– Когда было проще работать – тогда или сейчас?
– Сейчас все можно. Я вырос на чешских фильмах Трнки (Иржи Трнка – один из самых знаменитых чешских мультипликаторов. – И. П.) плюс польские короткометражки, экспериментальные фильмы. У нас это был «новый голос», совершенно новый язык использовали. Но все нынешнее, очень современное, я считаю достаточно поверхностным. Это дань моде. К сожалению, исторические изменения приводят к тому, что много ценных мастерских исчезает.
– Почему?
– Все превращается в бизнес. Вынужденно. Надо браться за такую работу, которая немного унизительна, на заказ. Практически колониальная ситуация. Дешевая рабочая сила, уровня нет, и результат, который калечит души. И это выливают детям, нравится, не нравится – ешь то, что тебе дают.
– Венгерские политики много говорят о восстановлении венгерских ценностей. Как это делать?
– Надо вернуться к корням. Все результаты, которые были когда-то достигнуты, надо сохранить. Я символически скажу: не надо выбрасывать в окно старых опытных мастеров. И нельзя допускать, чтобы сумасшедшая молодежь диктовала. Это важно. Это, наверное, самая прочная основа, но часто это не ценится по-настоящему. В Японии этим уже давно занимаются, это может быть керамика, может быть меч: старый мастер получает звание, потому что он лучший в сохранении этих традиций на уровне нации – становится художником нации. Получает серьезные деньги, чтобы у него не было никаких финансовых проблем, потому что пока он жив, он может предложить очень полезные вещи для всего общества и много дать молодежи. У нас это тоже уже произошло. Мне повезло, я стал художником нации. Тут есть актеры, люди искусства, музыканты, архитекторы – самые разные художники. Но это пока только первые шаги.
– А как вы передаете свой опыт молодежи? У вас есть ученики, своя школа?
– Преподавал. Сейчас это уже университеты стали, раньше назывались высшими школами, я там графику преподавал. Кстати, тогда был самый худший период, когда в Венгрии либеральное мышление было очень распространено.
– Сразу после революции?
– Да. Тогда мы все стали отрицать, даже говорили о том, что рисовать не надо уметь. Надо только быть креативным, творческим. Все хватались за это слово – «креативность», а это глупость.
– Сейчас от этого отошли?
– К счастью, постепенно отходят. Достаточно долго, многие годы вся наша профессия ушла в теорию. Всякие глупости преподавали, а тому, что важно, не обучали. Тогда я и перестал преподавать. Но потом были частные ученики. Ну, и в области кино старался привлекать талантливых молодых аниматоров, они действительно нашли свое место в жизни.
– Когда вы работали в, как сейчас принято говорить, тоталитарном обществе, пытались ли в своих мультфильмах передать между строк какое-то послание, которое внимательные зрители могли рассмотреть, что-то, о чем нельзя было говорить вслух?
– Дух нельзя закрыть в бутылку. Директор «Союзмультфильма», когда мы ехали с ним в лифте, сказал: «Ливиус, мы как собаки, все понимаем, только сказать не можем». Все смотрели эти мультфильмы – и всё понимали, а власть ничего не могла сделать.
– Тогда анимация была глубже?
– Раньше фильмы были гораздо богаче с эмоциональной точки зрения. Но с тех пор мир стал более поверхностным, и мы двигаемся в этом направлении, к сожалению. Раньше люди понимали и с любовью высказывали благодарность за эти глубокие мысли, а сейчас мы уже воспитываем людей, у которых вот тут, – показывает на грудь, туда, где бьется сердце – мало что остается.
– В некоторых бывших социалистических странах есть ностальгия по старым временам. А в Венгрии?
– Так же. Несмотря на то, что, конечно, политика нанесла отпечаток, я прихожу к тому, что более человекообразное, более человечное было общество. Несмотря на то, что диктатура. Я видел фильм про Милоша Формана, где он рассказывает о судьбе своих фильмов. Практически все было запрещено с самого начала. Он поехал в Америку и сделал более американские фильмы, чем сами американцы. Потому что он внес европейскую человечность.
– Знаете, нам везде говорят, что тогда было человечнее, а сейчас только про деньги.
– Все, что является основой общества, семья, распадается – такова тенденция. Человек садится за компьютер, и его образом мышления управляет машина. Я этого боялся, потому что сейчас мультипликация без компьютера уже не обходится. Я боялся, что будет утеряно то, что дает мануальный подход, когда много людей рисует, один лучше, другой хуже. А если это будет компьютер… То, что рукой нарисовано, живет, пульсирует, а то, что рисует компьютер, – это проволока, без души. Но мы идем в том направлении – 3D, 4D. Они счастливы: такое модное, современное. Очень много такого автоматизма. Компьютер решает. Но в конечном счете будет что-то холодное и неживое. Страшно, что все теряет лицо.
Голос Дюлаи скрипит с горечью. А потом он рассказывает, как недавно был на фестивале в Китае, и китайцы захотели купить его мультфильмы, обещают показать по телевизору: «Их увидят 400 миллионов новых зрителей!».
Его жена говорит, что не устает смотреть эти коротенькие (минуты по четыре-пять каждый) шедевры, и каждый раз находит в них новый смысл. Попробуйте и вы – в них действительно много смыслов.
Как ни печально это говорить, Ливиус Дюлаи тоже не пережил пандемию: умер от ковида 16 марта 2021 года.
Почти все время, пока писала материалы о Венгрии, я слушала музыку рок-группы «Омега» и смотрела мультфильмы Ливиуса Дюлаи: и то и другое – универсально. И вдохновляет. И – неожиданно – помогает лучше понять Венгрию и венгров. «Это действительно я или мираж?» – пел Янош Кобор в «Девушке с жемчужными волосами». Действительно.
ГДР-ФРГ: объединение или аншлюс?
После падения Берлинской стены прошло 35 лет, успело вырасти поколение немцев, которые не знают, что это такое – когда твоя страна и твой город разделены. Счастливые люди.
Немцы сегодня действительно счастливее, чем когда бы то ни было. По крайней мере, так свидетельствуют данные опроса общественного мнения, проведенного Pew Research Center накануне 30-летия падения Берлинской стены, которое в объединенной Германии отпраздновали 9 ноября 2019 года. Такие опросы проводятся регулярно, и всякий раз отражают по-прежнему существующее различие между западными (ФРГ) и восточными (бывшая ГДР) регионами страны. Уровень счастья опрашиваемые оценивают по 10-балльной шкале, где 10 – «лучшая возможная жизнь». В 2019 году большинство немцев, независимо от географии проживания, счастливы на семерку и выше. В 1991 году счастливых было меньше половины. Этот рост ощущения счастья особенно значим в восточных землях: в 1991 году, через год после объединения, только 15 % «осси» назвали себя счастливыми, а в 2019-м их стало 59 %.
«Осси» – это «восточные», жители бывшей ГДР. Так их называли 35 лет назад, так называют и сейчас. Правда, вслух все реже. Но предубеждения – у «осси» против «весси» (западных немцев), а у «весси» против «осси» – сохраняются. В 2010 году все региональные СМИ (но не федеральные, и это показатель) на юго-западе Германии писали о необычном судебном иске. Выросшая на Востоке бухгалтер подала в суд на не принявшую ее на работу компанию. Ну, не подошла – бывает. Но на своем заявлении, которое ей вернули, женщина обнаружила пометку «осси» и жирный минус. Женщина сочла это признаком дискриминации по месту происхождения и обратилась в суд. Он ее иск отклонил, решив, что восточные немцы это «не другой народ», а потому антидискриминационный закон, обязывающий относиться ко всем людям одинаково, независимо от места их рождения, не применим. Тем не менее эта жалоба, в итоге завершившаяся мировым соглашением, показательна. Как свидетельствуют исследования, жители Востока Германии занимают менее 2 % руководящих должностей в стране. Канцлер Ангела Меркель – несомненно, самая знаменитая представительница Востока, добившаяся успеха в объединенной Германии. Ниже вы прочитаете интервью с Петрой Вермке, жительницей бывшей ГДР, которая далеко не сразу смогла найти свое место в новой стране. Когда мы говорили об открывшихся после объединения возможностях, я кивала на Меркель: вот же, на вершине! Петра Вермке отвечала с горечью: «Она такая одна, а нас было шестнадцать с половиной миллионов». Один из самых известных восточногерманских политиков в бундестаге, член фракции Левых Грегор Гизи (интервью с ним вы тоже прочитаете) в марте 2019 года заявил: «Нам необходима квота на восточных немцев, иначе единство Германии так и не будет восприниматься всерьез».
Но вернемся к словам Петры Вермке о том, что «нас было шестнадцать с половиной миллионов». Упрямая статистика показывает: население восточных земель постоянно уменьшается. Сейчас там живет на 15 % меньше людей, чем до объединения. А вот население западных регионов увеличилось на 60 %. И какой бы вопрос вы ни взяли – от оценки демократии до исламофобии – статистика и опросы обязательно выявят разный подход у западных и восточных немцев. Уровнем демократии в Германии удовлетворены 50 % восточных и 61 % западных немцев, к ЕС хорошо относятся 72 % западных, но 59 % восточных. К мусульманам относятся с подозрением 22 % западных немцев, но 36 % восточных. Крайне правая партия «Альтернатива для Германии» в восточных землях в два раза популярнее, чем в западных. Ну, а про то, что экономика на Востоке значительно слабее, чем на Западе, известно давно. Но ситуацию это не меняет, и западные регионы продолжают платить «налог на объединение» – 5,5 %.
Обо всем этом я поговорила с последним генеральным секретарем ЦК СЕПГ Эгоном Кренцем, известным политиком, долгое время лидером оппозиции бундестага Грегором Гизи, полковником в отставке и политическим беженцем Конрадом Фрейтагом и простыми берлинками Петрой Вермке и Аннетт Тиле. Единства в головах нет. Это удивительный феномен и поучительный урок.