речь в современной Венгрии? О деньгах. Если у тебя есть деньги, ты хороший человек, нет денег – никто. Они думают, что в деньгах все-таки не все, есть и другие ценности – солидарность, дружба, любовь, уважение хорошего качественного труда и другие вещи. И надеются найти это у нас. Конечно, многое зависит и от нас. Но я считаю, что мы многому научились за эти десятилетия и у нас есть шансы немножко продвигаться вперед.

– За счет чего финансируется ваша партия?

– Главным образом, за счет наших членов. Есть членские взносы, но только на них далеко не уедешь. Есть много товарищей, которые платят гораздо больше, чем положено – как пожертвования. Сейчас начинает входить в моду то, что люди в зрелом возрасте завещают нам свою квартиру, еще какие-то вещи. Ну, и не секрет, что до сих пор есть венгерские предприниматели, которые поддерживают нас достаточно солидным деньгами. Некоторые думают, что они выросли в социализме и что-то должны вернуть, а некоторые полагают, что нужна смена, нужны новые люди, новые политические идеалы, поэтому поддерживают. Но, конечно, это не сравнить с теми миллиардами, которые тратят парламентские партии.

– Скажите, сколько членов у вашей партии? Один знакомый молодой венгр сказал, что молодежь не идет в вашу партию потому, что у вас очень твердая, прямолинейная и практически не изменившаяся со времен социализма позиция. Что бы вы ему на это ответили?

– Да, наша политика достаточно прямолинейная, и если сравнить наши предвыборные программы за последние годы, основные моменты повторяются. Но мы не догматики, мы выдвигаем требования, которые считаем актуальными сейчас. Что делать, если требование, что каждый должен иметь рабочее место, было актуальным и 20 лет назад, и остается актуальным до сих пор? Безработица – да, сокращается, это верно, но за счет того, что 500 тысяч венгров работают в Европейском союзе. Если вы поедете в венский аэропорт, в любой магазин Австрии, вы найдете венгерских продавцов, обслуживающий персонал. Если бы они вернулись домой, скорее всего, были бы безработными. Но есть еще так называемый общественный или социальный труд – категория, которую использует правительство. То есть они не дают помощь людям, у которых нет работы, а говорят: поработай здесь 6 часов в день, а мы дадим тебе 50 тысяч форинтов в месяц. Да, много работать не надо, но и на 50 тысяч не проживешь. Эта проблема остается. Или медицинское обслуживание, доступное для всех. Раньше это никто не понимал, привыкли – социализм. Сейчас уже понимаем, что это значит. Вот когда социал-демократическая партия, социалисты были у власти, они хотели приватизировать систему здравоохранения. Но не вышло: было народное сопротивление, наша партия организовала референдум в 2004 году, этот вопрос отпал. Нынешняя правящая партия ФИДЕС всегда говорила, что «мы не будем приватизировать больницы». Они и не приватизируют. Они делают другое: они взяли под государственный контроль и в государственную собственность все больницы без исключения и не дают деньги. Значит, положение больницы ухудшается, а параллельно развивается частный сектор – больницы, поликлиники, и люди, у которых есть деньги, конечно, переходят туда. То есть они добились той же цели, но другими средствами. Конечно, эта вещь не всем доступна – или потому, что нет денег, или живет в такой местности, где нет частных поликлиник и больниц. Если поедете в деревню, то увидите, что значительное количество людей просто без зубов, потому что зубы стоят денег. И что хуже, сейчас уже не идут с сердечными и другими проблемами к врачу. Так что эти требования остаются в силе. Дай бог, чтобы все они были выполнены. Есть другой вопрос: как подойти к молодым людям, как их убедить в том, что мы говорим? Ну, во-первых, надо бороться против школы, против официальной пропаганды, которая говорит, что все, что было раньше, это плохо.

Тут я, конечно, сразу вспоминаю Шандора Лежака, с заявлением которого о том, что сейчас система образования куда лучше, чем была при социализме, Дьюла Тюрмер, уверена, не согласится категорически. Но предпочитаю не обсуждать очевидное (а очевидно здесь несогласие).

– Конечно, – продолжает Тюрмер, – молодые люди должны жить. Сейчас если хочешь жить, с одной зарплатой далеко не уйдешь. Человек работает с утра до вечера. Это значит, что у него нет и интереса, и времени, чтобы заниматься политическими делами. И еще есть определенный момент страха. У нас никто не запрещает быть членом Венгерской рабочей партии, но, если начальник вдруг узнает, вряд ли тебя за это наградят. Даже бывает, что увольняют. Конечно, не по этой причине, найдут какое-нибудь объяснение.

– Такие случаи бывали?

– Да, были.

Пробую вернуться к вопросу, заданному ранее, от прямого ответа на который Тюрмер уклонился:

– Так сколько у вас членов?

– Если не рассердитесь, я так прямо не скажу, поскольку мы живем, так сказать, в условиях борьбы, и трудно выдавать точные данные. Несколько тысяч. Это не много. Но и не мало в венгерских условиях. Мы партия, конечно, не массовая, кадровая – набираем лучших людей. Думаю, что группа и организация хорошие. Как видите, живем. Это здание недавно построили. Это наша собственность, и здесь есть все, что нужно для партии в XXI веке.

– Как вы работаете? Вы говорите, что ставите целью идти в деревню, работать с народом, как вы это делаете?

– Улица – наша, я думаю, что знаю все рынки в Венгрии. Потому что где можно с людьми встречаться? На рынках. В супермаркете нет, там народ по-другому себя ведет. На рынках – свобода, демократия, свежий воздух, поэтому идем туда. Перед рынком устраиваем наши инсталляции, громкоговорители, я выступаю с речью. Приходит и местная печать, телевидение, что-то передают. Потом переезжаем в другую деревню…

– О вас пишут в газетах? Нет запрета, что про рабочую партию нельзя писать?

– Запрета нет, но владелец определяет, что пишет газета, это основное правило. Мои дети работают журналистами, поэтому достаточно с этим явлением знакомы. Когда пишут о нас? Когда мы ругаем кого-то по вопросу, который выгоден той газете или той политической силе. Скажем, на правительственное телевидение нас приглашают, когда хотят ругать оппозицию, дают мне такую возможность. Мы стараемся это использовать. Все-таки народ нас знает.

– Нет ли у вас ощущения, что население бывших социалистических стран, в том числе Венгрии, разочаровалось в социализме и не хотело бы возвращения в прежнее время? Или может быть, вы считаете, что социализм возможен на иной экономической платформе?