На вопрос, как ему удалось сбежать, господин Фрейтаг так и не ответил – дипломатично ушел: «Я был счастлив, что уехал из ГДР. У меня впервые было чувство, что теперь я сам, а не государство, распоряжаюсь своей жизнью». В ФРГ все время существования ГДР действовал закон, что все немцы, независимо от того, в какой части разделенной страны они живут, – граждане Германии. Так что достаточно было прийти в любой орган власти ФРГ, предъявить паспорт ГДР и тебе сразу же выдавали паспорт гражданина ФРГ, позволявший свободно передвигаться по миру.
В следующий раз он увиделся с родителями через 26 лет, когда они, выйдя в ГДР на пенсию, получили право приехать в ФРГ по туристической визе. «Но все эти годы мы поддерживали связь – созванивались, писали письма. Мы, конечно, знали, что разговоры прослушиваются, но для нас главным было не терять связь». Сегодня его братья и сестры живут в разных уголках Германии.
Окончив фармацевтический факультет университета в Гамбурге, Конрад Фрейтаг решил поступить на военную службу в ВВС ФРГ, «чтобы вносить свой вклад в объединение страны». И, увидев мой удивленный вид (я не очень хорошо представляю, какой вклад в объединение могут внести военные летчики), пояснил: «Нет, что вы, я не собирался бомбить города ГДР». Вздыхаю с облегчением, а полковник Фрейтаг, много лет проработавший в военных структурах по связям с прессой и общественностью, говорит с горячностью: «Сейчас все известно, мы захватили оперативные планы, которые были у руководства ГДР, и они были агрессивными. В процессе объединения, когда я много общался с восточными немцами, военными, они говорили мне: “Нам повезло, что победили вы. Если бы победили мы, вас расстреляли”. После объединения была принята концепция ответственности руководителей за преступления системы. Последним таким ответственным был Эгон Кренц, он совершенно справедливо сидел в тюрьме за то, что стреляли в людей, которые пытались сбежать из ГДР». На мой вопрос, понес ли кто-нибудь ответственность за то, что были убиты пограничники ГДР, отвечает: «Этот вопрос расследовался, но я не слышал, чтобы кто-нибудь за это был наказан». Больше к этой теме мы не возвращаемся.
Конрад Фрейтаг постоянно сравнивает существовавшую в ГДР политическую систему с нацистским рейхом:
– Вот многие сейчас говорят: «То, что Гитлер начал войну – глупо, то, что уничтожил евреев – преступно, но он строил хорошие дороги». И про ГДР многие говорят в том же духе: «То, что людям не разрешали выезжать, было глупо, то, что стреляли в тех, кто пытался сбежать – преступно, но зато в ГДР было хорошее образование и медицина». Это ведь одно и то же!
– Вы действительно думаете, что нацистская Германия и ГДР – одно и то же?
– А вы думаете иначе?
Я думаю иначе. Ну, хотя бы потому, что ГДР ни на кого не ходила войной, даже если поверить в то, что у нее были «агрессивные планы», как рассказывает полковник Фрейтаг. Вспомнив беседу с Петрой Вермке, я думаю, что холодная война на самом деле еще не закончилась, она просто ушла в окопы.
– А почему объединение произошло так быстро, почему нельзя было, например, как Китай в случае с Гонконгом и Макао, сделать некий переходный период? Восточные немцы рассказывают, какой шок они испытали, когда их поголовно стали увольнять с работы, а предприятия закрывать.
– Какой шок? Люди, которые говорят, что первые годы после объединения были очень тяжелыми, что они остались без работы? Я таких людей не знаю. Иногда разговариваешь с восточными немцами, и они говорят: «Да, у меня все в порядке, но у меня есть друзья, у которых не сложилось». Но лично я таких людей не знаю. У меня родственники живут по всей Германии, очень много в восточной части – все очень счастливы, что мы объединились. У всех хорошо сложилась жизнь. Так что на самом деле никакого шока не было, и восточные немцы очень хотели объединиться. Да и международная ситуация не позволяла давать слишком много времени на переход: неизвестно было, как поведет себя СССР, например.
– Как Вы полагаете, если бы в Советском Союзе не началась перестройка, произошло бы падение Берлинской стены в 1989 году и объединение Германии в 1990-м?
– Главное, что всего этого – и падения стены, и объединения Германии – хотели сами немцы. Самое главное, что сделал Горбачев, – это велел советской группе войск оставаться в казармах и не вмешиваться в нашу внутреннюю ситуацию. Если бы не было этого приказа, то объединение могло и не состояться – это, конечно, так. Главное, что сделал Горбачев, – сказал бывшим братским странам, что теперь они могут идти своей дорогой. Но коммунисты в ГДР не собирались ничего менять, они хотели оставить все, как есть, аргументируя это тем, что «если соседи ремонтируют дома, это не значит, что и мы должны заниматься ремонтом». Было много факторов, которые ускоряли объединение. Вот в июле 1990 года в ГДР разрешили платить марками ФРГ. И если человек, например, делал ремонт и приходил в магазин, чтобы заказать стройматериалы, ему говорили, что нужно записываться в очередь и ждать, сейчас ничего нет. Но стоило этому человеку сказать, что он будет платить дойчемарками, как выяснялось, что купить можно все и сразу. И люди, которые, работали в госучреждениях, на заводах и у которых не было никаких родственников в ФРГ, стояли в очереди, а, например, такие, как мой отец, лютеранский пастор, легко получали все, что хотели, – потому что я присылал родителям деньги. Когда стена пала, неимоверное количество восточных немцев поехали на Запад. Им ужасно хотелось посмотреть на жизнь на Западе, а потом они возвращались домой. Но спустя несколько месяцев люди с Востока стали уезжать на Запад жить – им там нравилось. Это тоже был фактор, ускоряющий объединение.
После объединения Конрад Фрейтаг, как он сам скромно говорит, «помогал переходу восточногерманской армии в западно-германскую». Немецкая революция хоть и была бескровной, за что немцы не перестают благодарить Михаила Горбачева, но для многих жителей ГДР оказалась не менее безжалостной, чем та, что пережили мы в СССР.
– Тогда возникло много вопросов, например, с дипломатами, полицией и армией. Министром иностранных дел ФРГ был Ганс-Дитрих Геншер, и он сказал: «Я не хочу никаких восточногерманских дипломатов в своем ведомстве». Не взяли ни одного, всех отправили в отставку. С полицией было иначе. Поскольку теперь это была общегерманская полиция, то все полицейские – и западные, и восточные – должны были соответствовать одним требованиям, проходить одни тесты. Кто прошел, остался работать, кто не прошел, ушел в отставку. С армией было сложнее. Сначала министр обороны Германии Герхард Штольтенберг сказал, что, как и Геншер, не хочет ни одного солдата армии ГДР в своей армии. Но потом мы подумали о том, что люди, которые мало того, что не разгоняли демонстрации, но закрыли под замок все оружие и боеприпасы и охраняли оружейные склады более года, не давая ничему пропасть, – эти люди заслуживают как минимум нашего внимания. Было решено, что генералы, полковники, подполковники и замполиты – эти четыре категории отправляются в отставку и в армию объединенной Германии не принимаются, а вот в случае остальных мы смотрели на каждого отдельного человека. Я летал на транспортных самолетах. И вот, например, ты встречаешься с летчиком армии ГДР, который тоже летал на транспортных самолетах, только это были самолеты Ан. Вот мы с ним сидим, разговариваем о технических деталях, как там у него в самолете, как у меня, и в ходе этого технического разговора ты начинаешь понимать, что он за человек, можно ли иметь с ним дело. Вот так все это и происходило.
Полковник Фрейтаг среди прочего занимался и освещением вывода Группы советских войск в Германии: «Мы были очень счастливы, когда советские войска покинули территорию Германии», – говорит он. «Но американские войска по-прежнему здесь», – думаю я, но не произношу вслух: зачем? У каждого своя правда, но я рада, что мечта всей жизни полковника Фрейтага – объединение родной Германии – осуществилась. Потому что это неправильно, когда один народ разделен стеной. Хотя на самом деле она разрушена не до конца: теперь она в головах.
Не доносчик, не жертва, не борец
Феноменальную фигуристку из ГДР Катарину Витт называли «самым красивым лицом социализма». В 1980-е на льду ей не было равных: двукратная олимпийская чемпионка, четырехкратная чемпионка мира, шестикратная чемпионка Европы и восьмикратная чемпионка ГДР. Благодаря этим достижениям, которые не смогла повторить ни одна фигуристка после того, как Катарина Витт завершила свою блестящую карьеру, в истории женского одиночного катания ей и сегодня нет равных. И будут ли?
Конечно, она была символом социалистической ГДР – она, как и великая советская балерина Майя Плисецкая, была ответом на вечный упрек, что «все хотят сбежать на Запад». Катарина Витт вроде бы не хотела – фотографировалась с Эриком Хонеккером, неоднократно выбиралась делегатом съездов Союза свободной немецкой молодежи и отдавала в государственную казну 80 % своих доходов. В 1990-е годы в интервью журналу «Шпигель» Витт заявила, что жертвой режима себя не считает, хотя вниманием сотрудников «Штази», которые принимали меры предосторожности, чтобы она все-таки не осталась на Западе, обделена не была. Когда после объединения Германии она смогла ознакомиться со своим личным делом, которое вела «Штази», то была удивлена обилию снимков, на которых снята обнаженной. Это было за много лет до того, как она снялась в стиле ню для журнала Playboy за весьма, по ее словам, «приличную сумму».
Катарина Витт была нарушительницей многих табу. В 1988 году ушла в профессионалы, что не одобрялось в мире социализма, и в 1992-м еще раз стала чемпионкой мира, на этот раз среди профессионалов. В 1998 году снялась обнаженной для журнала Playboy, и этот номер вошел в пятерку самых продаваемых. Лишь дважды в истории Playboy его тираж раскупался полностью – один раз, когда на обложке была обнаженная Мэрилин Монро, а второй – с Катариной Витт.