После революций. Что стало с Восточной Европой — страница 27 из 82

– О вашей программе «Ораториум». Она о жизни, смерти, религии. Почему вы решили ее сделать?

– Потому что мы очень старые (усмехается). Мы уже должны думать о том, что нет ничего бесконечного. К тому же в церкви (эта программа исполняется только в церквях, именно с ней Кобор приезжал в Москву. – И. П.) мы гораздо ближе к аудитории, чем на стадионе, и нам это интересно – видеть глаза. Наш возраст, конечно, не единственная причина, но она есть.

Янош Кобор рассказывает про новый альбом – Testamentum («Звещание»): «Молодому человеку писать завещание странно, а нам – в самый раз. Время подгоняет, его не так много осталось». Он говорит это без печали, просто констатируя факт: да, не молод, но сколько смогу, буду выступать. На концерты «Омеги» с программой Testamentum, запланированные на лето 2020 года в Словакии и Венгрии, билеты были проданы еще в марте. Возраст, говорите? Ну-ну.

Кобор признается, что всегда хотел быть на международной сцене. Вернее, сначала думал о международной арене: был спортсменом, бегал стометровку. «В 1950-е я думал, что буду большой величиной в спорте. Планировал участвовать в Олимпийских играх – 1964 в Токио. Но я знал, сколько нужно работать, чтобы туда только попасть». Заниматься музыкой показалось делом более простым.

– Когда я получил диплом, у меня был выбор – проектировать здания в духе социалистического реализма или играть рок-музыку по всему миру. Но и спортивный этот характер остался: быть не только чемпионом страны, но чемпионом Европы или олимпийским чемпионом. Это замечательно – иметь золотой альбом в Венгрии, но куда круче – получить золотые альбомы в Западной Германии, Великобритании, Швейцарии и Скандинавии. Конечно, с США были проблемы, – смеется, – потому что туда мне пришлось бы лететь, но я не летаю.

– Один из самых известных ваших хитов – «Девушка с жемчужными волосами». Вы не устали ее петь? Вы это делаете более 45 лет.

– Может быть, уже 50 тысяч раз спел, даже не знаю. Но – нет, не устал. Мы знаем, что это большое удовольствие для аудитории, они ждут эту песню, и мы должны петь. Поэтому мне нужно ее любить. И я ее люблю, хотя иногда забываю текст. Но это, конечно, всегда кульминация концерта. В конце мы всегда поем три наших самых больших хита, и лучший, конечно, «Девушка с жемчужными волосами».

– Кто сейчас ходит на ваши концерты?

– В Венгрии аудитория, конечно, постарше, мы ведь начинали в 1962 году. Те, кто были нашими поклонниками в начале 1960-х, уже очень старые. Как я, а, может быть, и старше.

Улыбается заговорщицки, ожидая комплимента, который я, конечно, делаю: «Что вы, вы так прекрасно выглядите!». Никакого лукавства: выглядит Кобор действительно прекрасно. Постоянное внутреннее соревнование с Миком Джаггером дает отличный результат.

– В Венгрии к нам приходят разные поколения – от очень старых до очень молодых. Средний возраст – чуть моложе 40, в других странах – минимум на десять лет меньше. Но в Венгрии что-то произошло с настоящей рок-музыкой, ведь в 1970–1980-е она была центром рок-музыки в Восточной Европе. Но сейчас, не знаю почему, для настоящего рока, как, например, «Роллинг стоунз», аудитория в Венгрии тоже лет на десять старше, чем в других странах – России, Беларуси, Польше или других. Вот хороший пример. Был концерт «Скорпионс» в Будапеште, они захотели, чтобы я и еще один музыкант из «Омеги» участвовали. Все билеты проданы, мы вдвоем были специальными гостями. Концерт прошел очень хорошо, но аудитория, как обычно, – в среднем 40 лет. Через два дня у них был концерт в Кошице, в Словакии. Тот же концерт, но аудитория в среднем на 20 лет моложе. Для молодежи сейчас мы – не лучшее, они ходят в большие дискотеки, для них очень важны ЛСД и другие вещи. Когда сейчас в Венгрию приезжает настоящая рок-программа, это не так интересно публике, как в Праге, Варшаве, Минске. Я не знаю, почему это так, ведь в те времена Венгрия была самой сильной рок-страной в социалистическом лагере. А сейчас… Венгрия не играет ту же роль, как в то время.

– Что такое венгерский национальный характер?

– Я не знаю, сколько их на самом деле было, когда они пришли в Венгрию тысячу лет назад. Может быть, десять тысяч, вряд ли больше. Через 200 лет пришли татары, потом турки. Настоящих венгров было очень-очень мало после турок. Потом пришли новые немцы, новые славяне – с запада, с востока. Так что настоящие венгры – очень смешанное население. Я думаю, всего 1–2 % могут сказать: моя семья пришла с Арпадом. Это хорошо – быть такой очень смешанной нацией. Из этой смеси выходили очень талантливые люди. Но, конечно, и большая вероятность для возникновения конфликтов внутри страны. В наши дни это более важно. Потому что очень трудно решить, кто есть настоящий венгр. Проблема в том, что Венгрия – очень маленькая: в Европе живет 500 миллионов человек, а венгров всего десять с половиной. Единственная возможность для Венгрии, я считаю, это быть частью большой Европы. При социализме для нас не было проблемой, что мы не были независимыми. Для Венгрии это всегда было нормой: кто-то там правит, а мы часть этой структуры. Это были Габсбурги, турки, русские. Для 10 миллионов человек это нормально.

Ну, и, конечно, мы не могли не поговорить о семье и возрасте – эту тему во время нашего разговора Янош Кобор затрагивал неоднократно. Он женат второй раз, в 2007 году в семье родилась дочь Лена (кстати, «Лена» – одна из самых хитовых песен «Омеги». – И. П.).

– У меня нормальная семья человека среднего возраста. Маленькая дочка, молодая жена – мы живем, как семья 30-, может, 40-летних. Я встречаю множество отцов, которые лет на 50 меня моложе, но для меня это не проблема. Я не чувствую себя старше, чем они. Всегда говорю: я смогу всех их победить на стометровке, – длинноногий, подтянутый, смеется, уверенный в своих силах. – У Лены тоже нет проблем, я не выгляжу старше других отцов, которым по 30, иногда они выглядят, как пятидесятилетние. У меня есть проблемы, но в моем возрасте это нормально. Я выгляжу лет на 20 моложе, так что для меня это очень хорошая ситуация. В «Омеге» проблема в том, что возраст всеми ощущается по-разному. Например, наш бас-гитарист последние лет десять все время говорит мне на сцене: «Я больше не хочу играть, я устал». Он уже дедушка, он больше не хочет летать, давать концерты, записывать новый материал. Несколько лет назад был большой концерт в Будапеште, 30 тысяч человек пришли, для него было большой проблемой играть, очень жарко. Моя семья, конечно, очень помогает, и мне очень нравится, как все складывается, мы втроем очень счастливы. Мне нравится быть на сцене, идти вперед, делать новые вещи. Двое из нашей группы уже относятся ко всему без энтузиазма: наш бас-гитарист хочет играть только по особенным случаям, гитарист иногда приходит, он не хочет играть в церкви. Но у нас есть очень хорошие молодые таланты. Самый большой подарок от бога – что у «Омеги» никто не умер, все живы. Но не стоит забывать, что нам троим уже за 70.

И снова – никакого кокетства, просто констатация: я и суперстар, и просто стар, ну и что?

Но время и пандемия не щадит никого. Помните, как Кобор говорил, что из «золотого состава» «Омеги» в момент нашего с ним разговора никто не умер? Увы. В 2020 году с разницей в несколько дней умерли клавишник Ласло Бенкё и басист Тамаш Михай. А 6 декабря 2021-го, проведя неделю на аппарате искусственной вентиляции легких, от ковида умер и Янош Кобор. «Омеги» больше нет. Не зря они записывали свое «Завещание».

В 2013 году группа «Омега» была награждена самой весомой в Венгрии наградой в области культуры – премией Кошута (это тот самый журналист, политик и революционер, который еще в 1844 году призывал «Покупайте венгерское!», о чем я писала выше). В Будапеште я встретилась с еще одним обладателем этой престижной премии – одним из самых знаменитых аниматоров социалистической Венгрии Ливиусом Дюлаи. «Настоящий венгр, – говорил он мне про национальный характер, – впадает в крайности. Если он грустен, тогда ревет, мы даже говорим, что венгр веселится плача. А если он воодушевлен, тогда все что угодно сделает, и ничто его не устрашит: надо в огонь – пойдет и в огонь».

Рисунки между строк

Дом художника, иллюстратора книг и аниматора, фильмы которого участвовали в конкурсных показах на Каннском кинофестивале, награжденного золотой медалью на Графической биеннале во Флоренции Ливиуса Дюлаи затерялся в одном из спальных районов Будапешта. Выходишь из автобуса («Икаруса», конечно), а кругом одни панельные многоэтажки – наследие социалистического прошлого. Куда идти? Но потом заворачиваешь за угол – и открывается «частный сектор», респектабельный, даже буржуазный. Дома в основном одноэтажные, есть парочка двухэтажных, но все без показной роскоши.

В доме у Ливиуса Дюлаи всего слишком – картин, книг, мебели. Но среди всего этого «излишества» тобой сразу овладевает, чтобы потом уже не отпустить, чувство душевного комфорта – тебе здесь сразу хорошо. Дюлаи теряется где-то в кресле (видно, что душевном), отхлебывает из рюмки палинку – это еще один «хунгарикум», крепкий фруктовый алкогольный напиток, который не запрещается «гнать» для собственного потребления – и поскрипывает. Голос у него такой – низкий, скрипучий.

– Раньше в Венгрии была большая киностудия «Паннония», тогда нас содержало телевидение. Мы делали сказки для детей. Ну, и как в Советском Союзе, все эти сказки были популярны. Потом это изменилось, пошли реформы. Ну, а сейчас наше искусство вновь набирает силы. И телевидению это тоже пошло на пользу, потому что такие фильмы все прямо едят поедом. Наша самая большая проблема в том, что в этот «проклятый» период – этот термин везде употребляется в Венгрии – мультфильмы были целой индустрией. И во всех демократических странах мультфильмы очень хорошо работали. Я, например, делал их в сотрудничестве с советскими художниками. Мне дали возможность выбрать лучших аниматоров, я работал с теми, кто рисовал «Ну, погоди!». Все всегда больше любили волка и за него болели. Так что я познакомился с великими того времени – Норштейном и другими. Но со временем эти хорошо построенные системы фактически во всех странах рухнули. И это большая потеря. Многие уехали за границу. Или более старое поколение ушло в отшельники, – он говорит это с горечью, как о безвозвратной потере. – У нас проблема в том, что, когда произошли реформы, двери были широко раскрыты, и весь мусор тоже прошел. Это касается книгоиздательства, иллюстраций книг, мультфильмов – всего, что готовится для детей, а это же самое главное в жизни. Мусор все затопил, и это очень плохо сказывается на душах детей. Килограммами готовили фильмы – сплошной дилетантизм. Ну, и поколения детей начали вырастать уже на этом. Мы почувствовали, что определенные ценности, которые в свое время мы пытались создавать, теряются.