– При этом федеральный канцлер Ангела Меркель – из Восточной Германии.
– Самое интересное, что и лидер оппозиции тоже, это я (Грегор Гизи улыбается, и вы понимаете, почему его называют «харизматичным политиком». – И. П.). После крупных исторических преобразований на поверхность всегда выходят такие неординарные личности. Это было и в старой ФРГ, если взять Конрада Аденауэра, Людвига Эрхарта, Франца Йозефа Штрауса или Вилли Брандта. Точно так же и в лице Ангелы Меркель мы видим представителей Восточной Германии именно потому, что в ГДР произошли крупные исторические преобразования. Это касается и меня самого.
В самом начале 2020 года в Германии разразился крупный политический скандал, стоивший карьеры лидеру партии ХДС, которую называли преемницей Ангелы Меркель, Аннегрет Крамп-Карренбауэр. На выборах в Тюрингии большинство мест в местном парламенте достались крайне правой партии «Альтернатива для Германии» и Левым, которые набрали 31 % голосов. Представитель Левых Бодо Рамелов к тому времени руководил Тюрингией пять лет и зарекомендовал себя прагматиком больше, чем социалистом. Но ХДС голосовать за его второй срок отказалась категорически, и ее члены проголосовали за кандидата в губернаторы от Свободной демократической партии (на выборах она получила всего 5 %) Томаса Кеммериха вместе с «Альтернативой для Германии»: все что угодно, только бы не дать победившим на выборах Левым вновь возглавить Тюрингию. В результате разразился политический кризис всегерманского масштаба: в отставку ушел и губернатор Кеммерих, установивший рекорд по краткости пребывания на посту, и Аннегрет Крамп-Карренбауэр – с поста председателя ХДС. Было проведено повторное голосование, и «левый» Бодо Рамелов остался губернатором. Но мы с Грегором Гизи говорили еще накануне первого срока Рамелова.
– Когда возникла вероятность того, что Тюрингию возглавит представитель вашей партии Бодо Рамелов, президент Йоахим Гаук, выросший в Восточной Германии, публично и достаточно резко высказался против такой возможности, аргументируя тем, что он не уверен, что Левые действительно избавились от своего прошлого и отказались от репрессивного характера своей партии. Действительно ли есть страх у германского политического истеблишмента, что к власти в Германии могут прийти Левые?
– Это связано в первую очередь с историей. ФРГ, старая Западная Германия, была самым воинствующим антикоммунистическим государством Европы. В лице Партии демократического социализма (ПДС), предшественницы Левой партии, в состав Бундестага вошла партия, которая никогда до этого не была в ФРГ в парламенте. Конечно, некоторым западногерманским политикам очень трудно принять этот факт. Ну, а после того как ПДС была преобразована в Левую партию и представляет теперь интересы не только восточных земель, но и всех земель Германии, она превратилась в политическую силу федерального, общенационального значения. Каждый шаг Левых по расширению своего влияния воспринимается с большим раздражением и вызывает бурю возмущения. Когда мы впервые вошли в состав земельного правительства в Мекленбурге – Передней Померании, это была катастрофа. Потом мы вошли в состав правительства Берлина, и это вызвало еще больший резонанс. Сейчас у нас есть первый премьер-министр земли от Левой партии, на восточных землях. Потом, наверное, мы войдем в состав земельного правительства в западно-германских землях. Потом у нас будет, конечно, свой премьер-министр в западногерманских землях, наконец, мы войдем в состав федерального правительства. Ну, и самый большой скандал будет, когда федеральным канцлером станет наш представитель. Но поскольку я до этого времени не доживу, то не беспокоюсь об этом. На самом деле круг наших избирателей достаточно широк, за нас голосуют различные слои населения. Конечно, опору по-прежнему составляют люди из более бедных слоев, там процентное соотношение избирателей Левой партии выше. Но за нас голосуют и работники, и служащие, и отдельные представители малого и среднего бизнеса. Мы работаем над тем, чтобы расширять электорат. Но одно могу сказать с уверенностью: президент «Дойчебанка» за нас не голосует (посмеивается). И надо, конечно, отметить, что на востоке Германии за нас голосуют в процентном соотношении больше избирателей, чем на западе. Проблема в том, что количество наших избирателей выше среди людей старшего возраста, а вот среди молодежи, наоборот, их не хватает.
На самом деле эта проблема общая для всех, кто так или иначе связан с правящими при социализме партиями. Влияние «левых» (и партии, и взглядов) в Германии падает, влияние «правых» растет. И если по итогам парламентских выборов в 2017 году Левая партия получила 69 мест в парламенте, то в 2021 году – только 39. Грегор Гизи по-прежнему возглавляет партийную парламентскую фракцию. И еще нюанс: за многими партийными деятелями «присматривает» Федеральная служба по защите Конституции, подозревая их в экстремизме.
Думать иначе – не преступление
Когда фрау Вермке улыбается, у нее на щеках проступают очаровательные ямочки, и она становится похожа на героиню плакатов про счастливое детство, где бы эти плакаты ни издавались – в СССР или ГДР. В офисе компании, в которой она работает, в самом сердце бывшего Западного Берлина, стоит набор матрешек. Мы усаживаемся за стол, делаем кофе – как почти всегда в Германии, он слишком крепкий и немного горчит, – и она объясняет матрешек: ее компания активно работает с Россией, проводит процедуру сертификации. Работа хорошая, ее отличный русский – в советское время она училась в Москве – очень кстати.
«Вот пока фирма эта не распадется, все будет хорошо. А так как мы работаем с Россией, на нас санкции сказываются, мы в минусе, так что уже думают, чтобы нас закрыть», – она стучит по столу, вздыхает и поджимает губы. Ямочки на щеках исчезают. Петра Вермке хорошо помнит жизнь при ГДР: успела пройти все ступени социалистического взросления, была пионеркой и комсомолкой – членом Союза свободной немецкой молодежи, которым много лет руководил Эгон Кренц, а когда училась в училище, вступила в СЕПГ. У нее хороший муж и двое сыновей. Она из тех немцев, которые, как говорил Грегор Гизи, чувствуют, что в объединенной Германии их недостаточно уважают, и печалятся, что страну, в которой они родилась, выросли и родили детей, рисуют только черной краской.
– В ноябре 1989 года я была беременна вторым сыном и сидела дома, так что у меня было время смотреть телевизор и читать газеты. Сначала, конечно, было очень интересно смотреть все эти демонстрации, где все старались улучшить ГДР. Такая ведь была идея, не было идеи объединения. Сказали, что нужно улучшить демократию…
– Социализм с человеческим лицом.
– Да, сказали, как все плохо, и как это надо улучшить. Такая идея в тот момент была. Ну, а потом все пошло по-другому. Пока я была в декрете, закон меня защищал от безработицы. Но как только я из декрета вышла, на следующий же день, в декабре 1990-го стала безработной.
– А где вы работали?
– На шинном заводе. Я училась в Москве – тонкохимические технологии, технологии резины, химик-технолог. Когда вернулась после учебы, начала работать на Берлинском шинном заводе. Он очень маленький, делал в основном обновления шин. Я работала в отделе инноваций. Завод вернули бывшему владельцу, и он его сразу закрыл. Я записалась на биржу труда, там дали 60 % от последней заработной платы. И до 1996 года я искала работу.
– Шесть лет.
– Да. За это время я два раза проходила годовые курсы повышения квалификации. Один раз маркетинг, это было очень нужно, там очень хороший компьютерный курс, мы же не умели этого тогда. И второй раз уже как химик, по процессам переработки, как использовать вторичные материалы, тоже очень полезный курс. Потом я год работала в одной маленькой фирме. Ездила в другой город, вечером назад. Они (это «они» резануло мне ухо, но потом я его слышала и от Аннетт Тиле – так восточные немцы называют западных. – И. П.) меня выгнали через год, чтобы деньги не платить… там какие-то процессы, деньги надо было бы платить, если дальше меня оставлять. Если проблемы, то маркетинг уходит первым (смеется). В конце концов, я нашла эту фирму, и вот уже 18 лет здесь работаю.
– А как это психологически, ведь при социалистической системе привыкли, что все работают….
– Очень тяжело. Я искала работу, старалась, эти повышения квалификации сама искала, мне никто не предложил. Это было очень обидно, и все эти шесть лет были очень обидными для меня, очень.
Она делает акцент на слове «очень» и мне кажется, что у нее слезинкой заблестели глаза – чувствуется, обида так и не прошла.
– А ваш муж сохранил работу, у него не было такой проблемы?
– Да, у него на предприятии сократили штат со 150 человек до 10, и он остался в этой десятке.
– Повезло.
– Ему очень повезло. Но многим из его коллег не повезло, и они на него обиделись: «Почему ты не просил за меня, меня тоже должны были взять».
Родители Петры Вермке в ГДР были учителями. При новой власти у них возникли серьезные проблемы с трудоустройством. После объединения практически все учителя в ГДР были уволены.
– Смогли потом вернуться в школы?
– Учителям иногда разрешали, потому что по закону их нельзя было уволить прямо. Мой отец сразу ушел. Они дали возможность уходить на пенсию в 53 года, какой-то переходный период. Новым директором в его школе стала женщина, которая во времена ГДР была самая плохая, самая ленивая, не была в партии, не старалась, и стала директором только из-за того, что была беспартийная. Отец сказал: «Под ее началом работать не буду. Я ее хорошо знаю, она ничего не стоит, не профессионал». Говорит: я не могу.
– Он ушел на пенсию и больше не работал?
– Да.
– Когда произошло объединение, у вас, ваших родителей было ощущение, что вы проснулись в новой стране и все, чего вы достигли в жизни, вся ваша карьера – все нужно начинать заново, с нуля? Было чувство растерянности?